Андрей ВАЛЕНТИНОВ

СЕРЫЙ КОРШУН

Ибо всякой вещи есть свой срок и приговор,

Ибо зло на совершившего тяжко ляжет;

Ибо никто не знает, что еще будет,

Ибо о том, что будет, кто ему объявит?

Нет человека, властного над ветром,

И над смертным часом нет власти,

И отпуска нет на войне.

Все из праха, и все возвратится в прах...

Книга Экклезиаст.

I. ПОВЕСТЬ О ЦAPCKOM МУШКЕНУМЕ

- Клеотер, ванакт в Ахайе, ванакт в
Микенах и Аргосе, сын Главка, внук Гипполоха, потомок Дия, Отца богов.

ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: "Мой отец - Главк, отец Главка - Гипполох, отец
Гипполоха - Арейфоой, отец Арейфооя - Главк, отец Главка - Дий. Искони
мы пользуемся почетом, искони наш род был царственным. Четверо из моего
рода были до меня царями. Я - пятый. Дий, Отец богов, мой бог и мой
предок, дал мне царство".

ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: "Царство мое было мне подвластно. Все, что я
приказывал - ночью ли, днем ли, - исполнялось. В моем царстве каждого,
кто был лучшим, я награждал, каждого, кто был враждебным, - строго
карал. По воле Дия, Отца богов, царство следовало моим законам. Дий,
Отец богов, дал мне это царство. Дий, Отец богов, помог мне, чтобы я
овладел Микенами и Аргосом, и всей Ахайей. По воле Дия, Отца богов, я
владею моим царством".

ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: "Вот что сделано мною для того, чтобы выполнить
волю Дия, Отца богов, и стать царем..."

АЛЕФ "Я
понял"

Я понял - без драки не обойдется. Четверо, сидевшие за соседним
столом, давно уже косились в мою сторону, время от времени обмениваясь
громкими фразами, - без сомнения, рассчитывая, что я услышу. Старались
они зря: компания изъяснялась не на языке Хаттусили и даже не на лидийском, а на чудовищном местном
койне, которое я впервые услыхал только здесь, в Вилюсе . Перевода, однако, не требовалось. Речь определенно шла о моей
скромной персоне, причем мнение складывалось не в мою пользу. Вид у этой
четверки был самый что ни на есть разбойничий - типичное отребье,
которое часто попадается в портовых харчевнях: на поясе у каждого - нож,
и все четверо - явно не дураки подраться.

Эта шайка - не самое страшное из того, что по воле Адада пришлось повидать. Дело в другом -
начнись заваруха, к ним присоединится половина всей той сволочи, что
заполнила харчевню. А я был чужаком и казался законной добычей. Местные
напрашивались, и я мысленно помянул Аннуаков и все милости их.

Сообразив, что я могу не понимать здешней тарабарщины, один из
четверки - здоровенный детина в желтом грязном плаще - внезапно выпучил
глаза и сделал рукою жест, явно изображающий бороду. Все вместе,
очевидно, должно было обозначать мой портрет. Заметив, что я слежу за
ним, детина поспешил удовлетворить мое законное любопытство и вновь
прибег к языку жестов, изобразив нечто настолько понятное, что я
вздохнул и начал не спеша приподниматься. Четверка загоготала и
поспешила вскочить. Кривой коротышка, у которого, как я успел заметить,
не хватало двух пальцев на руке, что-то крикнул и тоже попытался
изобразить мою бороду. Получилось это не лучшим образом, но я понял.
Значит, моя борода им не по душе...

Обидно! То, что пыталось расти на подбородках моих новых знакомых,
куда более достойно иронии. Своей бородой я искренне гордился, всегда
стараясь, чтобы она была в порядке. Бороду я носил по-ассурски, стремясь
придать ей форму не хуже, чем у гвардейцев Нина . В последние годы эта мода широко распространилась в
Баб-Или , и прежде всего среди нас,
"серых коршунов". Но здесь, в Вилюсе, моды явно другие.

...Ножи были уже в руках, поблескивая темной бронзой. Шум в харчевне
начал стихать, кое-кто уже вставал, предвкушая привычное зрелище.
Похоже, в этой дыре поножовщина случалась каждый вечер, и я еще раз
ругнул себя за дурость, заставившую на ночь глядя завернуть в этот
приветливый уголок. У нас в Баб-Или подобное заведение давно бы
прикрыли, и я первый побеспокоился бы об этом.

Ладно, кажется, пора... Шакалы медленно приближались, рожи кривились
наглыми ухмылками, а публика уже начала вопить, подбадривая героев. Я
понял: как только они увидят кровь - мою кровь, - на меня кинется вся
стая. Значит, предстоит не драка, а резня, и действовать следует так,
словно передо мною не портовое отребье из славного города Вилюсы, а
эламские щитоносцы. Я еще раз взглянул на тех, кому так не нравилась моя
борода. Из всей четверки стоило опасаться только двоих: главаря в желтом
плаще и его соседа - рыжего здоровяка, чья рожа была украшена
здоровенными прыщами. Значит, они пойдут первым номером. Старое правило:
вначале бей самого сильного...

Желтый плащ был уже рядом. Гнилозубая пасть ощерилась - главарь явно
хотел что-то сказать, то ли мне, то ли своим товарищам. Ошибка - вторая
и последняя. Первой, естественно, была та, что он вообще решил взглянуть
в мою сторону - на мирного путника, зашедшего выпить здешнего мерзкого
вина.

Секира, до этого стоявшая у деревянной ножки табурета, мигом
очутилась у меня в руках. Было тесно, и я не стал размахиваться. Этого и
не требовалось - лапа с ножом была рядом, достаточно только чуть
податься вперед... Тускло сверкнула "черная бронза" - и рука с ножом,
отсеченная почти у самого локтя, упала на грязный пол. Главарь
пошатнулся и, вероятно, завопил, прежде чем опуститься на колени и
упасть на бок, но в такие мгновения плохо различаешь звуки. Секира уже
зависла над головой прыщавого. В последний миг вспомнив, что предстоит
еще разбираться со здешними властями, я чуть повернул рукоять. Тяжелый
обух припечатал прыщавого по его непутевой башке. Третий удар - тоже
обухом - достался коротышке, угодив ему в челюсть. Коротышке вполне
хватило, и я решил заняться четвертым. Но тот уже отступал, отчаянно
вопя и размахивая ножом. Разрубить ему череп не представляло ни малейшей
трудности, но я вновь вспомнил, что в любой миг сюда могут зайти
стражники. Я отскочил назад и прислонился к стене.

Главарь лежал в кровавой луже, пытаясь зажать обрубок левой рукой,
прыщавый валялся рядом, а коротышка вместе с четвертым, которого я даже
не успел как следует разглядеть, были уже у дверей. Шум в зале стих.
Стая, еще миг назад готовая рвать меня на части, призадумалась. Добыча
кусалась.

Теперь следовало немедленно уходить, и лучше всего - в дверь,
поскольку окно, находившееся как раз за моей спиной, было слишком узким.
Но у двери сгрудилось не менее дюжины мордатых ублюдков, некоторые уже
успели достать ножи. Пробиться возможно, но тогда пришлось бы рубить
по-настоящему, без жалости. Конечно, никакого сочувствия к здешней
публике я не ощущал, но мне было жалко себя: местный суд вполне может
расценить это как предумышленное убийство, а защищать меня, чужака,
никто не станет.

Текли мгновения, на полу хрипел главарь, визжал коротышка, и я понял,
что начинаю терять инициативу. И тут послышался резкий крик: высокий
широкоплечий парень в богатом, расшитом золотом фаросе
встал из-за стола и что-то решительно бросил в сторону онемевших
завсегдатаев.

...На фарос я обратил внимание прежде всего. Богатый плащ! У нас в
Баб-Или его можно продать за десять мин - а то и за все двенадцать.
Получи я такой при разделе добычи, то чувствовал бы себя вполне
счастливым минимум полгода. Интересно, как такой плащ решился заглянуть
в здешнюю дыру? Возможно, потому, что тут недолюбливали бородатых, а у
его владельца бороды не было. Красивый парень, явно не из простых. И
нездешний - не хеттийец, не лидиец, и, конечно, не из Ассура или
Баб-Или.

Впрочем, обо всем этом подумалось позже. В тот момент меня
интересовало прежде всего то, что этот плащ собирается делать. Парень
вновь крикнул и повелительно указал на меня. По толпе прошел шелест,
публика начала нерешительно переглядываться. Тогда владелец фароса
неторопливо достал из ножен, болтавшихся у расшитого золотом пояса, меч
и, подойдя ко мне, стал рядом.

Итак, у меня появился союзник, и возблагодарил великого Адада,
подателя всех благ. Парень что-то сказал мне, а затем вновь повернулся к
толпе. Но та уже расползалась по углам, угрюмо переглядываясь и ворча.
Проход освободился. Терять время было грешно, и мы, не сговариваясь,
бросились вперед. Впрочем, бежать не следовало. У порога я остановился
и, повернувшись, еще раз продемонстрировал секиру. В ответ послышалось
недовольное рычание, но я не стал ввязываться в спор и шагнул на темную
улочку, где меня уже ждал мой новый знакомый. Я показал рукой в сторону
невидимой во тьме цитадели, владелец плаща кивнул, и мы зашагали прочь
от гостеприимной харчевни. Я задержался лишь на миг, чтобы обтереть
лезвие и закинуть секиру за спину. Бродить по улицам с "черной бронзой"
не стоило - первый же отряд стражников мог ее отобрать, польстившись на
редкое в здешних местах оружие.

***