Чтение 83–й страницы книги ~Цветы на нашем пепле~

- Живо залазь в седло! - скомандовал он. Лаан подчинился. Вид у него при
этом был такой, будто он слушается короля лишь потому, что это менее хлопотно,
чем перечить. "Ничего, - подумал Лабастьер, - главное, побыстрее выбраться
отсюда, а уж потом я сумею привести его в сознание!" Он уселся вперед и,
наклонившись, рявкнул сороконогу прямо в ухо: Хей-е!

Тот оживился и, словно бы обретя смысл жизни, довольно быстро засеменил
вперед. Лабастьер вздохнул почти радостно. Но как раз в этот миг они миновали
пустынный центр и выбрались к домам-раковинам окраины. И тут их взорам предстала
совершенно дикая картина.

Тротуар кишел обезумевшими и обессиленными бабочками. Одни из них все так
же сидели прямо в воде, расправив крылья и прислонившись спинами к стенам.
Другие, еле волоча ноги, куда-то плелись, натыкались друг на друга, падали и
вновь поднимались... А порой и не поднимались. Их движения были неверны,
казалось, они ослепли или напрочь потеряли способность совершать осмысленные
действия.

Сороконог старательно огибал всех этих несчастных, но время от времени он
ненароком все же сбивал кого-нибудь из них с ног... Лабастьер пригляделся и, к
своему ужасу, осознал, что все сидящие или, во всяком случае, большинство из них
- мертвы.

Если бы Лабастьер знал, что болевой шок танга приведет к таким ужасным
последствиям, он бы еще поразмыслил, нужно ли его убивать. Или прикончил бы его
позже, спящим в своем логове, как это делали отряды танг-расчистки Лабастьера
Второго. Но сейчас он даже не понял, что гибель стольких бабочек - на его
совести. "Прочь! Прочь от этого зачарованного места!" - вот единственная мысль,
которая вертелась сейчас в голове Лабастьера Шестого.

- Хей-е! - прикрикнул он на Ласкового еще раз, и тот побежал чуть быстрее и
еще менее осторожно, но, не пройдя и сотни шагов, внезапно без команды
остановился. Он не попытался обойти бредущих ему навстречу самца и самку, потому
что... Лабастьер не поверил своим глазам: это были Ракши и Мариэль. Они
держались за руки, и лица их были такими же отрешенными, как и у прочих.

Спрыгивая на землю, Лабастьер костерил себя всеми известными ему бранными
словами. Ведь он должен был сразу же, только увидев Ласкового, сообразить, что
раз чары танга достигли их бивуака, то и эта пара усидеть на месте не могла
никак! И ему следовало немедленно броситься на их поиски, а не бежать из
селения. То, что он сейчас случайно на них наткнулся, - величайшая удача.

Они узнали его, и Мариэль сумела даже вымученно улыбнуться.

- Король... - пробормотала она. - Мы так устали... Лабастьер заставил ее
немедленно занять свое место на сороконоге и обратился к Ракши:

- Сможешь идти сам?

Ответить тот не успел, так как, сползая с седла на землю, вмешался Лаан:

- Давайте определим его сюда, мой король. Похоже, я уже очухался.

Лабастьер взглянул на товарища и с удовлетворением убедился, что тот и в
самом деле выглядит почти так, как обычно. Только не было сейчас в его лице
обычной готовности разразиться смехом. Но не было и давешней беспредельной
апатии.

- Простите меня за проявленное малодушие... - продолжил было Лаан, но
Лабастьер остановил его:

- Не время оправдываться, лучше помоги мне. Вместе усадили Ракши позади
Мариэль, и тут же король принял новое решение, благо, крылья его уже порядком
подсохли, и он чувствовал, что сможет лететь.

- Двигайте к лагерю и ждите меня там, - обратился он к Лаану. - Мне еще
нужно закончить тут кое-какие дела.

Он заметил в лице друга совсем не свойственное ему выражение испуга и
беззащитности, какое можно увидеть у только что вылупившейся из куколки бабочки,
когда родители на какое-то время оставляют ее одну.

- Я скоро буду, - успокоил он друга. - Вам нечего бояться, - и повторил: -
Ждите меня в лагере.

Помахав крыльями и убедившись, что они готовы к полету, Лабастьер поднялся
в воздух. Он двигался в центр, к замку Дент-Маари, под которым, по его
предположению, находилось логово старого танга. Он должен удостовериться, что:
мокрица не оставила там личинок. А если оставила, он должен "позаботиться" о
них.

Тротуары были все так же покрыты водой. Наверное, кто-то должен был открыть
какой-то слив, чтобы вода ушла, но сейчас сделать это было некому.

Только с высоты полета Лабастьер смог в полной мере оценить масштабы
трагедии, которую он навлек на селение. Мокрые, сверкающие под утренним солнцем
мостовые были усеяны трупами. Впервые в душу короля закралось сомнение: верно ли
он поступил?..

С другой стороны, он ведь не мог и предполагать, что танг, издыхая, потащит
за собой и своих обожателей.

Бесформенную груду мертвого тела зверя-чародея Лабастьер увидел прямо под
собой в двух кварталах от внушительной бирюзовой глыбы замка Дент-Маари. Он
присмотрелся внимательнее и с отвращением обнаружил, что та самая лесная
живность, которую выманил из леса сладостный морок танга, сейчас, придя в себя,
принялась с жадностью вгрызаться в его розово-серую плоть. Десятка два бабочек
окружили ее и, не вмешиваясь, стояли или сидели на корточках, наблюдая за этим
омерзительным погребальным пиршеством. Выражений их лиц Лабастьер разобрать не
смог.

...Он приземлился на веранде верхнего этажа и прошел в тот самый зал, где
еще совсем недавно звучала музыка и царило странное призрачное веселье. Зал был
пуст и не убран. Подносы с сосудами стояли прямо на усыпанном какими-то
обрывками полу; притом некоторые бокалы были только чуть пригублены. Тут же,
сваленные кучей, валялись музыкальные инструменты...

Возможно, гости развлекались тут до самой ночи, но более вероятно, что,
лишь только король и его спутники покинули замок, бал моментально прекратился, и
все поспешили по домам. "Еще бы, - с горечью подумал Лабастьер, - ведь их
ожидало иное, более изысканное, НАСТОЯЩЕЕ веселье..."

Он двинулся к винтовой лестнице, в центр зала, но не успел взяться за
перила, как уловил внизу легкое поскрипывание ступеней. Король остановился и
настороженно прислушался. Вероятнее всего, это Дент-Маари. И если это он, вряд
ли разговор с ним будет приятным... Даже более того, вряд ли он будет мирным...
На всякий случай Лабастьер положил руку на рукоять кинжала.

Но вместо пожилого самца-махаона на площадку верхнего этажа поднялась
молодая самка-маака. И Лабастьер узнал ее. Это была дочь диагонали Дент-Маари,
красавица Жиньен. Еще во время танца на балу Лабастьер обратил внимание на
болезненную бледность ее кожи и заостренность черт.

Сейчас и то и другое было выражено еще ярче, но, как это ни удивительно,
девушка от этого стала как будто бы еще прекраснее; возможно, потому, что ее
темно-синие глаза стали -казаться еще бездоннее.

- Ах, это вы... - произнесла она бесцветным голосом, смерив короля то ли
презрительным, то ли безразличным взглядом. - О да... Я должна была догадаться,
кто у нас виновник торжества...

Сказав это, она двинулась мимо него, к выходу на веранду. Полосы
пробивавшегося через щели в потолке света заскользили по ее фигуре.

Лабастьер догнал ее и поймал за руку:

- Где ваш сводный отец?

- Там, - указала она вниз свободной рукой, и холодная улыбка тронула ее
лицо. - Они все лежат там. И мои кровные родители, и Дент-Маари с женой, и три
моих старших брата... Зачем-то осталась только я.

- Мне очень жаль... - неловко начал король, но, встретившись глазами с
девушкой, он остро ощутил, как несуразно звучат сейчас его слова и осекся. Затем
сухо спросил: - У вашего танга было потомство?

Вынув руку из ладони короля, Жиньен покачала головой:

- Когда ваш доблестный пращур устроил постыдную бойню, моим предкам удалось
спасти лишь одного детеныша. Когда он вырос, у него не было пары, чтобы
продолжить свой род...

- Зачем же он выходил на охоту?!

- Инстинкт. Раз в полгода он оплодотворял себя сам и откладывал
мертворожденных личинок.

Короля передернуло. А девушка продолжала:

- Но сам он мог бы прожить еще очень долго, и еще многие поколения моих
соплеменников могли бы жить настоящей жизнью...

- Настоящей жизнью?! - вскричал Лабастьер. - Жизнью, которая подчинена
какой-то грязной мокрице!..

- Спрятавшись от истинного счастья за свой фамильный амулет, вы ведь так и
не испытали того, о чем говорите, мой король, - покачала головой девушка и
потянулась рукой серьге Лабастьера, но он поспешно отстранился. А она, теперь
уже явно презрительно прищурившись, закончила: - Так чем же вы можете судить? Но
вы судите. Судите и убиваете. Вы ведь не умеете ничего больше.

Резко повернувшись, Жиньен продолжила свой путь к веранде.

- Нет, подождите, - двинулся за ней Лабастьер. - Может быть, вы и правы,
может быть, мне и не следовало вмешиваться в вашу жизнь... Хотя я не
представляю, кто на моем месте мог бы стоять, опустив руки, когда на его глазах
уродливое чудовище пожирает бабочку!..

- Как я завидую ей! - отозвалась самка. - Такой конец был пределом наших
мечтаний. Я, кстати, даже ни разу не видела его. Отец не разрешал его
беспокоить. А когда наш повелитель просыпался, я уже не могла выйти... Не могла
ходить.

- Можете полюбоваться. "Ваш повелитель" валяется- неподалеку отсюда.

- Нет. Не думаю, что мне это понравится. Я хотела увидеть его, когда он был
жив, в тот момент, когда он... - Жиньен умолкла, а затем произнесла с такой
болью в голосе, что у Лабастьера пробежали по спине мурашки: - Что вы натворили!

- Но почему меня хотя бы не предупредили?!

- И это бы остановило вас? Не лгите себе. Ведь вы, подобно своему предку,
уверены в том, что верны только ВАШИ ценности. Но мы жили по своим правилам.
Жили долго и счастливо.

Они уже вышли на веранду, и оба, защищаясь от солнечных лучей, поднесли к
глазам ладони. Лабастьер чувствовал, что все его, доселе казавшиеся незыблемыми,
представления о жизни разбиваются об ее доводы в прах.

- Я... Я хотел бы хоть чем-то скрасить горечь утраты тем, кто остался