Андрей ВАЛЕНТИНОВ

ВОЛОНТЕРЫ ЧЕЛКЕЛЯ

- Прежде чем мы начнем говорить о делах, не могу не выразить
восхищения вашей настойчивостью. Наверно, добраться сюда было нелегко.

- Насколько я понимаю, Агасфер, эти слова должны означать, что вы не
потеряли столь памятного нам всем чувства юмора. А смеяться, собственно,
не над чем. Иного способа связаться с вами у нас не оставалось. Вы же не
желаете выходить на связь...

- Не желаю. Все, что могли, мы уже сказали друг другу.

- Вы ошибаетесь...

- Я добирался к вам через Сибирь. Сейчас там ад. Вы сидите тут,
экспериментируете...

- Спокойнее, мой друг, спокойнее... Вы, я вижу слишком вжились в роль
ходока.

- В чью роль?

- Ах да, вероятно, вы учили язык по старым пособиям. Это неологизм.
Так называют представителей местного населения, которые совершают
длительные путешествия, надеясь найти истину. Приходится порой их
принимать. Они очень забавны... Я хорошо знаю, что происходит сейчас в
Сибири. Кстати, через несколько часов у меня как раз заседание, где будем
обсуждать круг проблем, связанных именно с этим, так вам запомнившимся
регионом...

- Заседание? Вашего синедриона?

- Как? Ах да, у вас, помнится, тоже есть чувство юмора. Ну, пусть
будет синедрион, хотя вам неплохо бы выучить здешние названия.

- Не надо, Агасфер. Я прекрасно знаю, чем совет народных комиссаров
отличается от синедриона. Поверьте, мы знаем не только это...

- Прикажете понимать, как намек о возможном разоблачении?

- А вы не боитесь?

- Помилуйте! Да меня здесь уже не первый год именуют куда похлеще. Я
и немецкий шпион, и агент мирового еврейства, и масон. Один мой коллега
всерьез считает меня марсианином. Ваша, так сказать, версия, будет
выглядеть весьма бледно... Но к делу. Можете не затруднять себя уговорами.
Вы, вероятно, уже догадались о моем ответе?

- Это нетрудно. Вы скажете, что наша многолетняя болтовня не сделает
людей счастливее, что мы все трусы, испугавшиеся реального дела...

- Помилуйте, когда же я так выражался?

- Дело не в тоне, а в сути... Вы считаете, что перед вами уникальный
шанс ускорить и исправить человеческую историю, и ради этого можно пойти
на определенные - кем определенные, Агасфер? - жертвы. И что ваши
временные, так сказать, союзники в дальнейшем будут нейтрализованы, а
утопические идеи - скорректированы. И что без вашего вмешательства крови
пролилось бы значительно больше...

- Именно так. В последнюю войну здешние аборигены пролили ее во много
раз больше. И ради чего? Между прочим, первым делом мы эту войну
прекратили...

- Чтобы развязать новую! Знаете, Агасфер, в теории у вас все
получается достаточно стройно...

- Поверьте, на практике тоже.

- Тогда почему под вашими знаменами воюют силы враждебные не только
цивилизации, но и тому миру, к которому мы с вами относимся? А среди ваших
врагов - все, что осталось в этой стране здорового?

- Интересно, кого вы имеете в виду?

- Ну хотя бы представителей науки. И деятелей здешней церкви.

- Вы имеет в виду христианство? Это, как вы наверно знаете, еще
молодая церковь. Ее позиции весьма слабы. Ну а ваши представители науки
страдают близорукостью. К тому же мои противники действуют весьма
недружно.

- А если они все-таки объединятся? Не боитесь?

- Представьте, нет. Кое-что они, конечно, могут. Об этом как раз и
будет сегодня разговор на... синедрионе. Но они слепы. Их я, в общем, не
боюсь. Я не боюсь даже фанатиков - их легко натравить на таких же
фанатиков, но с противоположным знаком. Я боюсь других... отрешившихся.

- Наверно, я плохо выучил язык. Я вас не понимаю.

- Я просто неясно выразился. Вы никогда не бывали в цирке?

- А что это такое? Что-нибудь научное?

- Это место, где местные аборигены развлекаются. Там показывают
фокусы. Помните факиров в Индии?

- Факиры в Индии не показывают фокусов. Они...

- Знаю, знаю! Но здесь это называется фокусами. Так вот, большая
часть зрителей никогда не разгадает фокус, потому что смотрят на факира. В
этом весь трюк. Но тот, кто почему-то отрешился, отвел глаза от приманки,
может увидеть главное. Вот таких, отрешившихся, я побаиваюсь.

- Я вас понял. И поэтому вы раздуваете войну, чтобы все смотрели на
факира?

- Зачем же так категорично! Я, как и мы все, против всякой войны. И
очень жаль, что эти самые ваши представители науки до сих держат против
меня камень за пазухой. Впрочем, это уже относится к повестке дня
завтрашнего... точнее, уже сегодняшнего синедриона, перед которым мне
хотелось бы немного отдохнуть. Все-таки я не марсианин.

- Я ухожу, Агасфер... Кстати, почему вы выбрали такое нелепое
прозвище? Или вы считаетесь с традициями?

- В некотором роде так оно и есть. Здешние традиции, как и люди,
весьма забавны.

- Вы уже второй раз повторяете это слово, Агасфер. Неужели вам ничуть
не жаль этих людей?

- Жаль? Знаете, мой друг, мое чувство юмора поистине ничто в
сравнении с вашим...

1. НИЖНЕУДИНСК

- Огни, ваше благородие!

- Что? - не понял Арцеулов, на всякий случай покосившись в ночную
тьму, куда указывал незнакомый ему унтер-офицер - напарник по караулу.

- Огни, господин капитан, - повторил унтер, вновь тыча куда-то вдаль.
В голосе его чувствовался плохо скрытый страх. - Повстанцы, ваше
благородие! Сторожат!

Арцеулов пожал плечами и всмотрелся. Сквозь темень, опустившуюся на
Нижнеудинск и затопившую станцию, он разглядел множество огоньков,
охватывавших город неровным полукольцом.

- Прекратите панику, унтер! - наконец буркнул он, морщась от
налетевшего ледяного ветра. - Вечно вам повстанцы мерещатся... Лучше
пройдемся, а то заледенеем.

Капитан одернул свой черный полушубок и решительно зашагал вдоль
эшелона. Но унтер не унимался - он заспешил следом, стараясь не отстать от
Арцеулова.

- Так костры же! - выкрикнул он. - По всем сопкам костры!

- Это легионеры! - не особо уверенно возразил Арцеулов, вновь кривясь
от холода. В полночь, когда они заступили на пост, было минус двадцать
девять, а теперь мороз перешагнул тридцатиградусную отметку.

- Не-а, - немедленно возразил унтер. - Чехи - они у самой станции
костры жгут. Дальше - боятся. Дальше - эти...

- Ну и черт с ними! - вконец разозлился капитан, резко останавливаясь
и с трудом удерживаясь, чтобы не врезать напарнику прямо по перепуганной
физиономии. - Бежать вздумал, сволочь! Своих увидел!

- Бежать, - пробурчал унтер-офицер и бросил злобный взгляд на
капитана. - Как же, убежишь! Я ведь, как и вы, черный гусар! Они меня
сразу...

Арцеулов повернулся к унтеру спиной и зашагал дальше. Эшелон был
огромен, и, чтобы обойти его, требовалось больше получаса. Впрочем, они
были здесь не одни - еще двое шли навстречу, еле заметные в тусклом свете
станционных огней. Несмотря на лютый холод и панику, караульная служба
неслась исправно - начальник штаба Верховного, генерал Зенкевич приказал
ставить в караулы лишь офицеров и особо надежных унтеров. Многие
заворчали, Арцеулов же отнесся к приказу спокойно - здесь, в ночной тьме,
окруженной мигающими огоньками повстанческих костров, исчезло томящее
чувство западни, не покидающее его за бронированными стенами поезда
Верховного Правителя адмирала Колчака.

В конвой Верховного Арцеулов попал три месяца назад, сразу после
госпиталя. Точнее, адмирал приказал зачислить капитана в свой конвой еще в
апреле прошлого, 19-го года, когда Арцеулов - тогда еще поручик, - вместе
с полковником Гришиным-Алмазовым прорвался через красный фронт у Царицына,
доставляя секретную депешу от Главкома Вооруженных Сил Юга России.
Очевидно, Верховный решил дать молодому офицеру своеобразный отдых, а
может, и украсить свой конвой ветераном Ледяного похода и Анненским
кавалером. Но Арцеулов попросил лишь недельный отпуск, чтобы разыскать в
Омске жену, а затем уехал на фронт. Он был зачислен в корпус Каппеля в
самый разгар боев на Каме, воевал всего неделю, после чего потянулись
месяцы госпиталей. В сентябре капитан вновь был зачислен в конвой
Верховного и с тех пор, несмотря на несколько рапортов и личную беседу с
адмиралом, служил в охране ставки. Впрочем, с начала декабря Арцеулов уже
не просился на фронт - фронт сам нашел его, охватывая цепочкой ночных
костров...

Капитан козырнул поравнявшемуся с ним патрулю и ускорил шаг - холод,