Чтение 38–й страницы книги ~Небеса ликуют~

Его предки поступали проще. Валили дерево поперек лесной дороги и тащили очумелых путников за стол - пить до полусмерти.

- Отпустишь, - вздохнул я.

Мы переглянулись, Стась обиженно засопел.

- У, холера! Ну, то как обычно! Свинья ты, Адам, хоть и ксендз! Столько лят не виделись!.. Ладно, вали к его мосци, да только не задерживайся. Без тебя пить не стану, слово чести! А придешь, достану вудки берлинской, да щецинской, да еще пейсаховки...

Я решил подождать, пока весь реестр не выплывет наружу. Стась всегда силен в подобных баталиях - даже когда единственным поводом был первый вторник на неделе. Сейчас же гулял весь лагерь, все шановное поспольство. Третий день войско Его Милости праздновало великую победу под Берестечком.

- ...А зальем все рейнским, а мало будет - брагой поддадим! Пся крев! Давно с тобой не пили!

Я встал, соображая, где можно найти подходящую по росту сутану. Нунций Торрес, по слухам, весьма походил на мессера Инголи. Только тот стар, а этот, говорят, в самом соку.

- Погоди! - остановил меня Стась. - Ты же узнать просил! Про полоняника этого...

Я замер. Пленными был полон весь табор, но меня интересовал только один.

- Нема такого. Ни Бартаса, ни Бартасенко. Слово чести, у всех спрашивал!

Я кивнул и, не говоря ни слова, шагнул к выходу.

* * *

Надежды не было.

Ее-то и раньше оставалось чуть-чуть. Еще по пути в королевский лагерь все встречные прожужжали мне уши про страшный бой на болоте. Триста реестровцев дрались до вечера, последний, на добытом невесть где челне, отбивался еще целый час - отстреливался, отмахивался "корабелкой"...

Пленных не брали.

Книга без обложки лежала в кармане плаща. Я боялся ее открывать.

"...В скитаниях, без родины и крова, как Дон Кихот, смешон и одинок, пера сломив иззубренный клинок, в свой гордый герб впишу четыре слова. На смертном ложе повторю их вновь: Свобода. Франция. Вино. Любовь..."

Свобода. Франция. Вино. Любовь... Эх, шевалье!

Служка, встретивший меня у входа в шатер, был толстым, пьяным, наглым и не говорящим по-русинки. По-итальянски и испански, впрочем, тоже. Оставалась латынь.

- Во имя Иисуса Сладчайшего и Святого Игнатия... Когда он выговаривал "амен", его толстые губы уже подрагивали. Еще бы!

- Его преосвященство... Его мосць... Слушать дальше я не стал.

Пожилой коротышка в темной ревендре сидел в высоком кресле с резной спинкой. Толстые окуляры уставились в маленький молитвенник.

- Кто?

Вопрос больше походил на "пщел вон!".

- Во имя Иисуса Сладчайшего...

Пока я произносил условную фразу, окуляры медленно ползли вверх. Маленькие губы еле заметно шевельнулись, сложились в подобие улыбки.

- Ну, здравствуйте, брат Азиний! Я хотел удивиться, пояснить, представиться, но кто-то невидимый уже давил на плечи, шептал на ухо...

- Благословите, отче! - загнусил я, падая на колени и делая вид, что пытаюсь подползти поближе. - Благословите! Ибо грешен я...

Пухлая ладонь неохотно приподнялась, слегка дернулась.

- Во имя Отца... Не будем тратить времени, сын мой! Вы все написали?

Вставать следовало осторожно - не распрямляясь, сутуля спину. Жаль, нельзя вытянуть нос!

- Я вас спрашиваю: написали? Хороший вопрос!

- Ваше преосвященство! - возопил я, вновь падая на колени. - Не сподобил Господь грамотой! Еле-еле по "Часослову" бреду!

Прости меня, брат Азиний!

Внезапно послышался смех - легкий, чуть презрительный.

- Вот уж точно! Ваше письмо из Чигирина я разбирал дня два! Хорошо, сейчас я вызову секретаря, и вы все продиктуете.

Я почувствовал, что меня так и тянет распрямиться. Распрямиться, задать пару вопросов - и понаблюдать за превращением его мосци в дохлую рыбу. Он мне расскажет про ксендза с гитарой! Все расскажет!

А если нет? Приказы из Рима не обсуждаются с первым встречным.

- Отче! - вновь заныл я. - Не сподобил меня Господь не токмо грамотой, но и разумом. Сир я, ваше преосвященство! Темен! Если ваше преосвященство соизволит объяснить мне, недостойному...

Я потупил очи долу, а затем, стараясь не делать лишних движений, покосился на своего единственного зрителя. Не переиграл? Кажется, нет. Мессер Торрес тоже не большого ума. Два года назад он писал в Рим о великом чуде: на поле битвы под Зборовом пал кровавый снег.

...Баталия была в июне, в лютую жару.

Он встал, медленно прошелся по шатру, покрутил сложенными на пухлом животике пальцами.

- Неужели сами не понимаете, сын мой? Я же просил вас изучить биографию отца Адама самым прилежным образом!.. Что-о-о-о?!

- Ладно! Запоминайте и не вздумайте сбиться, когда вас станут спрашивать в Риме.

Я покорно кивнул. Моя смиренная поза, кажется, пришлась его преосвященству по душе.

- Ну-ну, сын мой, не пугайтесь. Возможно, ваши устные показания и не понадобятся, достаточно будет и подписи на докладе, но вдруг вас захочет выслушать кто-то из посторонних? Не из Общества.

Кажется, отца Адама ожидает подвал под Святой Минервой! Но за что?

- Итак... Отец Адам Горностай, называвший себя также де Гуаира, происходил из знатной русинской семьи. По одной из линий он - потомок литовского принца Гедемина. Не забудьте подчеркнуть, что все предки его - схизматики и протестанты, но его матушка, искренняя католичка, наставила сына на истинный путь...

...Потому и завещала отдать меня в римский коллегиум. Пока - все правда...

- ...С юных лет Адама Горностая посещали боговдохновенные видения. Являлись ему ангелы в силе своей, и Пресвятая Дева, и Святой Игнатий. Последнее подчеркните особо!..

...И Сатана являлся. И Черный Херувим...

- Пребывая в Индиях, отец Гуаира нес слово Божье диким язычникам. Он лично обратил в веру Христову диких кадувеев, претерпев при том страшные пытки от рук их мерзких колдунов...

...Это точно/Говорят, пить пришлось целую неделю? Но позвольте, кадувеев крестил отец Мигель, я тогда был еще мальчишкой!..

- Крестил он также народ тумрагами, и народ кечва, и народ чимакоки, и народ чигуани...

... Что за бред!

- Смилуйтесь, ваше преосвященство! - вскричал я. - Вовек не запомнить мне сих мерзких имен!

Снова смех - снисходительный, сочувственный.

- Хорошо! Мы это напишем сами. Только не забудьте, если спросят: в Гуаире отец Адам лично исцелил пять тысяч человек, когда началась чума, а также еще семь при эпидемии оспы. Запомнили? Чума - пять тысяч, оспа - семь.

Я почувствовал, что превращаюсь в брата Азиния.

- Не забудете? Хорошо! Теперь о его путешествии на Русь. Поехал он туда, дабы вознести молитвы на могилах братьев, погубленных злодеями-черкасами...

Так-так! А что сталось с этими братьями, его мосци, кажется, и не очень интересно!

Выходит, знали? Все знали!

- Теперь чудеса. Обязательно во всех подробностях напишите о спасении этой девицы. Как ее, Ружская?

- Ружинская, - промямлил я.

- Итак, спасение девицы. Это у нас чудо первое. Затем спасение своих спутников от шайки запорожцев - чудо второе. А в общем, смелее, чем больше - тем
лучше! И не забудьте, что он мог говорить на всех языках без толмача. В этом виден перст Божий!

Перст Божий внезапно показался мне секирой. Торрес - дурак, но дурак такого не придумает. Мне дали гитару, послали на верную смерть. А что теперь?

- Но особенно подробно остановитесь на последнем чуде, совершенном отцом Адамом. Жалея посполитых, обманом и силой завлеченных на верную гибель в лагерь под Берестечком, он воздвигся на подвиг бескорыстной любви, проведя их через непроходимое болото. Больше деталей, пожалуйста! Женщины, дети... Там были дети?

Я честно попытался вспомнить. Не смог.

- Неважно! Были, конечно! Итак, дети тонут, тянут ручонки, отец Адам поднимает крест, произносит слова... Что он там говорил? Впрочем, не надо, над этим пусть подумают в Риме. Итак, подвиг бескорыстной любви, ну а затем - мученическая смерть от рук озверевших казаков. Когда его убивали, рядом был православный священник? Хорошо, чтобы был! Казаки пытают отца Адама, поп-схизматик требует, чтобы он отрекся от католической веры...

И тут я понял! Я все понял!

Брат Азиний должен был найти нового святого. Святой Католической Церкви очень нужен русин-праведник! Бедняга не знал, что святого уже нашли. Нашли, вызвали из далекой Гуа-иры, дали гитару, чтобы убийца не спутал, не промахнулся. Вот только с сутаной промашка вышла.

Я выпрямился. Тот, за левым ухом, продолжал что-то шептать, но я не слушал.

- Это вы все придумали сами, брат Торрес?

- Придумал?!

Он так поразился, что даже не обратил внимания на "брата".

- С каких это пор, сын мой, членам Общества разрешили задавать подобные вопросы?

Отвечать можно было долго. Объясняться, сыпать бисер.

- У брата Адама были важные сведения для Общества, ваше преосвященство. Ради них погибли люди - очень хорошие люди. Брат Адам должен был доложить обо всем в Риме!

Он дернулся, побагровел, посинел даже.

- Вы! Жалкий червяк! Это не ваше дело! Он никому ничего не должен докладывать, ясно?! Каждому свое! Недаром сказано: по заслугам жертвуя...

...Libentis merita - полустертые буквы на старом мавзолее. Значит, это же напишут на моем ?

- По заслугам! Церкви виднее, кто из ее сыновей чего стоит! Отцу Адаму предназначено стать святым!

- Кем предназначено? - ухмыльнулся я. - Вами? Мессером Инголи?

"...На вас, насколько мне ведомо, возлагаются определенные надежды..." Старая жаба захотела лично увидеть будущего великомученика. Кажется, я ему не понравился! Или все-таки понравился? Ведь Его Высокопреосвященство запретил мне брать гитару!

А здорово придумано! Разве много на Руси латинских попов с гитарою за спиной?..

- Так решила Церковь! Так решило Общество! ...И Черный Херувим, силой гнавший меня в Рай!

- Слово Церкви истинно и неотменимо! Не-от-ме-ни-мо! Ясно? А с вами... с вами, брат Азиний!.. Вы знаете, что бывает с теми, кто нарушает приказ Общества?

- Знаю, - охотно согласился я. - Их канонизируют, старый дурак!

* * * Служка попытался преградить мне путь. Зря он это!..

- Они сволочи, Стась, сволочи!

- То понятно, Адам! Ты пей, пей!

- Сволочи! Они и меня заставили стать сволочью! А теперь волокут в свой поганый рай! Мне нечего там делать! Нечего! Из-за меня погибли люди! Из-за меня - и из-за них! Слышишь, Стась?

- Холера! Конечно, слышу! И весь табор слышит! Пей, Адам! Сто лят!

- Сто лят! Сволочи, сволочи, сволочи, сволочи! Странно, я, кажется, трезвею. Или Стась налил в чарки воды вместо пейсаховки? А может, я не был пьян, просто надо выкричаться, поорать, чтобы сердце не разорвалось. Хорошо, что Арцишевский никогда ни о чем не спрашивает!

- Как думаешь, Стась, мне стоит ехать на встречу с призраком?

- Хм-м... Во, пся крев! А какого он пола?

- Ну-у...

- Тогда стоит! Сто лят!

- Сто лят, друже!

Да, я уже почти трезвый. Во всяком случае, помню все, что рассказал мне Арцишевский. Король распускает кварцяное войско, и Стась возвращается домой, в Замостье. Он и меня приглашал, и я поехал бы, с радостью поехал бы. Но сначала...

- А я еще думал, Стась, почему она подарила мне гитару? Теперь понимаю! Она - просто призрак, суккуб! А меня она не тронула, потому что я - святой! Понял, Стась? Я - святой! Я уже в раю, ясно?

- Дзябл! И я сейчас там буду! Вот только допью... Внезапно мне начинает казаться, что за столом появился кто-то третий. Очень знакомый кто-то. Свиная рожа ухмыляется, скалятся желтые клыки. Черный Херувим доволен. Нет, он счастлив!

- Ты видишь его, Стась? Видишь? Это он все придумал! Ему нужен святой! А еще ему нужны клещи и тараканы! Он их очень любит! Знаешь, почему людям не больно, когда кусает клещ? Он вводит в рану яд! Об этом написал один очень умный, очень умный...

Черный Херувим смеется, протягивает когтистую лапу. Я смеюсь в ответ, тычу пальцем прямо в свиную рожу:

- Нет, нет! Не выйдет! Он опоздал, Стась! Нарушить Устав Общества, равно как нарушить приказ, - это хуже, чем смертный грех, правда? Но приказ должны выполнять живые, а я умер! Я умер, но меня нельзя послать в ад, потому что я - святой!..

Краем глаза мне показалось, что Арцишевский пытается сотворить крестное знамение. Это еще больше развеселило.

- А ко всему - я завтра же утром пойду к первому ксендзу и исповедаюсь, а значит - сниму с души грехи. Все! Не поймали! Не поймали!

И поймать не могли! Никто так не умеет оправдываться, как мы, сыновья Общества. Великий грех делится на несколько малых, малые тут же превращаются в проступки, а потом выясняется, что и они совершены не тобой, а кем-то другим.

"А ты не думал, что я логик тоже?"

И вновь почудилось: рука Стася, разливавшая темное рейнское, почему-то дрожит.

Стареет, пся крев!

* * *

Толкнули, чья-то ладонь прикоснулась к плечу.

- Стась! - простонал я. - С ума сошел, холера тяжкая! До дзябла! Дай поспать! Снова толкнули...

- Стась!!!

И вдруг я почувствовал холод. Такой неожиданный, невероятный в это жаркое утро. Почему-то очень не захотелось открывать глаза.

- Aufstehen! Schnelle! Schnelle!..

Трое в знакомых темных кирасах и остроконечных шлемах. За ними - четвертый, тоже знакомый.

- Именем Иисуса Сладчайшего и Святого Игнатия, брат Адам!

Ну и скверная латынь у служки мессера Торреса!

- Aufstehen! Встаю.

- По приказу Его Королевской Милости вы арестованы! Говорят по-прежнему на немецком, но я вполне понимаю. Неясно лишь одно. Где Стась? Неужели его тоже? Ага, вот и он!

- Извини, Адам! Я-на службе... Извинить? За что?

Холод все сильнее сковывает руки, поднимается к горлу, острыми иглами бьет в мозг.

- Вы исполнили свой долг, господин Арцишевский. Нунций позаботится о награде!

Я превращаюсь в обломок льда.

Откуда-то из несусветной дали по-прежнему доносятся голоса, меня о чем-то спрашивают, Стась бормочет что-то о долге, о приказе Его Королевской Милости докладывать о всех подозрительных в лагере...

...Кажется, он уже заработал свой Рай!

- ...Надеюсь, все скоро выяснится, Адам! До дзябла, мне так жаль!

Лед исчез. С бледного летнего неба обрушилась жара. Шатер, трое ландскнехтов в темных кирасах, мордатый служка уже крутит в руке веревку...

- Ты прав, Стась. Ты прав...

Я не могу обижаться. Когда-то я тоже исполнил свой долг. Служка нетерпеливо переступает с ноги на ногу, ландскнехты переглядываются.

- Там, в шатре, - гитара. Это тебе мой подарок - на память. Это очень хорошая гитара, Стась!

Арцишевский кивает, стараясь не смотреть мне в глаза. Седые усы повисли, весь он как-то сгорбился, постарел.

Бедняга!

Я пожалел его - и тут же забыл навеки.

Веревки сжали запястья, тяжелые ручищи легли на плечи. А мне внезапно стало смешно.

Нет, не мне!

Обезьяне!

Ягуара можно обмануть, заманить в ловушку, скрутить веревками. Но разве можно схватить обезьяну? Для нее это просто игра. Глупые люди суетятся, пыхтят, мешают друг другу.

Их придется убить - всех. Но мне было уже все равно.

Играем?

Играем!

...Мимо мертвого поля, заваленного трупами. Мимо разоренного Вавилона, где еще суетятся мародеры. Мимо болота, мимо разрушенных гатей, мимо деревянного креста, под которым упокоился брат Азиний, мимо черной топи, где до последнего сражался Огюстен дю Бартас, мимо неведомой могилы, в которой лежит Гарсиласио де ла Риверо, римский доктор и еретик. Мимо, мимо, мимо...