Чтение 44–й страницы книги ~Старый год~

в ней можно остаться живым. Вы похожи на смертника, которому только что
заменили казнь пожизненным заключением и он идет по коридору к своей новой
камере, как на курорт в Мариенбаде...

- Ничего подобного! - сопротивлялся Веня. - Я как хочу, так и решаю!

- Но когда вы входите в камеру, где вам предстоит провести остаток жизни,
и видите плохо покрашенные стены, вонючую парашу и тараканов, то вам кажется -
лучше уж было кончить жизнь сразу, чем тянуть ее здесь.

- Да помолчи ты! - взвился Веня.

Кюхельбекер вздохнул, видно, решал, как ему .реагировать на окрик Малкина.
Потом сказал:

- Я мог бы наказать вас, потому что кричать на канцлера суверенного
государства недопустимо, тем более, что вся ваша дальнейшая жизнь зависит от
моего расположения или гнева. Но я решил, что не буду вас наказывать, потому
что вы - представитель творческой интеллигенции. У вас разболтаны нервы и
никуда не годится психика.

Веня не отвечал.

Спина его была согнута, плечи подняты, словно он прятался от ударов. Он не
смотрел по сторонам.

- Ох, как нелегко ему будет здесь, - прошептал Леонид Моисеевич Люсе на
ухо, словно она была своей, родной и ей можно было довериться. А ведь она такая
же, как Веня, только, может, без болезни. А какая у него болезнь? Люся не знала
об этом. У кого спросить? А вдруг он услышит. Получится неловко.

Путешествие до площади Киевского вокзала заняло более получаса.
Велосипедисты утомились, два раза останавливались отдохнуть. Веня спросил
Кюхельбекера, а есть ли здесь автомобили. Получив отрицательный ответ, совсем
увял.

На площади у вокзала почти ничего не изменилось. Только неподалеку от
обгорелого столба она увидела еще два таких же. Значит, казни продолжаются.

На ступеньках у входа в вокзал стояли несколько человек. Впереди пожилой
мальчик с гитарой.

Когда телега, развернувшись, остановилась перед ступенями, пожилой,
мальчик ударил по струнам, завопил старую песню:

- "Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше..."

- "...Ты услышишь, ты услышишь, как веселый барабанщик..."-подхватили
остальные.

Зрелище было удручающим, хотя Люсе эти певцы были знакомы с прошлого раза.
И она догадалась, что они встречают коллегу, о котором слышали, что он
знаменит. А может, кто-нибудь из них успел в предыдущем мире послушать Веню.

- Вылезайте и раздавайте автографы, - посоветовал Кюхельбекер Малкину,
перекрывая общий шум.

- Это ко мне? - спросил Веня. И на глазах ожил. Он был вампиром, который
питается шумом аплодисментов.

- Наконец-то у вас есть поклонники и в лепрозории, - сказал Кюхельбекер,
первым спрыгивая с телеги.

- Он бывает груб, - сказал Леонид Моисеевич. Доктор хотел помочь Люсе, но
она его опередила. Люся услышала, как один из них сказал, его голос прогудел
из-под слишком большой каски:

- Курить хочется, сил нет. Жизнь прошла, а курить хочется.

Певцы оборвали балладу и кинулись жать руку Вене. Толстая девица,
закутанная в невероятных размеров павловский платок, протянула ему букет сухих
веточек.

- Чем богаты, тем и рады.

Остальные принялись хлопать в ладоши. Веня принял веточки, улыбался,
кланялся, словно сошел со сцены во Дворце съездов.

- Может, сначала доктор вас осмотрит? - спросил Кюхельбекер.

- Только не это! Я же специально убежал от докторов! Я хочу быть молодым и
здоровым! - отмахнулся Веня.

Поклонники хлопали в ладоши, а Леонид Моисеевич тихо произнес:

- Ах, как он заблуждается! Ведь боль тоже не знает времени - она может
быть вечной. Знаете, что любопытно? Именно на этом построена концепция ада.

- Голова все время кружится, - сказала Люся и оперлась на руку доктора.

- Молодой человек! - закричал Леонид Моисеевич; - Товарищ Малкин! На
минутку!

- Что еще?

Веня остановился и настороженно полуобернулся, словно почувствовал
неладное.

- Скажите, чем вы отравили Люсю?

- Кого? Ах, эту девочку? Ума не приложу. Спросите у Пронькина. Это мой
директор. И он скрылся в дверях.

- Я думаю, что он и в самом деле ничего не знает.

Кюхельбекер потянулся, как после уютного сна, и сказал:

- Я предупрежу его величество о вашем приезде. А вы .подождите там... в
зале ожидания.

Затем он обернулся к велосипедистам и велел одному из них отнести на кухню
ящик с припасами, привезенными с Земли.

Люся подумала было, что велосипедист и украсть может... И тут же ее
охватил ужас: "Ведь им, велосипедистам, как и всем прочим, здесь еда не нужна.
Им плевать на бананы. Бананы - это прихоть императора, воображающего, что он
может продлить свою настоящую жизнь... А так вот пройдет неделя, другая, и мне
тоже станет все равно, есть или не есть, спать или не спать... Я стою сейчас
здесь, как человек, которому поставили диагноз, смертельный диагноз, но опухоль
или язва во мне еще не болит, она существует, но заболит завтра, и ничем нельзя
ее остановить, умалить, отсрочить... Только бы Егор, Егорушка... А что, если он
и не знает, что я здесь? Может, он думает, что я уехала куда-то? Или мать не
отдала ему записку? Ну не увидел он зова о помощи! Это вероятнее, чем его
появление здесь".

Леонид Моисеевич под руку вел ее по ступенькам и вдруг удивился:

- Как вы выросли! А кажется, что мы встречались только вчера.

- Выросла? - Люся вернулась на землю. Она не задумывалась об этом.

- Павел Петрович много раз говорил о вас - сказал доктор. - Но я был
против вашего возвращения,,,

В зале ожидания было немало народа - видно знали о ее приезде.

Люся остановилась в дверях вокзала, ожидая, пока глаза привыкнут к сырому
полумраку зала.

И в этот момент она увидела ужас в глазах разодетой придворной дамы. Дама
запрокинула голову. Другие тоже смотрели вверх, открывали рты, как в
замедленной съемке.

Люсю сильно ударили в бок - она потеряла равновесие и упала на каменный
пол.

Рядом - совсем рядом - бухнуло нечто настолько мощное, что вздрогнуло все
здание.

Когда Люся пришла в себя, вокруг громко кричали. Потом стало больно локтям
и коленкам. Кто-то стонал - она обернулась. Доктор лежал рядом - это он ее
оттолкнул? Почему?

Чуть дальше лежала расколотая плита, упавшая откуда-то сверху.

- Наверх! - кричал Кюхельбекер. - Скорее! Велосипедисты пробежали мимо и
скрылись в дверях - там, наверное, была лестница.

Господин Дантес, курчавый, изящный, красивый, но весь какой-то смазанный,
нечеткий, пытался поднять Люсю.

- Больно же! - Она все же поднялась, и боль от коленки дошла до сердца. -
Что с доктором? - спросила она. Доктор медленно повернулся на спину и открыл
глаза.

- Я ушибся, - сказал он.

- Это вы меня толкнули? - Превозмогая боль, Люся присела на корточки рядом
с ним.

- Было глупо везти тебя за столько верст и потерять в двух шагах от цели.
Император бы мне этого не простил.

- Вы опять шутите, Леонид Моисеевич.

- Как ни странно, я сохранил стремление жить.

Дантес подхватил Люсю под мышки, а доктору приказал:

- Да вставайте вы! Мало ли что они еще сверху свалят. Останетесь на всю
жизнь инвалидом.

Люся невольно поглядела наверх. Там было темно. Плита, хлопнувшись о
каменный пол, развалилась на части.

- Точно метили, - сказал Веня, который вернулся, заинтересовавшись, что же
происходит.

- Вам сюда нельзя, маэстро, - повторяла толстая дама в шали, - здесь
опасно.

- Я сама. - Люся вырвалась из рук Дантеса, пошатнулась, но рядом уже
оказался доктор. Поддерживая друг друга, они сделали несколько неверных шагов к
стене. Малкин и Дантес следовали за ними. Толпа зрителей замолкла.

Сверху послышался голос Кюхельбекера:

- Они ушли по веревке.

И тогда зрители снова зашумели, заговорили, обсуждая событие - не просто
событие, а покушение. Дантес был рядом.

- Вы сможете дойти до императорских покоев? - спросил он.

- Дойду, - сказала Люся, рассматривая джинсы - к счастью, не порвались.

Они пошли рядышком с доктором.

- Я буду у себя, - сказал доктор, - боюсь, не повредил ли я себе ключицу.
Знаете, как здесь все заживает...

- Как? - спросил Веня Малкин.

- Никак, - ответил доктор.

- Но ведь и не развиваются... Я имею в виду болезни.

- После приема у императора вы посетите меня, - сказал Леонид Моисеевич. -
И мы с вами все обсудим. Все ваши болячки.

- Вам это не по зубам, - ответил Веня, и окружавшие его поклонники
загудели.