Чтение 22–й страницы книги ~Старый год~

оставались вне системы образования. Он обил все пороги, даже императора чуть
было не склонил к этому. В конце концов оказалось, что никто не возражает, но
никто и не поддерживает этого учителя.

- Я знаю, - сказал Егор. - Макаренко написал книгу о беспризорниках.

- Вот именно, в мои годы он был очень популярен. Руководил колонией имени
Дзержинского. Чекисты всегда любили детей. Папу с мамой убьют, а детей начинают
любить. А может, детей уже нет. Вы же знаете, насколько на дальних постах
трудная и рискованная жизнь. Бандитизм, призраки, насекомые, черви... - Доктор
закручинился.

- Леонид Моисеевич, - взмолился Егор. - Ну скажете вы, наконец, к кому нам
пойти? Кто знает правду?

Вдруг Люська заплакала. Наверное, она заплакала не нарочно, но этот тихий
плач стал как бы последней каплей... Доктор давно хотел сказать то, что знает,
но боялся. И причины страха стали очевидны, когда он вдруг мелкими шажками
побежал к двери, приоткрыл ее и выглянул.

- Здесь и стены имеют уши, - сообщил он, вернувшись. И продолжал шепотом:
- Я очень надеюсь на то, что вы уже достаточно взрослые и не будете болтать о
том, что я скажу.

Егор и Люська затаили дыхание. Только бы не спугнуть его.

- Путь в обыкновенный мир есть, - продолжал доктор. - Я в этом уверен. Вы
видели продукты, которые попадают сюда от... от вас?

- Бананы, - сказал Егор.

- И бананы тоже, - вздохнул маленький доктор. - А для этого, чтобы они
угодили на стол к императору, кто-то должен протянуть руку в ваш мир и даже
что-то держать в этой руке. Я полагаю, что ведает этой секретной операцией мой.
старый друг Вилли Кюхельбекер.

- Что же он - знает и молчит? - спросила Люська. - А другие должны воду
пить?

- Сила вождей заключается в том, - сказал Леонид Моисеевич, - что они
знают нечто неведомое простому народу. Если бы дырка, ворота, соединительный
туннель существовали, многие бы кинулись туда. С самыми плачевными
результатами.

- Он вернется, - объяснила Люська Егору, показав на доктора, - а у него
все уже от старости померли.

- К сожалению, вы правы, - сказал доктор. - По крайней мере, моей дочке
сейчас больше лет, чем мне. Я часто считаю, вот на Земле год прошел, вот еще
год. А мне все так же - шестьдесят четыре.

- А как вы считаете годы? - спросила Люська.

- По Новым годам, - ответил Леонид Моисеевич. - В Новый год всегда
какие-нибудь новенькие появляются. Вот и сейчас - вы появились, и я знаю - моей
Оленьке там, на Земле, стукнуло восемьдесят. Вы представляете!

Егор помотал головой, чтобы сбросить с себя гнет чепухи.

- Вы лучше рассказывайте про Кюхельбекера, - попросил он.

Доктор поднял руку, возражая:

- Но главная причина, по которой мы не можем вернуться обратно,
заключается в том, что если твоя кровь превратилась в теплую жижу, то ты уже не
сможешь жить на Земле. Ты обречен...

- А откуда вы это знаете? - спросил Егор, ловя доктора на слове.

- Это всем известно.

- А что, если это очередная выдумка какого-нибудь императора, чтобы вы не
совались? Сидите и не рыпайтесь.

- К сожалению, это было известно до императора и помимо императора. Да я
сам ставил некоторые опыты... Состав крови иной.

- И что? - спросила Люська.

- Организм лишен иммунитета. Там, наверху, вы скоро умрете.

- А у нас какая кровь? - вдруг перепугалась Люська.

- Вы всего один день здесь живете, - засмеялся доктор. - Рано еще
переродиться.

- Все равно нам надо спешить, - сказал Егор. - Мы должны уйти как можно
скорее. Я поговорю с Кюхельбекером. Он революционер, декабрист, он должен меня
понять.

- Возьми меня с собой, - попросила Люська.

- Невозможно, - сказал Егор. - Ты у нас раненая.

- Я почти выздоровела.

- Нет, нет! - почти закричал Леонид Моисеевич. - Вы загубите ребенка! Мало
вам, что ей и без того грозят!

- Где я его найду?

- Кюхельбекера? Возможно, он с императором. У них много общих дел. Или он
у себя. Найди кабинет начальника вокзала. А впрочем, ты можешь спросить.
Спроси, не видели ли господина Кюхельбекера. Или Вилли. Он любит, когда его так
называют...

- Я скоро вернусь, - сказал Егор Люське. - Сиди и жди меня. И не бойся.

- Я не дам ее в обиду, - сказал доктор. - Даже если это будет сам
император.

Егор закрыл за собой дверь и подумал, что все-таки какая-то угроза от
жирного императора исходит. Но сейчас лучше о нем не думать. Лучше думать о
том, как он убедит Кюхельбекера отпустить их с Люськой обратно. Егор не знал,
какие слова он отыщет для такого разговора, главное, чтобы Кюхельбекер понял,
что произошла ошибка, что они с Люськой принадлежат совсем другому миру и
ошибку надо исправить.

Егор вышел в большой зал, где так же, как и раньше, разгуливали
бездельники, ожидавшие выхода императора, а может быть, нового обеда или казни.
И так день за днем, вернее, весь день без перерыва, а день этот длится тысячу
лет. Наверное, лучше броситься из окна, как тот самоубийца на Университетской,
если тебе скажут окончательно, что ты вечный узник в стране бессмертных.

Буквально через несколько шагов Егор натолкнулся на Дантеса, который
торчал посреди зала, задумчиво накручивая на указательный палец светлый локон.

- Ты где пропадал? - строго спросил Дантес, обрадованный тем, что ему
подвернулось занятие.

- Меня доктор послал Кюхельбекера найти, - соврал Егор, решив, что так
сказать лучше, чем признаться.

- А зачем? - спросил любопытный Дантес. Егор не успел ответить, как их
прервали. Подошла полная рыхлая девица лет двадцати, в очках с одним
стеклышком, за ней шел бородатый мужчина с гитарой на ремне через плечо.

- Мальчик, ты поешь Окуджаву? - спросила девица.

- А что? - ответил вопросом Егор.

- Мы расширяем группу, - сообщила девица.

- Оставь его в покое! - прикрикнул на девицу Дантес. - Видишь, что я с ним
разговариваю!

- Ах, только не думайте, что я вас испугалась! - сказала девица, но
отошла.

- Так зачем тебе понадобился наш канцлер? - спросил Дантес, глядя вслед
девице.

- Доктор хочет, чтобы он поговорил с Люсей.

- Ах, как это интересно! О чем же?

- Вы лучше сами спросите, - сказал Егор.

- Ну ладно, - миролюбиво сказал Дантес. - Он мне все равно расскажет. Так
ты его ищешь?

- Ищу.

- А он на площадь пошел, - сказал Дантес. - Там драка получилась.

Дантес рассмеялся. Он продолжал:

- Народ кинулся пепел собирать. Как остыло, кинулся собирать.

- Какой пепел?

- Ну как же - если набрать пепла от сожженного, то в карты везет и еще
много полезного. А у нас давно никого не сжигали... Иди, иди, он там, наводит
порядок.

Егор вышел на площадь.

В отдалении, возле обгоревшего столба, суетилась кучка людей.

"Это же средневековье, - подумал Егор. - Неужели в такое возможно верить?"
Он понимал, что возможно. Мало ли во что верят дураки на нашей Земле; посмотри
любую газету - то белая магия, то колдун, то экстрасенс. Стыдно за
человечество.

Егор перешел через площадь. Над его головой все так же бежали сизые
облака. Но должны же они когда-нибудь кончиться!

Возле костра никакой драки не было. Люди, в основном совсем старые,
возились в пепле, собирали обгорелые палки, угольки - видно, пепел мадам
Помпадур и в самом деле представлял для них ценность. Кюхельбекера не было
видно.

- Егор! - окликнула его древняя женщина, которая некогда была, наверное,
даже красивой. Но это было очень давно.

Откуда она его знает?

- Вы меня? - спросил Егор.

- Как я рада, что вас нашла, - сказала женщина низким, Хриплым,
прокуренным голосом. - Вас ждут.

- Кто меня ждет?

- Вас ждут мои друзья. Нам необходимо поговорить.

- Но я же тут никого не знаю. Я ищу Кюхельбекера.

- Кюхельбекер никуда не денется, - строго сказала женщина. - Есть
несравнимые ценности. Я представляю ценности моральные. Кюхля - всеобщую
продажность. Вы меня понимаете?

- Нет, не понимаю.

- Именно мои друзья могут вам помочь. Вам же нужна помощь?

- Но недолго, ладно? - сказал Егор. Женщина хрипло засмеялась.

- Здесь не бывает таких понятий.

- Такие понятия везде бывают, - возразил Егор. - У меня пульс бьется,
значит, время идет.

- Он перестанет биться. Так пойдем, мой мальчик? Мой утренний барабанщик?

Она направилась через площадь к зданию гостиницы. Но не к ней, а к дому
рядом, старому, кирпичному, явно дореволюционному.

Со стороны вокзала в стене была небольшая ободранная коричневая дверь.