Чтение 41–й страницы книги ~Печать на сердце твоем~

От трухлявого дерева несло гнилью, под ногами хлюпала затхлая вода. Згур брезгливо поморщился, провел пальцем по неровной деревянной обшивке. Ну и мерзость! В этаком месте - и умирать!

Но умирать придется завтра. Неведомо где - то ли на Червоной площади, среди орущей толпы, то ли здесь, в глухом подвале. Разницы никакой, разве что не хотелось проводить последнюю ночь среди сырости и гнили. Одно слово - Савмат!

Яма называлась "поруб". Ее выкопали прямо в подвале Кеевых Палат, накрыли старой рассохшейся крышкой и бросили вниз румский кувшин с надтреснутым горлом. В кувшине оказалась вода, такая же затхлая, как и все остальное. Згур пить не стал. Может, перед казнью поднесут братину. Говорят, положено...

Он поглядел наверх - и ничего не увидел. Темно! Окон в подвале нет, на дворе ночь, и сквозь щели не заметить ни единого лучика. Это немного удивляло. Там, наверху, стража. С чего ей в потемках куковать? Впрочем, Згура это уже не интересовало. Как и все остальное.

В последний раз в душе что-то проснулось, когда ему не позволили увидеться с Уладой. Згур даже не знал, где она сейчас - в Валине или здесь, в Савмате. Он мог лишь молить богов, чтобы ей не достался такой же поруб. Не звери же они тут! Тем более он уже осужден, а Кейне Уладе суд только предстоит. Он - изменник, она - мятежница. Неизвестно, что хуже.

Во встрече ему отказали. Бывшему сотнику Вейска Края, а ныне смертнику, не полагалось ничего - кроме последней ночи в порубе, кувшина с затхлой водой и плахи на следующее утро. Даже плаха была милостью. Изменников вешают, но на суде вспомнили о Кеевой Гривне. Потомственный дедич имел право на плаху...

Згур поскреб пальцем по трухлявому дереву, чуть потянул - и бревно легко поддалось. Он невольно усмехнулся. Тоже мне, сторожа! По этакому бревну и наверх влезть можно, ежели к стене прислонить да ухватиться руками за край люка. Интересно, сама эта рухлядь отстала или какой-то давний сиделец постарался?

Теперь, в эту последнюю ночь, Згур был даже рад, что так и не смог повидать Уладу. О чем говорить, чем хвалиться? Он опять опоздал, теперь уже - навсегда.

...Валин сдался Кею Велегосту за день то того, как Згур прискакал к Лехитским воротам. Приступа не было. Испуганные дедичи поспешили впустить в город страшного Кея Железное Сердце. Откупились легко - головой Кейны Улады, дочери бывшего наместника, которого уже никто не называл Великим Палатином.

Згур даже не сумел узнать, кто и почему толкнул валин-цев на этот безумный мятеж. Обида ли Улады, страх перед переменами - или шустрые шептуны с чужеземным серебром. Толкнули на верную гибель - "коловраты" и лехит-ские гурсары предпочли стать под знамена Велегоста. А остальным хватило и дня осады...

Згур вновь поглядел наверх. Все-таки странно! Заснула стража, что ли? Ну и порядки здесь, в Кеевом Детинце!

Ему не повезло дважды. Первый раз, когда он опоздал, и второй, когда сполотский дозор привел подозрительного волотича к старшому. Тысячник Рух сразу узнал обручника Улады. От намыленной веревки спасло то, что Згура узнали и другие. Альбир Кеевой Гривны имел право на суд Светлого...

Вспомнилось незнакомое лицо - недвижное, с красивыми, но странно пустыми глазами. Он не узнал Велегоста. Исчезли страшные шрамы, разгладилась кожа, выпрямилась перебитая переносица. Кей Железное Сердце стал другим, и этот другой человек мертвым холодным голосом зачитал приговор бывшему сотнику Згуру, виновному дважды - в измене и в преступном намерении примкнуть к мятежу. Об этом на суде он сказал сам - врать было противно. Он спешил, чтобы помочь Уладе, - и готов ответить за это.

Згур вновь вспомнил Кея, каким он был год назад. Почему-то подумалось, что тот, прежний, со страшной маской вместо лица, не решился бы судить своего обручника. Странное чудо свершилось с тем, кого называли Железное Сердце! Впрочем, и это уже не удивляло.

Згур улыбнулся. Странно, только теперь, в сыром пору-бе, он ощутил наконец покой. Он сделал, что должен. А не вышло - что ж. Победа и поражение - судьба воина. Он победил у Двух Холмов - и проиграл здесь. Так тому и быть. Вот только Улада... Узнать бы, что с ней все в порядке! Не посмеют же они казнить Кейну!

Наверху было по-прежнему тихо. Згур с трудом удержался от того, чтобы не попытаться подняться к люку, не выглянуть наружу. Что толку? Даже если болваны стражники спят, куда ему бежать? В Коростене он тоже вне закона. Велга не станет заступаться за ослушника, самовольно покинувшего Вейско. Идти некуда - и незачем...

Почему-то представилось, как наверху гремят шаги, как отлетает в сторону люк, и в свете факелов он видит суровые лица "катакитов". Как бы сказал Сажа? "Комита! Комита! Мы здеся!" А Гусак непременно прибавил бы свое "совершен-понятно". Но ни Сажи, ни Гусака уже нет, нет и Чудика, и десятков других, поверивших незнакомцу с Единорогом на клинке. А у тех, кто остался там, в далекой Сури, своя судьба - и у кнесны, и у венета, и у рыжей Ивицы. Они разберутся без него. Жаль, если он так и не узнает, что ждет Уладу...

Вдалеке что-то заскрипело, и тут же послышались шаги - гулкие, тяжелые. Згур прислушался - двое. Один - тот, что гремит сапогами, и второй, ступающий легко, почти неслышно. Не иначе, старшой с десятником заглянули. Ну, будет сейчас соням!

Шаги прогремели совсем близко, послышалось сопение, и вдруг заскрипел люк. Чьи-то сильные руки одним рывком сбросили крышку. Сопение стало громче...

- Эй, изменщик! Не убег?

Кто-то склонился над люком. Голос почему-то показался знакомым - басистый, густой. Не голос - рык. Отвечать не хотелось. Згур отвернулся...

- Не убег, спрашиваю?

- А ты б веревку кинул! - не утерпел Згур.

- Веревку? - В густом рыке теперь звучало возмущение. - Слышь, Ужик? Веревку ему! Ну, карань, и молодежь пошла! Ты чего, бревно не углядел? Встал, подтянулся...

От неожиданности Згур замер. Смеется, что ли, этот басистый? Но ведь действительно, и бревно сломано, и стражи чего-то не слыхать.

- Я же тебе говорил, Зайча, - вступил в разговор другой, тот, кого назвали Ужиком. - Он не станет бежать...

Згуру показалось, что он видит сон. Точнее, слышит - разглядывать в черной тьме было нечего. Зайча?! Он знал только одного Зайчу - того, про которого песни складывали. Страшный Зайчище-альбирище, что одной рукой дюжину волотичей валил...

- Говорил... - страшный Зайчище был явно недоволен. - Возись теперь... Эй ты, бунтарь, лови веревку!

Что-то тяжелое ударило по голове. Еще не веря, Згур схватился руками за прочную пеньку.

- Держись! Да покрепче! Ну, молодежь, ничего сами не могут!

Еще ничего не понимая, Згур вцепился в веревку. Мать Болот, да что же это? Зайча Сполот пришел на помощь сыну Навко Волотича, того, с кем когда-то насмерть бился, а потом побратался...

Рывок был страшен. Згур только успел вдохнуть поглубже - а ноги уже коснулись земли. Огромная ручища тут же схватила за ворот, тряхнула.

- Хорош, бунтарь! Зубы не болят?

- Нет...

Згур совсем растерялся. Зайча из песни, теперь - зубы...

Послышался тяжелый вздох.

- А у меня, вот, болели. Застудил... До сих пор к непогоде ноют. Ладно, держи!

В грудь ткнулось что-то твердое. Згур нащупал знакомый крыж... Меч! Его меч! Тут же на плечи лег тяжелый плащ. Вновь послышалось сопение - на этот раз за ухом.

- Ну чего, пойдем! Как они, Ужик, не проснутся?

- Еще чего! Ты же меня знаешь. Они? Не стражники ли? То-то кметов не видать! И тут Згур наконец очнулся. Это не песня, не давняя старина...

- Погодите! Я не должен уходить. Я... Рычание сменилось стоном, словно у страшного Зайчи вновь заболели зубы:

- Ну ты смотри, Ужик! Ну, обнаглели бунтари! Сначала из поруба тащи, потом бежать уговаривай...

- А ты ему по шее дай, - ответствовал невидимый в темноте Ужик.

Огромная ладонь легла на плечи, скользнула по загривку.

- Нельзя. Помрет еще! Хилые они теперь пошли! Ладно, пора!

Згур хотел объясниться, но не пришлось. Могучая лапища схватила его за ворот и потянула вперед. Згур еле успевал переступать ногами.

- Все-то вы, волотичи, бунтари! - гремело над ухом. - Все бы вам беспорядки наводить! А потом чего? Девки по нему плачут, мать убивается...

- И правильно! - послышалось сбоку. - Нечего, Зайча, душегубствовать! Забыл, как сам в порубе сидел?

- Я-то не забыл... А он чего? Говорят - нельзя, значит, нельзя! Вот, карань, чему этих сопляков учат?

Згур сам не понял, как оказался в коридоре. Здесь было светлее. Первым делом он заметил черный плащ. Тот, кого называли Ужиком, был невысоким, узкоплечим - и седым, как лунь. Как только хватка разжалась, Згур поспешил обернуться. Зайча был огромен - как и полагалось Зайче. Просторная рубаха облегала могучие плечи, светлая борода грозно топорщилась.

- И чего теперь? - раздумчиво поинтересовался он. - Куда его лучше?

- Ко мне! - Ужик хохотнул. - Я его в лягушку превращу!

- Ты слышал? - Зайча резко повернулся к Згуру. - Это кто же из нас душегуб-то? Ты, Ужик, шутки не шути! Ты мне простыми словами отвечай!

- Во двор, - негромко проговорил седой. - Я привязал коня за воротами...

- Постойте! - Згур растерянно оглянулся, все еще не веря. - Кто вы?..

- Пошли, пошли! - страшный Зайча вновь взял его за ворот, толкнул в спину. - Возись тут с вами, с бунтарями!

Похоже, Зайчище-альбирище и впрямь не жаловал бунтарей. Згура то и дело подталкивали в спину, слышалось грозное сопение. Несмотря на невероятность происходящего, Згур все же успел заметить стражников, мирно спящих прямо у дверей. Похоже, таинственный Ужик и впрямь был мастер на подобные дела. На миг из самого дальнего закоулка выглянул страх - и снова сгинул. Чего уж тут бояться?

На заднем дворе тоже спали - и стражники, и селяне, заехавшие по всякой надобности в Детинец. Ворота были полуоткрыты, возле них недвижно застыл черный, словно смоль, конь...

- Иди, иди! - Сильный толчок бросил Згура вперед, он с трудом устоял на ногах, обернулся...

Зайчище-альбирище хмуро взирал на "бунтаря", скрестив на груди огромные ручищи. Внезапно Згуру почудилось, что он уже встречался с грозным сполотом. Не в ночной полутьме, а при ярком свете факелов, в Большой Грид-нице...

- Чего смотришь, изменщик?

Згур почувствовал, как немеют руки. Мать Болот, вот почему голос страшного Зайчи сразу показался таким знакомым!

- Светлый!

- Светлый, темный!.. - Кей Войчемир рыкнул, мотнул головой. - Только и заботы мне - вытаскивать вас, бунтарей, из поруба! Садись на коня да проваливай!

Вот как? Згур сцепил зубы, усмехнулся:

- Не хочу!

- Ах ты! - Зайчище шагнул ближе, грозно расправляя широкие плечи: - Еще и спорить решил, бунтарь! Ты чего, еще не понял? Я тебя, сотник, даже помиловать права не имею! По закону как? Миловать можно простого кмета, а ежели старшой волю мою нарушить посмеет!.. Урс, да скажи ты ему!

И тут Згур понял, кто такой этот узкоплечий с седой головой. И впервые стало страшно - по-настоящему, до холода в костях. Патар Урс, Отец Рахманов, чье имя боялись даже произносить вслух...

- Уезжай, Згур! - голос седого прозвучал тихо и как-то устало. - Возвращайся в Лучев. Здесь и без тебя плохо...

В Лучев? Згур даже не удивился, откуда Патар знает о Лучеве. Говорят, Отец Рахманов знает все. Значит, опять бежать? Снова чужбина? Нет!

- Светлый! Патар! Я... Я не хочу уезжать! Если я виноват...

. - Виноват?! - рыкнул Войчемир. - Еще как виноват! Ишь, бунтарь! Ну ты глянь, Ужик, что за дети пошли! И в кого это только? Моя-то старшая чего удумала? Денор, понимаешь, запалить! Да виданное ли дело - реки огнем жечь?

Ужик даже не соизволил повернуться. Худые плечи чуть дрогнули.

- А чего ты хотел? Я пытался отговорить - не вышло. А потом решил - правильно! Чем вас еще пронять? Не навоевались, потомки Кавада?

- Пронять! - возмутился Войчемир. - Знаю тебя! Не послушались - ты бы и землю с места сдвинул?

Згуру стало не по себе. Они что - боги? Да и боги не смеют сотворить такое!

- А я уже собирался, - равнодушно бросил Ужик. - Когда твой старший войска к Денору подвел. А ты тоже хорош! Куда смотрел?

- Я-то хорош, - Войчемир вздохнул, почесал затылок. - Вот карань! Теперь еще с дочкой мириться! С женой. И со старшим...

- Помиришься!

- Помирюсь...

Светлый вновь тяжело вздохнул, повернулся к Згуру:

- Вот чего, сынок! Наворотил ты делов - под самую завязку. Поэтому я тебя это, ну...

- Съем... - подсказал Ужик.

- А иди ты! - Войчемир огорченно махнул рукой. - В общем, я тебя прошу - уезжай покуда... , Згур покачал головой:

- Не уеду, Светлый! Я был обручником твоего сына. Если ты винишь его - накажи и меня.

- Чего? - Войчемир явно оторопел. - Да кто же его наказывал, Велегоста-то? Хорош воевода! Его сотника - под суд, а он... Говорю, не хочешь судить, начальство над войском сдавай, как и положено. Так ведь не захотел! Да и не обручник ты ему. Сам знаешь - свадьбу я запретил, а без ведома моего...

Все верно! Светлый волен в своих сыновьях. Но если так... Згур взглянул Войчемиру в лицо, усмехнулся:

- Ты знаешь обычай, Светлый. Если твой сын отказался, мужем Улады становится обручник.

Он ждал возражений, гнева, но Войчемир только вздохнул - тяжко, невесело.

- Патар! - Згур повернулся к седому. - Подтверди! Такой обычай есть!

Урс переглянулся с Войчемиром, пожал узкими плечами:

- Такой обычай действительно есть... Уезжай, Згур!

- Уезжать? - Згур улыбнулся, чувствуя, как легче становится на душе. - Я уеду вместе с Уладой! С моей женой!

- Женой? - голос Светлого прозвучал как-то странно. - Ты, сотник, вот чего...

- Она - моя жена! - упрямо повторил Згур. - Я хочу...

- Жена? - в голосе Патара теперь звенел лед. - Так что же ты бросил ее, парень?

- Я? - Згур растерялся. - Я ее не бросил! Я... Я вернулся!..

Повисло молчание - тяжелое, густое. Оно длилось невыносимо долго, целую вечность. Наконец Урс покачал головой:

- Ты опоздал, сотник! Улады больше нет... Темнота сгустилась, оделась глухим камнем, рухнула, сбивая с ног, вбивая в теплую сухую землю.

- Две недели назад дочь бывшего Великого Палатина казнена в Валине. Так решил Кей Велегост...

Слова доносились глухо, словно из неведомой дали. Кей Велегост имел тамгу Светлого, дающую власть над жизнью и смертью. Железное Сердце осудил мятежницу.

...Перед глазами встало холодное заледенелое поле, черные тела на окровавленном истоптанном снегу - и высокий широкоплечий парень со страшной личиной вместо лица. "Всех! Всех, кто выше тележной чеки!.."

Згур поднял глаза к темному, затянутому тучами небу. Хотелось завыть - отчаянно, как воет смертельно раненный пес, но горло стянуло болью. Он бросил ее... Он воевал, одерживал победы, правил. Ему было хорошо. Проклятое сердце билось ровно...

- Убейте...

Слово выговорилось с трудом. Згур вдохнул воздух, пытаясь справиться с нахлынувшей болью:

- Убейте меня! Убейте! Я вас прошу! Я не хочу жить! Убейте! Убейте!

Он упал на колени, ткнулся лицом в пахнущую пылью траву.

- Убейте! Я не должен жить! Не имею права! Я вас прошу...

Он молил о смерти, как не молил еще ни о чем за свою короткую жизнь. Но Смерть медлила...

1997-1998 гг.