наверняка разрыдались бы, если бы не слабый хриплый стон поодаль:
на животе, поджав, словно готовясь к прыжку, мускулистые лапы. А под ним, по
пояс придавленная его телом, распласталась на спине бедная Ферда.
предпринять. Она переложила автомат в левую руку, отбежала в сторону, вытащила
из какой-то горящей кучи крупный обломок доски и, крикнув Инталии: "Тяни!" -
сунула головешку ящеру под нос. Пахнуло паленой шкурой. Рефлекс сработал:
чудовище на миг приподнялось на лапах и тут же, смрадно дохнув Ливьен в лицо,
осело вновь.
раненой.
А вот ее коллеге Биньюат... она находилась в палатке, когда туда попала бомба...
словно в ответ, вновь послышался стон. Совсем рядом.
склонилась над ним... Неуловимое движение, и координатор с булькающим хрипом
упала на спину. Махаонский кинжал торчал у нее из горла.
набитый пулями мешок. И всю эту минуту она, сама того не замечая, издавала
протяжный крик, больше похожий на вой... Обойма кончилась, и искровик продолжал
щелкать вхолостую...
черный вихор он держал срезанную с плеч голову махаона. По всей видимости, того
самого, что удрал на последнем варане. Это, конечно, была удача, но Ливьен
попросила:
ее в сторону. Ливьен приникла к его груди.
мертвыми глазами рассматривающую мертвую черноту вверху. - Этот гад...
Больше живых маака нет. Рамбай думает, махаоны знали, где думатель и не стреляли
туда, и не кидали туда бомбы. Рамбай думает, это он нас спас.
сидящего спиной к ним и раскачивающегося взад и вперед махаона. Он был контужен.
болевым приемом завернул ему за спину руку. Махаон вяло сопротивлялся. Рамбай
крикнул Ливьен:
снова вернулась к ней. - Отойди, я прикончу его!
будет. Этот - будет помогать.
фанатизме махаонов. Но ствол опустила.
непокорная жена, неси мне быстрее веревку!
невыносимо. Решив отложить погребение погибших на завтра, лишенные влагой
возможности лететь, Рамбай, Ливьен и Сейна волоком тащили запеленутого в чехол
Лабастьера к присмотренному Рамбаем дереву. На счастье, оно было не так уж
далеко. К чехлу Рамбай привязал еще и чудом не сгоревший легкий мешок сухого
хвороста.
связанными руками к крепежному буравчику одной из сгоревших палаток. Сперва
Ливьен была против этой меры, боясь, что кто-то из нападавших все же сумел
уцелеть и теперь, вернувшись, освободит их пленника. И тогда их станет уже двое.
Но Рамбай еще раз повторил, что махаонов больше нет. Он пересчитывал. А Ливьен
уже не один раз убеждалась, что многих бед можно было бы избежать, если бы она
безоговорочно доверяла его интуиции, чутью и опыту.
дикарь, всю жизнь проведший в лесу, был на это способен), а затем сбросил вниз
конец прихваченного в лагере хитинопластового шпагата.
им вокруг пояса обвязалась Ливьен. По ходу ее подъема Рамбай выбирал шпагат, все
время держа его в натяжении. Продвигалась она медленно, несколько раз,
поскользнувшись, срывалась и повисала, как паук на своей нити. Но Рамбай держал
крепко и даже ухитрялся понемногу подтягивать ее наверх.
изнеможении распласталась на полу дупла Знакомый тревожный запах пощекотал ей
ноздри.
засиживаться на новом месте не придется, хотя Рамбай и добавил успокаивающе:
бледная, с всклокоченными волосамц и горящими, почти безумными, глазами.
чехол и, как всегда после его транспортировки, припала к надлобью.
последние силы. Но... В конце концов она - мать, и не Ливьен было решать за нее,
что отдавать, , чего не отдавать своему, вновь отвратительно пахнущему о страха,
чаду...
закончив свою миссию, отползла от думателя и лежала теперь поодаль, свернувшись
клубком.
уснуть, но перед глазами снова и снова вставали эпизоды боя и еще более страшные
картины его последствий. Раздавленная Ферда, сгоревшая заживо Иммия, Инталия с
кинжалом в горле... Каждую из них она по-своему любила; пусть это и не
проявлялось внешне, но каждая была близка ей...
отстранилась. Она словно чувствовала вину за то, что жива, что сидит в тепле,
рядом с любящим ее самцом, когда там, на поляне, лежат их окоченевшие трупы. Ей
было плохо, но она не позволяла себе глушить эту боль.
достал откуда-то из-за пояса небольшой мешочек и, высыпав из него на ладонь
щепотку светло-коричневого порошка, поднес к ее лицу:
чисто рефлекторно, спросила она.
ноздрям.
И она изо всех сил шмыгнула носом.
оболочку, а затем переметнувшегося в грудь и живот, глаза выходят из орбит.
Дыхание сперло. Одной рукой она схватила себя за горло, силясь сделать хотя бы
один вздох, другой сжала лоб, боясь, что голова расколется от вспучившегося
изнутри болезненного напряжения... Она и не заметила, что нечаянно активировала
этим Камень диадемы.
флюоресцирующих стенок. Она не могла касаться их уже потому, что ей было нечем
сделать это: у нее не было ни рук, ни ног; вообще не было тела. Оно осталось
где-то в далекой прошлой жизни, и там (Ливьен как бы ПОМНИЛА это) оно билось в
безудержном, разрывающем легкие кашле. На самом же деле сейчас Ливьен мчалась в
синем сиянии - выше и выше. Внезапно что-то лопнуло, и она выплеснулась " темное
небо, высоко над тучами, в зеленовато-серебряный свет луны.
расстояние, отделяющее ее от Города.
гнездо, в свою спальную ячейку, и не узнала ее. Другие предметы, другие цвета и
запахи. В обширном гамаке дремлет незнакомая пожилая бабочка.
Ливьен. - Но что они сделали с мамой?.." Она метнулась в средний ярус Совета и
оказалась в смотровой палате Гильдии, о которой прежде не имела представления.
Несколько бабочек сидели тут за овальным столом-пультом. Одна из стен помещения
светилась бирюзой Камня. И она увидела огромное, в полстены, испуганное лицо
Рамбая, а за ним - освещенные пламенем костра неподвижные фигуры Сейны и
Гюго Виктор
Акунин Борис
Володихин Дмитрий
Свержин Владимир