Чтение 12–й страницы книги ~Молекулярное кафе~

дальнейший рост. Зато остальная часть, побывавшая под рентгеновским
аппаратом, доставила мне уйму хлопот. Если бы речь шла не об изделиях
из пластмассы, а о живых существах, я бы назвал то, что произошло с
этими бусами, мутацией. По-видимому, цепочка полимера подверглась в
них не разрушению, а только частичной перестройке. В последующих
делениях они изменили цвет и форму.

Теперь в моем распоряжении было множество разновидностей. На полу
сарая высилась пирамида разноцветных бус самых различных размеров, с
различным количеством отростков.

Я несколько успокоился, когда увидел, что нижние слои бус,
лишенные доступа воздуха, прекратили рост и деление. Возможно, что
этому способствовало поглощение углекислоты и водяных паров бусами,
расположенными в верхних слоях. Вообще мне казалось, что в больших
скоплениях бусы росли гораздо медленнее...

Однажды стоя около одной из куч, я заметил, как из ее середины
выкатился прозрачный шарик, лишенный всяких отростков. Такой "мутации"
я еще не встречал.

В этот день я совершил большую оплошность вместо того чтобы
немедленно сжечь этот шарик, я положил его на стол, желая проследить
его дальнейший рост.

Рос он очень быстро и уже через два дня разделился на две части.
Через несколько дней на столе лежала небольшая кучка шариков. Вот тут
и обнаружились их новые свойства. Круглая форма и очень гладкая
поверхность не давали им возможности собираться в большие кучи. Под
влиянием веса верхних шаров нижние раскатывались в разные стороны,
попадая в условия индивидуального существования, наиболее
благоприятного для синтеза углеводородов из воздуха. Образовывалась
новая кучка, и шарики вновь катились в разные стороны.

В отличие от бус шарики постоянно меняли место своего нахождения.
С первого взгляда могло показаться, что они сознательно перемещаются.

Я окопал сарай рвом, но и это не помогло. По мере наполнения рва
шарики катились дальше. Несколько штук я выловил в соседнем огороде. Я
был совершенно беспомощен в попытках прекратить это ничем не
сдерживаемое размножение. Несколько раз я пытался подсчитать
количество шариков, которое получится после пятидесятого деления, и
каждый раз астрономические результаты подсчетов совершенно ошеломляли
меня. В течение короткого времени шарики должны были распространиться
на весь Земной шар, вытеснив из него все живое...

- Объявляется посадка на самолет ТУ-104, следующий рейсом триста
семьдесят шесть до Ленинграда, - раздался голос диктора в динамике. -
Пассажиров просят пройти на перрон для посадки.

Я посмотрел на часы. Было половина шестого утра.

Василий Нилыч схватил свой чемодан и бросился к выходу.

- Ради бога, - крикнул я ему вдогонку, - что было дальше с
шариками?

- Я заболел, и мне пришлось ехать в этот дурацкий санаторий. Все
бусы и шарики я сжег. Другого выхода у меня не было. Сказать по
правде, я не уверен, что несколько штук не осталось у меня во дворе в
укромных местах. Эти прозрачные шарики так трудно обнаружить! Страшно
подумать, что будет, если...

Дальше я не расслышал, так как он уже спускался по лестнице.

ДЖЕЙН

В это утро Модест Фомич проснулся с каким то тревожным чувством.
Лежа с закрытыми глазами, он пытался сообразить, почему не зазвонил
будильник и он, Модест Фомич Никулин, вместо того чтобы находиться на
работе, валяется в постели, хотя лучи утреннего солнца уже добрались
до его подушки. Время, значит, было уже позднее, никак не меньше
десяти часов утра.

Модест Фомич сел в постели и открыл глаза.

- Приветик, Фомич! - крикнул попугай в клетке, давно ожидавший
пробуждения хозяина.

Никулин встал босыми ногами на коврик и засмеялся.

"Вот она началась, - подумал он, - новая жизнь!".

Прошедшие пять дней были до предела насыщены хлопотами в связи с
уходом на пенсию. Вчера, по правде сказать, он немного хлебнул лишнего
на прощальном вечере, устроенном в его честь сослуживцами.

Сегодня первый день пенсионера Никулина, решившего, наконец,
целиком посвятить себя своей давнишней страсти.

Модест Фомич натянул брюки, всунул ноги в туфли и подошел к
аквариуму с золотыми рыбками. Взяв пригоршню корма, он постучал
пальцем о стенки аквариума. Пять золотых рыбок построились гуськом,
выполнили сложную фигуру, напоминающую заход бомбардировщиков на цель,
и застыли полукольцом, ожидая пищи. Только сам Никулин знал, какого
титанического труда стоило обучить рыбок этому нехитрому фокусу.

Его любимица кошка Джейн, лежа на диване с полузакрытыми глазами,
внимательно наблюдала за хозяином. Только легкое подрагивание кончика
хвоста свидетельствовало о том, что она чего-то ожидает.

- Доброе утро, Джейн!

Кошка лениво потянулась, мягко соскочила с дивана и, подойдя к
Никулину, нехотя подала ему лапу.

Никулин быстро выпил чаю, приладил новый воздушный шарик для
подачи воздуха в аквариум и обернулся к Джейн, опять лежавшей на
диване.

- Кончилась принцесская жизнь, Джейн, - сказал он, - пора
по-настоящему приниматься за работу!

Он поманил Джейн пальцем, она прыгнула ему на плечо, и они вышли
из дома.

Дрессировка животных была единственной слабостью Модеста Фомича,
над которой часто подшучивали сослуживцы. За глаза его даже называли
"Укротитель". Весь свой небольшой досуг он посвящал изучению книг по
зоопсихологии и экспериментам с домашними животными.

Сегодня должна была начаться давно задуманная программа обучения
Джейн танцам.

Модест Фомич прошел в конец бульвара на небольшую площадку,
носившую название "клуб пенсионеров", и уселся на облюбованную им
скамейку.

В этот час в "клубе" было еще мало народа, и Никулин начал
заниматься с Джейн, не опасаясь зевак, могущих отвлечь кошку.

Однако вскоре на площадке появился толстый, низенький человечек, с
интересом наблюдавший за тем, как Джейн ходит на задних лапах. Он
проторчал около них всг утро и удалился только тогда, когда Никулин
отправился с Джейн обедать.

Так продолжалось несколько дней. Ежедневно Никулин заставал утром
на площадке толстяка, явно поджидавшего начала занятий с Джейн.

Наконец, однажды утром, толстяк сел на скамейку рядом с Модестом
Фомичом и кратко сказал:

- Будем знакомы, - доктор Гарбер, пенсионер.

Никулин пожил протянутую ему плотную, волосатую руку и назвал свою
фамилию.

- Должен сознаться, - сказал Гарбер, - что ваши опыты с кошкой
меня очень интересуют.

- Вы любитель животных? - спросил Никулин, бросив исподлобья
взгляд на доктора.

- По правде сказать, нет, - ответил тот. - Ваши опыты интересуют
меня не потому, что я люблю животных, а потому, что меня волнует
будущность человечества.

Никулин недоуменно взглянул на Гарбера:

- Простите, но какая связь между кошкой и будущностью
человечества?

- Постараюсь вам объяснить. Сколько вам лет?

- Шестьдесят, но какое это имеет значение?

- А сколько лет было потрачено на ваше обучение?

- Около шестнадцати лет.

- Это не считая того, что вас учили ходить, разговаривать, есть
кашу ложкой, вести себя в обществе. Если вы все это сложите, то
окажется, что больше трети вашей жизни ушло на обучение тому, что
люди, жившие раньше вас, уже знали. А вот ваша кошка прекрасно могла
бы обойтись без всякого обучения. То, что ей необходимо в жизни:
умение находить себе пищу, ориентироваться в окружающем ее мире,
чувствовать приближающуюся опасность, воспитывать котят, - заложено в
ней самой. Она просто пользуется тем, что передали ей ее предки.

- Но ведь это слепой инстинкт, а человека обучают тому, что
относится к сознательной деятельности. Воспитание человека всегда
требует подавления животных инстинктов, заложенных в нашей природе.

- В этом-то вся беда! Природа, путем тончайшего анализа, отобрала
полезный опыт, накопленный отдельными особями вида, и наиболее ценный
сделала достоянием всего биологического вида. Ваша кошка безошибочно
находит лечебную траву, когда она больна, а человека учат искусству
врачевания десятилетиями.

- Но кошка может сама излечиться от одной-двух болезней, а человек
создал медицину, как научную дисциплину, и установил общие законы не
только лечения, но и профилактики болезней.

- Погодите, это еще не всг. Волчонок, потерявший мать, не погибает
и очень быстро учится делать всг то, что делали его предки, а