Чтение 2–й страницы книги ~Ежики в ночи~

На самом деле звать ее, ни много ни мало, Офелия. Но меня тошнит от
"экзотических" имен.

- Портфелия, о нимфа, а кто же за эту кучу с мясом будет платить?

- А это - вторая половина моей ценной мысли.

- Бесценной, - поправил я.

- Верно, - благосклонно согласилась Портфелия. - Мужчина должен
зарабатывать уйму денег, а не просиживать штаны за сто двадцать рэ.

Язык чесался с ней поспорить и защитить свое мужское достоинство, но
против истины не попрешь. Кассирша, не глядя на поднос, отбила чек. Она
уже привыкла, что мой обед всегда стоит ровно рубль.

Портфелия вообще-то - довольно милая девушка. Стройная и
светловолосая. И, когда я вдруг замечаю это, я называю ее Лелей. Она сама,
когда появилась в редакции, так и представилась: "Офелия. Можно - Леля.
Ладно?" (Я, помнится, еще заржал тогда совершенно неприлично). Однако,
заведение общепита со слоем жира на столах и густым капустным "ароматом"
не самое подходящее местечко для флирта.

Вчера меня не было на работе - отпросился, чтобы съездить с Джоном на
кладбище, помочь, а сегодня до обеда не было Портфелии, поэтому,
похлебывая борщ, я спросил:

- Любезная содержательница деловых бумаг и гербовых печатей, -
(подразумевалось, что содержатель - Портфель), - поведай мне, как
продвинулось следствие по делу "Зеленая лампа"?

Нужно отдать должное ее сообразительности. "Зеленая лампа и грязный
стол" - строка из песни Гребенщикова о "стороже Сергееве", а к нам на днях
обратился с письменной жалобой сторож третьего корпуса Семенов.

- Я еще не ходила. Ой, слушай, а давай вместе сходим. Я одна боюсь,
это же вечером нужно.

Жалоба Семенова была странной. Странной как раз потому, что ни в
чем-то ином, а именно в "странности" обвинял он весь персонал клинического
корпуса, упоминая попутно, что он, дескать, ветеран войны и труда и
издеваться над собой не позволит; а сосед его - спекулянт кроликами - уже
не первый год по чуть-чуть захватывает землю его огорода, а комендантша -
женщина "заграничного морального облика" - чешскую стенку купила, а
откуда, спрашивается, деньги?..

Ясно, конечно, что жалоба эта - полный бред. Но оставлять ее без
проверки, ответа или "принятия мер" мы не имеем права, и разобраться в
этом деле Маргаритища (так мы за глаза зовем нашу редакторшу) поручила
Портфелии.

- А ты днем сходи, - нагло посоветовал я, чтобы отвертеться от роли
сопровождающего.

- Здравствуйте, а сейчас я откуда пришла? С вахтером-то я поговорила,
теперь снова идти нужно. Ну, давай вместе, а?

- Матушка, ты непоследовательна. Ты ведь только что констатировала,
что я не соответствую твоим представлениям о "настоящем мужчине" А
провожатым в ночном вояже "настоящей" девушки может быть мужчина только
соответственный.

- На безрыбье, знаешь... Уж какой есть. Хотя бы так, для устрашения.
Хочешь, я тебе популярно объясню, почему именно ты особенно хорошо
подходишь для устрашения? Хочешь?

- Нет-нет, не стоит. Согласен идти хоть в морг. Репортаж из морга...
Ну а что тебе твой сторож сказал?

- А, - пренебрежительно махнула она рукой, - ерунду несет какую-то.
Уверяет, что Заплатин по ночам делает какие-то "незаконные операции".

- Криминальные аборты, что ли?

- Как я поняла, его не столько операции эти возмущают, сколько что-то
другое, чего он и объяснить-то толком не может.

- А все-таки?

- Черт его разберет. "Издиются они надо мной", - говорит, а как"
издиются" не ясно.

- Может, ты зря с ним связалась? Может, он - ненормальный?

- Естественно, ненормальный. Но куда я денусь-то? Ну давай сходим, а,
- она состроила такую жалобную гримаску, что я не удержался от смеха.

- Да сходим, сходим, я же сказал уже. Только мне не понятно для чего.

- Для Маргаритищи.

- Ну разве что... Я вечером к другу собрался зайти - в "Лукоморье",
давай там и встретимся ближе к закрытию. Часов в девять.

Моментально носик ее поднялся вверх, и она сообщила:

- Сто лет не была в кабаке!

- Уж не возомнила ли ты, что я приглашаю тебя в ресторан? Просто мне
неохота менять по твоей милости свои планы на вечер.

Она насупилась:

- Ты истинный джентльмен.

Это я, вообще-то, зря. С ней и в кабаке не стыдно показаться. К тому
же, если Джон выполнил обещание, будет даже интересно сходить с ней. Так
сказать, первое испытание.

- Ну, извини, Леля. Это я неудачно пошутил.

Я принялся собирать со стола грязную посуду. "Да, - подумалось мне, -
Джона теперь почаще навещать надо". И я вспомнил тот мрачный день.

...Дверь была незапертой. Значит нет дома Светланы. Когда ее нет,
Джон не запирает дверь ни днем не ночью, даже когда куда-нибудь уходит.
Воровать у них нечего. Хотя нет. Книги. Одна из четырех стен их "квартиры"
занята "дефицитом" от Пастернака до Маркеса. Посмотрев на Джона, а тем
паче послушав его, трудно поверить, что он не только читал все это, но и
очень любит. Тем не менее это так. А на столе - вечная пирамида грязной
посуды.

Джон, сложив ноги по-турецки, сидел на диване и смотрел на меня так,
словно уже не один час глядит так на дверь в ожидании чьего-либо
появления. Скорее всего, так оно и есть.

- Был дождь? - спросил он вместо приветствия.

- Нет границ твоей проницательности. - Я был мокр, как ондатра.

- Значит, я спал.

- Вот вам и дедукция, и индукция...

- Все-таки свинья же я, - сказал Джон, без всякой связи с моими
словами.

- Не смею спорить, - ответил я. - А Светка где?

- У матери. У моей. Помогает. Деда Слава умер.

Вот тебе и раз. Охоту острить разом отшибло. Я сел на диван. С Джоном
мы с самого детства знакомы. В одном дворе росли. Отца у него не было,
мать на работе круглые сутки пропадала - фактически одна в семье
кормилица, - а воспитывал его, в основном, дед. И меня отчасти.

Деда Слава тоже работал. Но работал он у нас в школе - учителем
зоологии и ботаники. Его комнатушка, примыкавшая к кабинету, была вопиюще
интересным местом, и мы пропадали там целыми днями. Там росли маленькие
пальмы и огромные, с руку величиной, огурцы. В клетках гуттаперчевыми
мячиками катались белые мышки, и убегали от собственных хвостов стройные
ящерки. В сетчатом террариуме, по-гафтовски поглядывая на нас, ползали
змеи...

Были там и вовсе удивительные экземпляры. Например, семейство
волосатых лягушек, которое жило в укрытой сеткой из камыша жестяной ванне,
или наша любимица - крыса с двумя хвостами (мы так и звали ее -
"двухвостка")...

- Главное, больше года его не видел. Собираюсь все, а не захожу. -
Джон принялся грызть ногти. - Работа, работа... Совсем озверел.

Я дотянулся до пачки "Родопи" и закурил. Сказать мне было нечего. О
его работе у меня особое мнение, но сейчас об этом не стоит.

Любите вы рассуждать. "Дети - наше продолжение..." - Под таким
пренебрежительным "вы" Джон, как правило, подразумевает всю пишущую
братию. - Чепуха. Нет продолжения. По идее, я - деда продолжение. А я не
чувствую. Нет его во мне. И тем жутче. Умер он. Совсем, понимаешь. Без
продолжения. А мне стыдно было. Даже не стыдно, а... - Он подыскивал
точное выражение. - Неприятно. Я ж - "несбывшаяся надежда". Он же во мне
Рихтера видел, как минимум...

Джон - музыкант. Клавишник в ресторане "Лукоморье".

- А я его месяца два назад встречал, - вспомнил я. - Он прекрасно
выглядел. Бодрый такой, веселый старикан.

- Точно. После операции я его не узнавал. Как будто родился заново.
Тогда я его и видел в последний раз.

Полтора года назад дед лежал в клинике мединститута. Моего института.
Что-то у него было с головой.

Затушив сигарету, Джон сказал:

- Знаешь что. В кресло сядь. Полежать хочу.

- Да я, наверное, пойду, - заторопился я. Джон промолчал и лег.
Значит я правильно понял: он хочет побыть один. Я натянул мокрую рубашку.

- Зачем заходил-то? - спросил он, не открывая глаз.

- Просто, хотел историю одну рассказать. На работе штука одна
приключилась. Потом расскажу. Привет.

- Привет, - буркнул он и повернулся на бок лицом к стене.

...Ну вот мы с Лелей и в ресторане.

Песня кончилась, и Джон (совсем другой, оживший Джон), выбравшись
из-за "Крумара", подсел за наш столик. Я всегда с удовольствием наблюдаю
за тем, как он смотрит на женщин. Если на пути его взгляда поставить
стоваттную лампочку, уверен, она вспыхнет, а возможно даже и перегорит. Но
сегодня он превзошел себя: когда он глянул на мою спутницу (надо отметить,
что перед "выходом в свет" Портфелия более чем тщательно поработала над
своей внешностью - макияж, прическа "Взрыв на макаронной фабрике", почти
полное отсутствие кожаной юбочки), у него даже челюсть отвалилась, а