застонала.
пандобродий! Тяжкий вздох. В светлых глазах - боль.
выбор. Страшный, но все-таки выбор.
Бездонный колодец - единственный выбор, какой у нее остался.
этих стенах. Тем, кто наверху, хуже.
встать.
девушек привязывают к ложу и терзают, пока в них еще есть жизнь. Хуже
- когда из вен льется кровь, а мясо пылает на огне...
рассудком. И немудрено, в этих-то стенах!
Здешний хозяин не хочет, чтобы я сошел с ума в одиночестве. Потом их
забирают назад, если они не догадываются сами уйти вовремя. Не смею
советовать, но...
Раз жива - выход всегда есть! И это - не холодная глубина колодца. Она
выберется! Обязательно выберется, не может же она, Ярина Загаржецка,
сгинуть в этом дурацком сыром подвале!
до люка не достать! Но ведь сюда кто-то спускается, наверное,
сбрасывают лестницу - веревочную или деревянную. Этот странный старик
должен знать...
- То прошу прощения. Я - дочь сотника валковского...
горькой усмешкой. - То позвольте приветствовать вас в стенах моего
замка. Станислав Мацапура-Коложанский к вашим услугам, мадемуазель
Ирина!
болью лбом к ледяному камню.
наверху, самозванец?
этом подвале было кресло - тяжелое, темного полированного дерева.
Резные листья вились по массивным ручкам и подголовнику.
думаю, он решил познакомить нас, чтобы, так сказать, похвастаться.
Ведь я немного знал вашего батюшку. Вы для него - ценная добыча...
Впрочем, если хотите - расскажу. Поистине, эта история напоминает
сочинения мсье Казота! Не читывали? И слава Богу, юным девушкам такое
ни к чему...
поняла: этот седой человек не так и стар. Не больше сорока, и если бы
не белые волосы, не длинная борода...
тогда двенадцать. Однажды...
сжалась, длинные ногти впились в кожу.
- четвертовали какого-то разбойника. Бог весть, зачем отцу
понадобилось вести меня туда! Страшно мне не было, я даже глаза не
зажмуривал...
Этот разбойник был истинный негодяй. Он отказался от исповеди,
оттолкнул монаха, бросил крест на помост. Страшный человек!.. Очень
крепкий, широкоплечий, лицо красное... Я даже обрадовался, когда он
закричал. Он долго кричал - палач медлил. Сначала - руку, потом ногу,
потом другую руку...
спине ползут мурашки. Или это холод подземелья делал свое дело?
остались. Отец подошел к палачу, о чем-то стал с ним говорить.
Отрубленная голова лежала тут же - на колесе. Знаете, такое большое
колесо, деревянное, как от телеги. Мне было жутко, но я все-таки
подошел ближе. И вдруг я увидел, что голова приоткрыла глаза...
донесения Рубежного караула, доклады застав с границ Сосудов, косые,
обманчиво мимолетные взгляды вслед, когда он вихрем проносился сквозь
порталы.
тот, кого звали Самаэлем. Тот, кто силой своей и чужой исстари держал
Рубеж на замке; для кого личным оскорблением была всякая свобода, не
желающая знать ограждений и пределов.
переплетением толстых пружинящих канатов; рядами проволоки с колючими
железными репьями; стеной синего холода, сиянием, откуда с треском
били| молнии о семи зубцах, не давая приблизиться, отшвыривая обратно.
И безнадежность клубилась грозовым облаком исхода.
готовясь опустить в ледяную смерть младенца-нехристя, сына блудной
матери своей и адского любовника; чумак стоял далеко, а Самаэль стоял
здесь, загораживая дорогу, и надо было спешить, и спешить было нельзя.
издалека. - Придушу ведь... соберусь с духом - и придушу!
удивительной жизни, где всей боли было - внезапная смерть Ярины, а
ненависти не было совсем. И внутренний свет стал внешним, делая его
подобным кипящей лаве. В прошлый раз он ушел шутя, а молодой страж
Рубежа, вцепившийся в него мертвой хваткой, растаял в плотском мире
судорожной, дрожащей вспышкой. Ему потом было даже немного жаль
глупого щенка, совсем немного и совсем недолго...
не уйти. Тьма давила, отсекала пути, тщательно затаптывая отлетевшие
прочь искорки; к услугам Самаэля были таможенные склады всех Рубежей,
доверху набитые изъятой контрабандой, Имена и Слова хлестали наотмашь,
и молча ждала добычу черная полынья вдали. Упругие жгуты пеленали его
кольцами, гася волю... нет, не уйти.
как есть, тоже не сумеет. Кто он такой, если не умел спасти смертную
свою любовь? Если сына своего не может спасти?! Он ненавидел себя. Он
стыдился себя-нынешнего, себя-затравленного, слабого; он пожелал, сам
до конца не осознавая своего желания. Изо всех сил пожелал... И
произнес запретное Имя. Почувствовав обостренным чутьем умирающего,
что врата судеб открыты, что ему внимают, он выкрикнул то главное,
страстное, что еще позволяло ему держаться на пределе бытия.
Чертяра... В миг просветления он вдруг отчетливо осознал, что и эта,
последняя лазейка была подстроена, была тайной пружиной мышеловки, -
но осколок меркнущего сознания отчаянным метеором ввинтился в
открывшуюся прореху Рубежа, жадно плеснула вода в полынье, упустив
добычу; и вдогон ударил голос, шедший, казалось, отовсюду:
час".
по золотым хлябям, золотые тучи идут по золотым небесам, золотые
пылинки пляшут в золотом луче, драгоценный дождь нитями тянется к
литой тверди, желтые листья бубенцами звенят на желтых деревьях, на
златом Древе Сфирот, и заточены в мертвый металл сфиры Малхут-Царство,
Год-Величие и Нецах Вечность, не позволяя встать на ноги, шевельнуть
пусть самыми кончиками пальцев, а сфира Йесод в золото! броне надежно
сковала детородный уд, замыкая центр сердцевину нижнего
Шилова Юлия
Буджолд Лоис
Афанасьев Роман
Суворов Виктор
Ларссон Стиг
Бажанов Олег