Джорджилиани.
положено пить с содовой, но так как Александр Васильевич пил его просто,
как водку, он не посмел спросить о воде.
невнимателен, как поющий соловей.
Берестов. Надеюсь, это последнее письмо. Вы проследите, чтобы государыня
сожгла его при вас.
устно. Чем меньше будет бумажек, тем безопаснее.
вид на порт. Там перемигивались огоньки, слышно было, как урчали паровые
сердца грузовых кранов и лебедок, доносились гудки и свистки пароходов и
боевых кораблей. Порт был оживлен даже более, чем днем, потому что ночью
любой звук и свет усиливаются.
слушайте. Это последний день перед великим походом. И от его исхода
зависит судьба каждого матроса, судьба ваша, судьба капитанов, кораблей,
наконец, судьба моя и судьба России. А начало зависит от тайны. А тайну во
всем ее объеме знаю лишь я. Долю ее, достаточно важную для того, чтобы все
погубить, знаете и вы, мой юный друг. Так что даже если вы попадете в лапы
социалистов или матросов, если вас будут пытать и убьют - вы должны
молчать. Вы поняли, лейтенант?
отвечает сейчас как морской офицер. И не важно сейчас, что он вчерашний
артиллерийский прапорщик из вольноопределяющихся, что чины он получил в
подарок от адмирала и от имени революции. Теперь же он, Беккер, обязан
победить революцию.
уготовано достойное место в анналах нашей империи.
вертикальной вытянутостью шторы стоял вице-адмирал Колчак с бокалом виски
в сухой руке. Он был серьезен, губы сжаты. Он не смотрел на Колю, которого
уже изгнал из сознания, - он смотрел на бухту, на рейд, на сигнальные
огоньки на клотиках кораблей. Он был в будущем. Один.
Владимира Ильича. Он бежал рядом с агентом, который крепко держал Ленина
за руку, хотя тот и не старался вырваться, и уговаривал его, что произошла
ошибка, что их поезд вот-вот отбудет, а там вещи, что лучше вернуться к
поезду и там разрешить это недоразумение.
Карл, скорее! Там все наши вещи! Там мои рукописи! Бегите! Меня найти
легче, чем вещи.
пределы вокзала.
вокзалу.
если и успеет, то не снимет багажа, - как жаль, что для сопровождения ему
дали мальчика, а не опытного конспиратора! Но право же - сейчас важнее
спасти чемоданы, чем голову Ленина, которой в Германии никто не угрожает.
запрокинул голову, придерживая шляпу, чтобы ощутить полет этой невесомой
серой громадины.
- Кельнский собор - произведение немецкого духа. Без возвышения мастеров
посредством идеала собор бы не стал таким чудом света, как не стали соборы
в вашей стране, господин русский.
наших соборов. И не знаете российского духа!
сами вполне искренне отдали Кельнскому собору пальму первенства.
стены, сколько лет потребовалось мастерам и каменщикам, чтобы возвести их!
Я знаю объем труда, стоимость и то, как одни люди угнетали других в
процессе этого труда.
услышав такое обращение, и понял, что арест вовсе не был случайным. - Ах,
господин шпион, - сказал агент. - Вы же сами забыли о кирпичах и угнетении
- потому что вы видите результат. И человечеству нужен только высокий
результат, а не низкие беды тех, кто строил храм. С таким же успехом вы
могли бы рассказывать мне о гастрите тенора, поющего в <Лоэнгрине>. А мне
не важен его гастрит! Мне важен тембр его волшебного голоса.
Только гастрит находит себе выход в заднем проходе, а голос - в бронхах,
то есть проходе верхнем.
тот поезд, в котором час назад ехал Владимир Ильич, стремясь в объятия
великой русской революции. С некоторой надеждой Ленин, когда они
возобновили движение, оглядывался, но Карл Платтен был неопытным
революционером и, конечно же, не догадался рвануть стоп-кран, объяснив это
необходимостью сойти с поезда именно в Кельне. И вот сейчас... нет,
невероятно, надо быть реалистом, а так не хочется быть реалистом... вот
сейчас Карлуша покажется из-за угла, волоча в руках по чемодану. Ленин так
хотел это увидеть, что передал необъяснимым путем желание германскому
агенту, тот остановился и минуты две глядел назад, тоже мечтая, чтобы
показался Платтен. Но потом агент взял себя в руки, понял, что желает
того, чего желать не положено, но не рассердился, а улыбнулся - у него
было хорошее настроение рыбака, влекущего домой большую щуку. Ленин
отчаялся увидеть Платтена и потому шел молча, покорно, размышляя о
позиции, которую предстоит занять на близком допросе, и утверждаясь во
мнении, что образ глухонемого норвежца - лучший выход из положения.
обратил внимания на то, что вицеконсул стоит в коридоре, а супруги
Розенфельд сидят на диване, вежливо улыбаясь.
извлечены для пользования в дороге. Он боялся ошибиться и положить к себе
вещь, принадлежащую его несчастному спутнику. Прозвенел колокол на
перроне, поезд в ответ загудел и дернулся, начиная движение к северу.
Платтен в отчаянии кинул взгляд на кран торможения, но не дотронулся до
него, потому что рядом с краном была табличка на пяти языках, запрещавшая
пользоваться им без особой к тому необходимости. Пока же Платтен
размышлял, не наступила ли необходимость, поезд разогнался, и дергать за
кран было поздно.
порядок. Именно потому мировая пролетарская революция была обречена на
провал - ведь в любой революции первым делом надо дергать за краны и
нарушать правила перехода улиц. Иначе революция называется эволюцией.
предварительно изучили содержимое шпионских чемоданов и убедились, что
шпионы не устроили в купе тайников, вошел полицейский в сопровождении
носильщика. Платтена сняли с поезда на ближайшей же станции. Он долго не
мог понять, зачем же германская полиция так коварно разлучила его с
Лениным, а Ленина - с багажом.
раздосадованный, а более того удрученный провалом миссии, молодой человек
впал в глубокую ипохондрию и на десятый день заключения, так и не
промолвив ни слова, повесился на неосмотрительно оставленных ему
подтяжках.
вскоре инцидент разрешится именно с его помощью. А тем временем шел розыск
родственников умершего Платтена, и первая версия о том, что Ленин с
Платтеном - шпионы, в конце концов не выдержала испытания.
за версию о том, что он - глухонемой швед. Правда, быть до конца
последовательным ему не удавалось, ибо он все более выходил из себя и
порой кричал на тюремщиков и следователя Шикельгросса на немецком языке.
Но потом спохватывался и молчал днями напролет.
похоронившему брата в Гамбурге, удалось отыскать Владимира Ильича в
кельнской тюрьме, и еще две недели потребовалось Ганецкому и некоторым
другим политическим деятелям, чтобы выцарапать Ильича на волю.
Суворов Виктор
Березин Федор
Буркатовский Сергей
Апраксина Татьяна
Никитин Юрий
Свержин Владимир