детстве заклинания. Дхар не был уверен, помогут ли они, но читал
услышанные от деда слова вновь и вновь, пока Кора не произнесла с глухим
вздохом:
облегчением ретировались. Полковник велел Фролу назавтра зайти в райотдел,
но, дхар понял: о приглашении можно забыть. Вся комедия затевалась ради
Келюса, остальные щекастого не интересовали.
понемногу двигаться, благо, автобусная остановка была рядом.
слово, заговорила Кора. - Мне нельзя было сегодня вставать, но этот
полковник... И те, "черные"... Они ждали вас. Они почему-то знали, что
Николай сегодня придет сюда...
полностью свободна.
Уедем отсюда, елы, да поскорее...
пересказать Коре события последних дней. Девушка слушала внимательно, но
вопросов не задавала. О том, что было с ней самой, она не сказала больше
ни слова.
Кузен Мик сидел на лавочке и с отрешенным видом курил сигарету.
относилось уже к Коре.
представилось, что Корфа задержали за незнание правил дорожного движения.
Афанасьевич... Познакомьте...
сбросить с платья прилипшие комочки кладбищенской земли...
знакомил своего заокеанского кузена со знаменитой барахолкой на не менее
известной площади, почти там же, где некоторое время назад Фрол участвовал
в осаде серого здания госбезопасности. У барона попросили прикурить, и на
руках, подносивших спичку, мгновенно клацнули наручники. Мик не остался в
стороне, но один из людей в штатском сунул ему под нос красное
удостоверение, и полковника втолкнули в поджидавшую легковушку.
освобожденных городах забитые трупами подвалы, узнавая подчас то, что еще
недавно было его друзьями и боевыми товарищами. Когда люди в кожанках
попадались полковнику в руки, он ставил их к стенке без малейших
колебаний. Поэтому менее всего в жизни (как в той, уже далекой, так и в
нынешней, непонятной) барону хотелось оказаться на Лубянке. Впрочем, к
этому Корф был готов. Красной сволочи он положил немало, поэтому счет все
равно будет в его пользу.
запасные пачки патронов, после чего некто в аккуратно выглаженном костюме
прочел грамотку с упоминанием "Корфа Михаила Модестовича, 1891 года
рождения".
в сторону. - Гражданин Корф...
произнес полковник и прикрыл глаза.
в штатском рассмеялись. Корф удивленно открыл глаза и сообразил, что
смеются не над ним, а над "шкурой". Гэбист - молодой плечистый парень -
обиженно засопел и спрятал грамотку в большую черную папку.
дадите честное слово не сопротивляться, мы снимем с вас наручники.
и он, промолчав, все же протянул вперед руки. Гэбисты переглянулись,
старший кивнул, и один из подчиненных снял железки. Корф скрестил руки на
груди и вновь закрыл глаза.
шкуры". - Вы меня оскорбили! Немедленно извинитесь!
сгинул...
старший. - Помнится, вы писали, что ваш дед - беспризорный...
дней не отмоемся...
времена ни изменились, но в "чека" полковнику-марковцу ничего хорошего
ждать не приходится.
Машина въехала в огромный двор, долго кружила, а затем мягко скатилась в
подземный тоннель. Корфа провели коридором, и он оказался в длинном
помещении без окон, где его еще раз обыскали, изъяв, как полагается, все,
включая шнурки от туфель. Полковник не сопротивлялся, сберегая силы на
будущее.
кабинете, также без окон, освещенном лампой дневного света. Здесь не было
ничего, кроме стола с привинченными к полу ножками и двух табуретов, на
одном из которых разместился тот самый лейтенант с черной папкой. Угрюмо
поглядев на барона, он велел ему сесть и, достав бланк протокола,
поинтересовался анкетными данными.
в последнее время, господин чекист, мы их стали топить в нужниках...
немецкий шпион, наденем на голову этой гниде ленинский мешок и суем
жидовского прихвостня в нужник, чтобы лишь ноги торчали...
схватить со стола бланк протокола, скомкать его и запустить точно в лицо
растерянному лейтенанту.
перехватываю руку... Эх, жаль на столе нет револьвера..."
за дверь. Вместо него в кабинет вошел парень в форме и замер у двери,
равнодушно поглядывая на полковника.
Продал Россию?
сделать только пару затяжек, как дверь отворилась, и в комнату вошел
давешний гэбист, предлагавший снять наручники.
В конце концов, погибнуть в "чека", пусть даже в "чека" далекого будущего
- не худшая смерть для марковца.
табурета, поинтересовавшись, куда поведут теперь - в пыточную или в
кабинет Дзержинского.
нет в живых. Лунин даже успел рассказать полковнику, как этот людоед помер
от кондратия на собственном диване. Но все же, все же...
шел коридорами, пока не очутился на ковровой дорожке огромной приемной,
где их встретил секретарь в штатском, поглядевший на полковника с немалым
интересом.
присутствовал там, причем во множественном числе: в виде портрета в полный
рост и бронзового бюста. Впрочем, за столом сидел вовсе не Дзержинский, а
сухощавый человек средних лет в хорошо сшитом штатском костюме. Лицо его
Корф рассматривать не стал, дабы хозяин кабинета не счел его испугавшимся.
огромное мягкое кресло.
офицеру и дворянину сидеть в кабинете Дзержинского, да еще в подобном
кресле, было бы непростительным компромиссом.
Корф, почему вы так странно себя ведете? По-моему, вы должны были давно
прийти сюда. Сами...
Дзержинский... Менжинский... Ежов... или как-вас-там-знать-не-знаю, вы
меня с кем-то изволите путать!
обратитесь к фельдшеру... к коновалу...
забыли, каким образом оказались здесь, в нашем мире?..