под дурное влияние. Его могут похитить. У него могут похитить жену и детей,
чтобы вынудить его делать то, что вздумается каким-нибудь психам вроде
Варги. А мертвецы забывают все, что знали. Напрочь забывают. Такие дела.
Место в психушке мне уже забронировали?
семнадцать фитилей за кормой, пусть даже почти все сухие, ты один из
наиболее опытных агентов Земли. Если ты не сломался в начале, зачем тебе
ломаться теперь? Неужели непонятно: лучше сейчас убить семерых, чем потом
эти семеро наделают волков, которые убьют тысячи?
Срал я на всю нашу лицемерную мораль, понятно? Я своей любви в глаза хочу
смотреть, и чтобы при этом стыдно не было и взгляд опускать не хотелось! Это
ты в состоянии понять?
Рене де Шертарини и сама далеко небезгрешна. Но что-то подсказало ему: не
стоит. Именно сейчас - не стоит.
от Арчи много трескучих фраз и при этом фразы далеко не так бессмысленны,
как пытается выставить тот же россиянин Лутченко. Генриху и самому иногда
становилось не по себе. Многое, во что он верил в течение долгих лет,
внезапно оказалось не крепко вросшим в землю зданием, а эфемерным карточным
домиком, и было сметено первым же легким порывом ветра.
соотечественников нужно непременно отнимать жизни других соотечественников.
Потому что иначе просто не получается. И неважно, что защищая интересы
Европы он убивает, к примеру, туранца или американца. Туран и Америка
греются под одним солнцем и одни и те же звезды поочередно смотрят на Туран
и Америку с высоты. Пока человек жив - его можно называть как угодно -
американцем, туранцем, зулусом. А когда жизнь у него отнимают - становится
безразлично кем он был.
совсем недавно получал удовольствие. Только как-то уж слишком сложно и
стремительно обернулись события, и пришлось убедиться, что до сих пор жил с
полупрозрачной пеленой перед глазами, и пелена эта пропускает далеко не все.
- он бы, наверное, удивился. А возможно, и не удивился бы. Он проработал во
внешней разведке достаточно долго, чтобы не удивляться, когда подтверждается
очевидное, хоть и кажущееся невероятным.
шлемофон. - Серега, заведи-ка на громкую!
еще масса сливающихся звуков.
локоть.
звено европейских штурмовиков. Прямо в воздухе. Потом потопили два своих же
катера и подбили еще четыре. Мятеж. Они отсекли яхту от берега и от воздуха.
Собственно, мы единственные, кто сейчас дальше от берега, чем яхта. Наших
ученых неплохо охраняют...
ошалелый взгляд на Арчи.
"господин президент".
Ицхака Шадули и его учеников! Физически устранить! Любой ценой! Это приказ,
категорический приказ! Наделяю вас исключительными полномочиями, можете
приказывать всем, кто сейчас вместе с вами! Там ведь есть сотрудники вэ-эр?
Европой все согласовано! Приступать немедленно! Вам понятно?
командую я. И нам приказано немедленно устранить Шадули и его учеников.
поддакнул офицер-махолетчик. Глаза у него оставались круглыми, как у совы. -
Приказывайте...
по-немецки.
Шабанеев, Лутченко и Генрих. Если учесть, что противостоят им
семидесятилетний старик и горстка кабинетных очкариков, можно счесть задание
увеселительной прогулкой.
Арчи, кивнув на Шабанеева. - А вот ты пойдешь? Пойдешь со мной убивать
одного деда и шестерых яйцеголовых?
пилотов. - Война, люди, война...
кровушку проливать тяжко...
возьму еще и огнестрелку. А ты как хочешь.
это красненькое по телеку показали. Облачайся, Генрих.
кабины пилот.
спокойствие и уверенность. Руки и не думали дрожать. В душе стало гулко и
пусто. Она будет потом болеть, душа. Когда удовлетворенно притихнет то, что
ведает в человеке пресловутым профессиональным долгом.
профессиональным долгом...
о воду тоже. Смотри только не плюхнись плашмя. В воде сразу раскинь руки и
всплывай. Береги уши, зальет - хана тебе, не выплывешь. На, вот, шапочку
натяни, как всплывешь - выбросишь.
Штраубе. Агент Немец. Пока несостоявшийся друг, и, возможно, будущий
молчаливый собутыльник по заливанию спиртом саднящей человеческой совести.
с пулевиком к лямке на поясе.
пожелали.
неполные тридцать лет жизни ухнул навстречу оглушительно синей морской
глади.
Озабоченный, но вместе с тем и азартный. - В "двадцать пять" есть ведь один
туранец?