слышит ли кто. Но он был в кабинете один.
мелодичен, но проникал за много стен. Адъютант тут же появился в дверях.
чины Севастополя и Черноморского флота закончили слушать литургию,
совершаемую в Николаевском соборе епископом Сильвестром. После этого
процессия крестным ходом двинулась от собора на Нахимовскую площадь, к
Графской пристани.
запасной полк, а также отряды гимназистов и реалистов. Народу собралось
множество. Хоть о параде стало известно лишь в восемь утра, но народ в
городе уже несколько дней ждал какого-то большого праздничного события,
которое было бы достойно революции и душевно бы соответствовало ей.
Инициатива в решениях должна была исходить от него, потому что в ином
случае нашлись бы желающие взять власть в свои руки.
выбивалась на косогорах и на бульваре... Солнце отражалось в воде, и было
весело.
славу народного революционного правительства и всего российского воинства.
Затем, когда священнодействие закончилось, он позволил адмиралу перейти к
следующему этапу праздника.
останавливаясь, и громко, высоким, пронзительным, слышным по всей площади
голосом, выкрикивал:
<Уррра! Уррррааа...>
Морского собрания, откуда и принял парад. Оркестр играл церемониальный
марш, части с различной степенью выучки разворачивались и проходили по
площади мимо адмирала. Колчак стоял на шаг впереди остальных генералов и
офицеров, держа ладонь под козырек черной фуражки. Тонкие губы были тесно
сжаты.
было по душе. Многие стояли, украшенные красными бантами и розетками, над
толпой виднелись два или три красных флага. Но ни Колчак, ни иные лица,
принимавшие парад, никаких бантов и ленточек себе не позволяли - тем более
что пока и не было указаний из Петрограда по части дальнейшей судьбы
армейского церемониала.
мимо собрания и площадь опустела, если не считать зрителей, не спеша
расходившихся по домам, потому что было уже около часа и пора обедать,
Колчак обратился к стоящим ближе прочих генералу Веселкину и епископу
Сильвестру и произнес благодушно:
Сильвестр, и остальные вокруг засмеялись.
заработали обед. Революционерам уже поздно начинать демонстрации.
нижних чинов.
завершилась. Но не учли, в том числе и умный Александр Васильевич, что
дальнейшие события могут включать иных участников, вовсе не тех, что
прошли парадом или отхлопали в ладоши.
- шло первое воскресенье после революции, и если в будний день матроса
можно заставить красить палубу или грузить уголь, воскресный день - святое
дело, отдых. На то есть закон и порядок.
новостями. Все жаждали узнать - что же случилось. Ведь если революция -
это нас касается или нет?
команд и экипажей, мало кто спешил на свидание - наступал день политики, а
не любви. Даже для самых от политики далеких, даже не знавших, что такое
политика, новобранцев.
не остаются - зачем маячить на глазах у начальства? Они переходят туда,
где тише, - на Исторический бульвар, а то в Татарскую слободку или на
Корабельную сторону, к полуэкипажу.
окруженном казармами, и оставались. В полуэкипаже народ самый
осведомленный, они не грузят уголь, к ним попадают газеты - они на берегу.
объединяющей роли полуэкипажа не учел, как не учел и святости воскресного
дня. Впрочем, если бы учел - может быть, задержал бы течение революции в
Севастополе на день-два. А потом все равно колесо судьбы, катившее по
России, взяло бы свое - и закрутило бы и Севастополь, и Черноморский флот,
и весь Крым так же, как это случилось во всех других городах и гарнизонах.
большей частью матросов. Но было немало солдат и портовых рабочих. Чтобы
ощутить силу, хотелось быть вместе со своими. И когда своих стало много,
потом очень много - ощущение силы пронизало весь плац. Ораторы, которые
поднимались на большие ящики, стащенные на середину плаца, сначала
говорили то, что узнали из газет, - говорили о Петрограде. Но вскоре
оказалось, что революция имеет иное понимание - кто-то первый вдруг
выкрикнул:
Временного правительства в Петрограде.
слушали, если недолго. Ораторы произносили слова, которые можно говорить
жене или другу, но вслух, для всех, с трибуны их никогда не произносили и
не думали, что будет возможно.
короток - как, неужели это и мне можно? На глазах рождаются ораторы,
никогда ранее не витийствовавшие за пределами своего кубрика, а
оказывается, вполне приемлемые ораторы, потому что куда лучше Гучкова или
Шульгина отражают желания тех тысяч, что стоят вокруг разинув рты,
слушают, удивляются сопричастности к великим делам.
как его скинули.
заключенных.
Говорили о безобразиях друг другу - и никто не слушал. Значит, все так и
останется? А вот если вызвать Колчака, если сказать ему всю правду,
командующий послушает, и что-то произойдет.
инстанции, которая обязана распоряжаться, принимать меры и командовать,
подразумевает подчиненность этой массы людей адмиралу. Никто еще не
решался объявить себя или себе подобных инстанцией решающей - себе
подобные оставались пока просителями.
словно по ней пробежала волна - центром волны был невысокий человек в
черной фуражке - его выталкивали толпой к трибуне и, наконец, выбросили на
ящики. Человек оказался капитаном первого ранга со странной фамилией
Гсетоско, который служил командиром полуэкипажа и по требованию активистов
только что говорил по телефону с адмиралом Колчаком, который вернулся в
Морской штаб после обильного веселкинского обеда. Александр Васильевич сам
взял трубку...
за рассудительного, спокойного человека. Он произносил <митинг>,
<президиум>, <представители>, и Александр Васильевич старался не показать
раздражения и в то же время внушить собственной выдержкой спокойствие
растерянному каперангу.
Гсетоско тут же повторял слова набившимся в комнату людям, - что я поручаю
вам, господин капитан первого ранга, ознакомить публику с текущими
событиями и положением дел в столице. Сам же я занят неотложными делами и
не смогу приехать.
Володихин Дмитрий
Аникина Наталья
Верещагин Олег
Посняков Андрей
Самойлова Елена
Прозоров Александр