Чтение 52–й страницы книги ~Река Хронос-2~

Андрее Берестове. И Коля даже уловил иронию в том, что забыли они не его,
а ту маску, которую он надел, чтобы выжить. И если бы не надел, вернее
всего, сейчас коротал бы спокойно время у своей феодосийской пушки...

Звать ли их - или истечь кровью здесь?

Коля понимал, что сейчас должны возникнуть картины его детства, но
картины детства не возникали, и в голове только крутились слова, сказанные
перед смертью... кажется, сыном Наполеона: <В моей жизни было два
достойных упоминания события - я родился и умер>.

- На помощь! - со злостью ко всем людям кричал Коля. Пускай он умрет
- пускай это будет, но не один, не забытый на чердаке покинутой виллы! Не
так, чтобы через год здесь отыскали скелет в разорванном, насквозь
прогнившем мундире... И Коля сам удивился способности своего мозга
создавать такие яркие картины.

И злость на человечество помогла Коле подняться на ноги - раненая
рука повисла вдоль тела, а левой он придерживался за стенку. Таким
образом, почти в забытьи, он миновал два пролета - на третьем ноги предали
его, и он полетел вниз, но боли не почувствовал. И вообще ничего не
почувствовал до тех пор, пока, проходя по комнатам дворца, его не увидел
Елисей Мученик, потерявший в последней атаке свой черный <пикельхельм>.

- Господи, - сказал он, - силы небесные! Андрей Сергеевич! Как вас
угораздило!

Сказал он это искренне, потому что ему не хотелось сражаться с
возлюбленным Раисы Федотовны.

Елисей Борисович Мученик был готов служить революции и мировой
свободе, готов был сражаться на всех баррикадах планеты, но это не
означало, что он был кровожадным человеком. В этом он был схож с иными
вождями революционных течений и возмущений, которые остались в памяти
человечества как варвары и садисты, хотя никогда такими не были. Я сильно
сомневаюсь в том, чтобы Наполеон смог отрубить голову даже самому
отъявленному, с его точки зрения, преступнику, - но подписать приказ о
казни заложников или мародеров он мог без зазрения совести, даже перед
обедом. Он казнил как бы не конкретных людей, а враждебные его высоким
целям идеи. Он убирал препятствия с дороги к прогрессу. И не дай Бог вам
оказаться таким препятствием. Но стоит такому вождю увидеть страдания
одного человека, которого он знает лично, то в нем просыпается высокий
гуманизм и человеческое сострадание.

Мученика, который Колю не любил и любить, конечно, не мог, при виде
потерявшего сознание, лежащего у лестницы окровавленного соперника
охватила не только жалость, но и искреннее негодование к судьбе, которая
заставляет людей становиться врагами и убивать друг друга. Если бы рядом
оказался врач и предложил Елисею Борисовичу отдать половину своей крови
для спасения жизни Андрея Берестова, Мученик ни секунды бы не колебался.
Он бы всю кровь отдал - лишь бы его соперник жил!

Вначале Мученик решил было, что Коля уже умер, и постарался обнажить
голову. Но <пикельхельм> был уже потерян, потому пальцы Мученика
запутались в шевелюре, там и остались. Вождь революционеров стоял над
Колей, а мимо пробегали его соратники, продолжая наступление.

И тут Коля потянул вперед руку и застонал - высоко-высоко, будто
заплакал младенческим голосом.

- Люди! - закричал тогда Мученик. - Идите сюда, кто может! Человеку
плохо и ему надо помочь!

Он так убедительно кричал, что появился солдатик, который как раз и
искал Мученика, потому что нес в руке потерянный прусский <пикельхельм>.
Солдатик считал его необходимым для вождя, как бы источником
дополнительной силы.

- Молодец. - Мученик надвинул шлем на брови. - Надо перетащить его,
на диван или куда-нибудь.

- На лавку положим, а? - сказал покорно солдатик.

И они вдвоем, измаравшись кровью и уморившись, потому что бессильного
раненого человека тащить очень непросто, перетащили Колю на жесткую резную
дубовую скамью, что стояла у стены прихожей. Мученик обернулся в поисках
чего-то мягкого, чтобы положить под голову Беккеру, но ничего не нашел.

А тут в вестибюль дворца из внутренних помещений выбежал телеграфист
и спросил:

- Чего дальше делать? Они не сдаются.

- А мы их сейчас в море утопим, - ответил Мученик и засмеялся, без
злобы, а просто как человек, нашедший красивое решение геометрической
задачи. Затем наклонился к Коле, поцеловал его по-братски в холодный лоб и
сказал: - Выздоравливай, дурачок!

На этих странных словах Коля очнулся и увидел склоненное к нему лицо
Мученика. Лицо тут же отодвинулось и исчезло. Елисей убегал от него, за
ним телеграфист, а оттуда, куда они бежали, гремели выстрелы. Поэтому
слабый крик Коли, мольбу не покидать его революционеры не услышали.

Коля попытался сесть на лавке, но не смог - был слишком слаб и
слишком болела рука. У них, конечно, санитаров нет, подумал он о врагах. И
его охватила ненависть к Мученику, который так подло оставил его умирать.

Адмирал Колчак вывел к молу небольшую группу людей, отдавшихся под
его покровительство. Он велел Марии Федоровне, жене Александра Михайловича
Ксении Александровне, все еще пребывавшей в безумии княжне Татьяне, а
также Юсуповой и горничной Наташе спрятаться сбоку от пирса. На их
счастье, пирс, выдававшийся саблей в море, в том месте, где встречался с
волнами, образовал стену, достаточную, чтобы защитить женщин от случайных
пуль.

С женщинами остались старшие великие князья. Сам же Колчак и Феликс
Юсупов, который не желал отсиживаться со стариками и женщинами, переползли
выше, к началу пирса, где было куда опаснее. Последние солдаты и матросы
охраны с трудом сдерживали напор Советов, которые, захватив дом и сад, уже
вышли к пляжу. Офицеров у Колчака не осталось. Полковник Баренц лежал на
диване, а Андрей Берестов и поручик из контрразведки пропали - возможно,
были отрезаны и убиты в доме.

Положение было, можно сказать, безнадежным. Оставалось уповать лишь
на то, что помощь, как положено в авантюрном романе, прискачет в последний
момент на быстрых конях. Но Колчаку вполне обоснованно казалось, что
последний момент уже наступил, а на горизонте все не было следов катера.

Отряды Ялтинского совета, к счастью, недостаточно подвижные, но в
двадцать раз превосходившие севастопольцев числом, взяли передых - то ли
спешили пограбить дворец, то ли нашли винный погреб.

В этот момент затишья со стороны моря послышался треск, и в воздухе
возник гидроплан. На крыльях у него были русские опознавательные круги. Он
сделал круг над дворцом и над пляжем - Колчак, сидевший на холодной гальке
спиной к пирсу, лишь поглядел ему вслед, не зная, чей он.

Никаких враждебных действий гидроплан не произвел, помахал крыльями и
удалился - вслед ему стреляли из кустов.

Встревоженные появлением гидроплана, который сочли вражеским
разведчиком, Советы начали наступление. Они во множестве выскакивали из
кустов и страшно кричали, подбадривая себя.

С криками они бежали по гальке, увязая и скользя в ней.

Колчак приказал единственному пулемету открыть огонь, и тот стрелял
из-за пирса. Люди на гальке кричали, и некоторые стали падать. Упавшие
отползали обратно к кустам, а два пулемета сверху открыли огонь по
пулемету Колчака, но не смогли его подавить. Только ранили пулеметчика, и
Колчак заменил его одним из матросов.

Прошло не более пяти минут, как Советы снова кинулись в атаку.
Впереди отважно вышагивал человек в длинной шинели и прусском шлеме. Он
вытянул вперед руку с маузером и время от времени стрелял из него.

За ним, густо и отчаянно, перли солдаты, гимназисты, рабочие и прочие
люди, которые знали, что врагов за пирсом очень мало, так что осталось
совсем чуть-чуть...

Императрица и великие князья, прижимаясь спинами к пирсу, чтоб их не
заметили с берега, отошли к самой воде - дальше было некуда. Колчака
задело пулей, сбило фуражку и оцарапало голову. Кровь струилась по лбу.
Пулемет замолчал - то ли кончились патроны, то ли убило матроса. Колчаку
надо было приподняться, чтобы увидеть, но приподняться он не мог.

И вот тогда случилось чудо.

Оно не повлияло бы на исход боя - если бы не растерялся сам эмиссар
Мученик.

...Подводная лодка всплыла в полукабельтове от берега. Это был
отчаянный по отважности маневр. Вода, стекая с нее, пенилась и шумела так,
что слышно было на берегу, эмиссар остановился и за ним остановились все
нападающие. Уж очень внушителен и строг был черный конь, что прискакал на
выручку адмиралу.

Субмарина еще не закончила подъем, как люк в рубке откинулся и оттуда
на палубу выскочил офицер. За ним - матросы.

Два или три матроса побежали вперед, к носу, где стояла подобранная,
маленькая, словно оса, пушка... Другие матросы вытаскивали из рубки
надувную лодку.

Все это заняло минуту. И всю эту долгую минуту, впервые в жизни
признав поражение ранее, чем оно наступило, Елисей Борисович Мученик стоял
посреди пляжа, вытянув вперед руку с маузером.

Потом, со значительным и роковым уже опозданием, он выстрелил из
маузера. Пуля пролетела возле мола и бессильно упала в воду, не долетев до
субмарины.

Феликс Юсупов, не растерявшийся, что потом дало основание к
награждению его орденом Святого Георгия, в два прыжка добежал до пулемета,
возле которого никого не было, лег рядом и начал стрелять по противнику.

И противник побежал назад.

А когда к пулемету присоединилась скорострельная пушка субмарины и
первый ее разрывной снаряд поднял тучу земли между нападающими и дворцом,