булдымки, успевают выполнить приказ Логина, этот приказ с готовностью
выполняет Юдка! В руке у него - двухствольный пистоль, припасенный
надворным сотником на крайний случай. Видимо, такой случай настал.
посланная им пуля без смысла уходит в потолок.
зерцалу до-спеха, не причиняя вреда. Пан Юдка, охнув, хватается за
бок, мгновение смотрит на измазанную кровью ладонь...
Панна Яринка куда как крепче прикладывает, курвины дети!
уже теснит нас вверх по лестнице. Мы пятимся, отмахиваемся, отчаянно
стараясь не упасть, - и я уже плохо понимаю, кого подразумеваю под
этим "мы": себя и Рио, себя, Рио и пана Юдку, Рио и Юдку, Юдку и
себя... Сознание плывет, растворяется, уже не отделяя "я" от "не-я",
но что-то еще удерживает блудного каф-Малаха в этом мире, что-то, чего
нет и никогда не было у меня-прежнего - я-прежний отдал почти все,
чтобы я-нынешний смог приобрести этот последний, истошный дар
судьбы...
Самаэлевой сворой, мой прошлый, мой единственный бой...
пробует на вкус податливую плоть, отшвыривая в сторону легкие кривые
клинки, зачастую вместе с руками; а рядом завершает нашу работу
надворный сотник Мацапуры-Коложанского.
поняв, что произошло, пытается зажать рану ладонью, глядя на нас с
детской обидой в стекленеющих глазах. Дикая надежда обжигает меня -
неужели! неужели!.. - обжигает, чтобы уйти вместе со свистом Юдкиной
"корабелки", отправившей раненого в рай.
ноги его товарищам.
даже вернуться в золотой склеп медальона - поздно!..
помимо своей воли, "Багряные Врата"!
бросает порядком выщербленную "корабелку" в ножны. Оскал превращается
в хитрую ухмылку, влажный глаз, налитый кровью, подмигивает Рио, и,
заставив Черкасов попятиться перед этим сумасшествием, рыжебородый
убийца принимается плясать.
стороны, выхаркивая горлом:
Иаков, Иаков, отец ты наш! Хаиме, Хаиме, пастушок ты наш! Он поет, он
пляшет, приседая и отбивая коленца, а черкасы смотрят на него в немом
изумлении, забыв даже, что собирались зарядить пистоли желая добить
двух проклятых басурман.
седой вояка. - Вот с глузду и съехал!.. матерь Божья, заступница...
смешная, нелепая песня! - одно из творений великого рабби Бэшта и его
учеников, считавших, что тайны Каббалы должны идти "в люди" под
личиной обрядов, танцев и напевов, скрывая за занавесом истинную суть!
Авраам, владыка колесницы Хесед-Милости; Ицхак, господин колесницы
Гевуры-Силы; Иаков, чьи двенадцать сыновей - двенадцать месяцев и
двенадцать знаков Зодиака, от Овна до Рыб...
больше милостыни Рудого Панька. В напеве ветром, сокрытым в листве,
светом из-за тучи, надеждой во мраке звучит мощь имени Айн, чье число
- семьдесят, и имени Далет, чье число - четыре, и имен Йод и Гей, чьи
гематрии соответствуют десяти и пяти... обуздание врага пляшет в
смешной песне Иегуды бен-Иосифа, обуздание врага и создание защитного
покрова перед уходом...
шароварах неимоверной ширины. Шапку черкас потерял в пылу боя, и
сейчас пламя факелов отсвечивает в его могучей лысине, отчего кажется:
голова объята огнем
насквозь вереницу раскрывающихся порталов, заставив жадно
запульсировать все мое существо. Оглушительный грохот расколол,
казалось, сами небеса. Створки дверей сорвало с петель вместе с
обломками стены по бокам - а мы стояли на стрежне бушующего потока,
что бил из открытых настежь Врат, и напев Иегуды бен-Иосифа надежно
закрывал нас от бури стихий, от камня и дерева, чудом огибающих
смертную плоть...
напрочь, Черкасов смело вниз, кто-то кубарем летел по лестнице, кто-то
рушился спиной на плиты холла.
Рио, чтобы он выжил в неравной схватке, и он выжил, а я...
картина, внезапно ставшая цветной. Я видел сейчас не глазами героя-
Заклятого, потому что мир вновь обрел краски, позволив каф-Малаху
видеть насквозь, через несколько порталов, - судорожный отпечаток
гаснущей памяти, что отчаянно цеплялась за соломинку бытия:
вырывающегося сына, рубился на шаблях с нагой фурией, в которой
нетрудно было признать бешеную дочь сотника Логина. Панна Ярина была
уже ранена, кровь запеклась у нее на плече и на бедре, кровь пятнала
выложенный на полу узор Знака - но Ярина Логиновна топтала символ,
продолжая сражаться за свою жизнь с неистовостью отчаяния, присущей
только людям.
оборачивалась, оборачивалась к нам, раскрывая рот в беззвучном крике,
и все никак не могла обернуться.
плечу двое Заклятых и умирающий каф-Малах, на границе расползающегося
язвой Порубежья, карабкался, пригибаясь, словно в него целились,
стриженный "в скобку" бурсак со смешными стекляшками на носу и с
нелепым пистолем за поясом длиннополого кафтана.
бурсака мой старый знакомый, чумак Гринъ. - "Братика! Братика отдайте!
Иуда я, зрадник, душа пропащая... отдайте, молю!.." - то ли
послышался, то ли почудился шепот блеклых, бескровных губ. А рядом,
поддерживая чумака под руку, помогая ему идти... рядом шел призрак
той, что умерла, рожая моего сына, призрак моей земной любви! Сквозь
фигуру Ярины, тезки той фурии, что свистела сейчас шаблей над
Мацапурой-Коложанским, просвечивала грубая каменная кладка замковой
стены, очертания женщины колебались, подергиваясь рябью... Мертвая,
выкопанная из могилы, сожженная - мать шла на помощь сыну!
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Майер Стефани
Емилина Ника
Флинт Эрик
Шилова Юлия