Чтение 54–й страницы книги ~Мне не больно...~

Он немного ошибся. Скромной персоне капитана Ахилло был уделен
отдельный пассаж, из которого Михаил узнал, что проявил "подозрительную
слепоту", "доверчивость на грани предательства", "непрофессионализм" и
вдобавок допустил "игнорирование" указаний руководства.

Последнее удивило, но капитан тут же понял, что Ежов не простил ему
"странной слепоты", проявленной в Теплом Стане. На миг Ахилло ощутил нечто
похожее на злорадство: все-таки он припек этого карлика с блеклыми
глазками! Впрочем, это был не тот случай, когда Михаил мог посмеяться
последним...

Пассаж заканчивался выражением искреннего удивления позицией
руководства наркомата и партийной организации, допустивших столь долгое
пребывание в штате Главного Управления такого "матерого двурушника". Это
был приговор: "двурушникам" рассчитывать не на что.

И все-таки капитана не арестовали и даже не исключили из партии;
впрочем, докладчик упомянул, что чрезвычайные партсобрания состоятся
послезавтра. На одном из них и будет решена судьба "матерого двурушника"
Ахилло. Хотя - исключения из партии часто происходили уже после ареста.

Михаил стоял у подъезда, докуривая папиросу. Самое удивительное - ему
не было страшно, скорее, ощущалось какое-то тупое безразличие. Да, можно
еще побарахтаться. Сообщи он о настоящей "Вандее", об убежище в Доме на
Набережной, а заодно о некоторых делах Теплого Стана, чаша могла миновать
его - на этот раз. Но через неделю, через месяц - не позже - заклание
повторится. Тянуть время? А собственно говоря, зачем? Ахилло помнил, что
подследственные порой сходили с ума в ожидании ареста. Лучше сразу...

По улице пробегали поздние прохожие, снег продолжал падать, а желтые
окна в доме напротив дышали покоем и уютом. Сегодня Михаил еще мог
вернуться домой, увидать отца... В последний раз? В предпоследний?

Какой-то мужчина, заходя в парадное, вежливо поздоровался. Михаил
кивнул не задумываясь:

очевидно, сосед. Может быть, именно его пригласят в понятые... Плохо,
если арестуют дома: отец может не вынести, и самому Ахилло будет труднее
потом, в камере. Уйти? Но куда? Подвергать опасности своих знакомых? Он
теперь чумной, даже Карабаев не подошел к капитану после собрания...

Со времени последнего их разговора прошло четыре дня. Лейтенант не
давал о себе знать, и в докладе его фамилия не упоминалась. Возможно,
сибиряк все же не выдержал и написал докладную о своем
сослуживце-"двурушнике". Хотя Прохор прав: этим он подписывал приговор и
себе...

Улица опустела, и Михаил понял, что пора домой. Он еще раз, по давней
привычке, оглянулся, и тут слух зафиксировал еле слышное гудение мотора -
где-то в начале улицы двигалась мощная машина. По позвоночнику пробежала
дрожь: это могли ехать за ним. Капитан сцепил зубы и заставил себя остаться
на месте. Если за ним, пусть берут здесь!

Мелькнул свет фар, автомобиль приближался. Ахилло автоматически
отметил: "ЗиС", уже не новый, за рулем некто в штатском. Сразу стало легче:
"свои" разъезжают по-другому. Михаил уже собрался уходить, когда память
подсказала: старый "ЗиС", черный или темно-синий, одинокий шофер...

Он резко обернулся, сердце зачастило, в виски ударила кровь. "Вандея"?
Нет, не может быть! Им-то что нужно? В конце концов, это могло быть
совпадением: подобных машин в Столице немало. Сейчас она проедет мимо, и
можно будет спокойно идти домой...

Автомобиль снизил скорость и начал тормозить. Все еще не веря, капитан
расстегнул пальто, чтобы успеть достать револьвер. Впрочем, шофер был один,
да и едва ли он решится стрелять... Машина остановилась совсем рядом.
Открылась дверца, и высокий человек в сером плаще шагнул на тротуар. Из-под
большой плоской кепки выбивались пряди белых волос. Ахилло замер: Седой!
Все-таки "Вандея"!

Седой неторопливо огляделся и шагнул вперед. Михаил ждал. Неизвестный
бросил на него внимательный взгляд, быстро оглянулся, а затем поднес руку к
кепке:

- Товарищ Ахилло? Добрый вечер. Я вам звонил, но вы еще не вернулись,
и я решил подождать здесь.

Голос был спокойный, словно речь шла об обычном деловом свидании. Лицо
незнакомца скрывала тень, но было Заметно, что он совсем не стар, а седой
парик - лишь не особо удачная маскировка.

- Чем обязан? - наконец отозвался капитан. - Явились с повинной? Седой
покачал головой:

- Речь не обо мне, речь о вас. Товарищ Ахилло, Ежов завтра подпишет
ордер на ваш арест. От вас хотят добиться показаний о сотрудничестве с
подпольем. Вы знаете, как это делается. Я предлагаю иной выход...

- Дом на Набережной, четвертый подъезд? - невольно усмехнулся Михаил.
- А клетку с канарейкой брать?

- Вы знали? - В голосе Седого послышалось удивление. - Знали - и
молчали?

- Знал. И молчал. Кстати, ваша конспирация никуда не годится. Любой
нормальный оперативник раскроет вас за неделю.

- Благодарю за предупреждение. - Подпольщик слегка поклонился. - Мы
примем меры, но, кажется, Ежову сейчас не до нас... Значит, вы не сообщили
об убежище, товарищ Ахилло? Что ж, те, кто рекомендовал вас, не ошиблись...

Выходит, у капитана имелись среди подпольщиков неведомые
доброжелатели? Ситуация была дикой, нелепой, и вдруг Ахилло сообразил, что
это и есть спасительный выход. Забрать отца, сесть в машину и исчезнуть.
Пусть ищут! Пусть кусают локти с досады!

- Гражданин Седой, но ведь "Вандея" не спасает таких, как я, -
"малиновых". За что такая честь?

- Мы не "Вандея", - спокойно пояснил Седой, и Михаилу показалось, что
он улыбается, - мы не террористы, не шпионы и не вредители, товарищ Ахилло.
Мы лишь спасаем тех, кого можем...

С каждым словом Седого Ахилло чувствовал, как на душе становится
легче. Его не бросили! В этом страшном мире есть еще Бог, в которого он,
Микаэль Ахилло, осмеливался не верить! Его спасут. Гонимые, затравленные
люди выручат "малинового" волка. И тут стало стыдно. Ведь он искал их,
следил, вынюхивал, а сейчас как ни в чем не бывало сядет в черное авто и
поедет прятаться...

- Нет... - Слово вырвалось неожиданно, капитан глубоко вздохнул и
повторил: - Нет, не поеду... Спасибо вам... Если можете, помогите отцу,
когда меня...

- Мы поможем Александру Аполлоновичу, - кивнул Седой, - но я не
понимаю вас, товарищ Ахилло...

Капитан пожал плечами:

- Что тут понимать? Я просто не имею права. Мы - враги. Я служил этой
власти, служил честно. Вы - боролись... Я не могу воспользоваться вашей
помощью, это неправильно...

- Почему вы думаете, что мы враги? - Седой, похоже, вновь удивился. -
Я член партии с семнадцатого, никогда из нее не выходил и не выйду. Мы
верим, что эти... искривления... когда-нибудь закончатся и партия
разберется - во всем. Но для этого нужны живые, а не мертвые! Вы - тоже
нужны, Микаэль Александрович...

Ахилло автоматически отметил "Микаэля" - похоже, подполье знакомо с
его анкетой. Что ж, вероятно, Седой прав. Никакая они не "Вандея", просто
люди пытаются выжить. Выжить и спасти других.

- Нет, - вновь повторил он, - я не имею права. Я служил с теми, кто по
уши в крови. Пусть я не пытал, не насиловал, не грабил, но я - из их стаи.
Мне не было больно, когда они творили зло. Я должен получить свое...

Седой задумался, затем качнул головой:

- Это - буржуазный индивидуализм, товарищ Ахилло. Вы коммунист и
должны быть выше интеллигентских слабостей. Ваша жизнь важнее...

"Мне дорога жизнь, но честь дороже", - хотел процитировать капитан, но
сдержался: слово "честь" прозвучало бы двусмысленно. Честь волка? Честь
полицейской ищейки?

- Спасибо, - проговорил он вслух. - Если можно, помогите отцу... И еще
- у вас в Доме на Набережной, в последнем подъезде, живет семья Шаговых -
отец и дочка. Не забудьте их...

Седой бросил на капитана внимательный взгляд:

- Шаговы? Вчера мы переправили их, можете не волноваться. Но, может,
вы все же...

Ахилло почувствовал: еще секунда - и он согласится. Но чувство
справедливости взяло верх: он выбрал свою дорогу и обязан пройти ее до
конца. Он не может пожать руку тому, кого выслеживал. Он грешен, а за
грехом следует кара...

Михаил быстро зашел в подъезд и секунду постоял, не в силах идти
дальше. Он отказался от спасения! Он поступил верно, но как это страшно...

Отец встретил Микаэля недоуменным взглядом, ожидая объяснений, но
капитан не стал ничего рассказывать. Мелькнула мысль немедленно
посоветовать отцу скрыться: едва ли Большой Дом станет искать одинокого
старика. Но Ахилло понял, что отец не уйдет. Старый актер не бросит сына, и
лучше пока ни о чем не говорить...

За ужином Ахилло-старший еще раз попытался спросить о делах, но Михаил
сослался на усталость и, даже не выпив чаю, ушел в свою комнату. Закрыв
дверь на задвижку, он быстро пересмотрел бумаги. Лишнего ничего не
оказалось, капитан помнил старое правило: разведчик, заботящийся о своем
архиве, - самоубийца. Потому он лишь сжег в пепельнице несколько старых
фотографий, которые незачем оставлять для чужих глаз. И тут взгляд упал на
стопку бумаги. Несколько дней назад он думал написать о Доме на Набережной,
затем - о Теплом Стане. А что, если написать сейчас? И не в Большой Дом, а
тем, другим?

Михаил сел за стол, рука быстро вывела: "Я, капитан Ахилло, считаю
необходимым сообщить о некоторых важных фактах..." Он отложил ручку,
перечитал незаконченную фразу и отодвинул листок в сторону. Писать было
некому, а главное - это не поможет. Подполье бессильно, им надо думать не