Чтение 75–й страницы книги ~Идущие в ночь~

он теперь тоже больше, чем просто вулх, чем просто бессловесный зверь,
потому что он познал радость разума. И, конечно, это понравилось ему
гораздо сильнее сомнительной свободы дикого зверя.

Потому что по-настоящему свободен лишь тот, кто способен понять,
что свободен.

И вулх откликнулся откуда-то из самых дальних потемок сознания. С
задворок души.

"Я здесь, Моран. Прости, что не отозвался сразу. Но мне нужно
побыть наедине с собой. Я вернусь - потом. Но не сейчас, когда в небе
светит Меар. Это твое время, и пусть оно принадлежит только тебе. До
поры."

Волна облегчения накатила - и схлынула. Здесь. Вулх здесь,
по-прежнему во мне, а, значит, все идет как надо. Но, Тьма и Тьма, что
его так напугало? Я ведь чувствовал его невольный испуг, явно
вызванный происходящим. Вулх "думал" чувствами и инстинктами. Это я
переводил их на привычный язык человеческих понятий.

Я пойму это, обязательно пойму, серый брат, и сделаю все, чтобы
облегчить твои страхи и сомнения. Потому что это, наверное, нелегко -
становиться человеком. Человеком, который умеет лгать и притворяться,
который способен предать и бросить.

Ведь вулхи этого не умеют. И даже не знают, что можно это уметь.

"...самого большого вруна от начала времен..."

И вдруг я осознал, почему Корняга всегда казался мне маленьким
человечком, и никогда - безобидной лесной тварью.

Потому что он умел врать.

- Скотина ты, пень, - неожиданно сказал я вслух.

- Это почему же? - обиделся Корняга. - Вот! Дожил! Помогай вам,
люди, а благодарность одна: обругают и жрать не дадут. Так я и знал.

- Во-первых, ты прекрасно знаешь, что мы не люди. А, во-вторых,
скотина ты по очень простой причине. Потому что ты слишком похож на
человека. На меня. Понял, пень?

- Ты же сам только-только сказал, что ты не человек!

- Это не меняет дела.

Корняга не нашелся что ответить, и это удивило меня больше всего.
Потому что за словом в кар... гм! В дупло, тогда уж, он обыкновенно не
лазил.

Мы снова пересекали степь, но совсем не такую, как раньше. Лес,
где мы повстречали родичей Корняги, постепенно скрылся за горизонтом.
Степь поросла низкими стелющимися травами, немного похожими на длинные
водоросли из неправильной реки. Тезка моего скакуна трепыхал и колыхал
пучки травы, отчего казалось, что вся степь покрыта танцующими
хорингами.

И еще в степи попадались деревья, каких я сроду не видывал. Они
были огромны, и сильно напоминали дамские зонтики от солнца, вошедшие
несколько кругов назад в моду в Хадасе, Лиспенсе и Джурае, городах,
где роскошь соседствовала с нищетой, дворцы - с лачугами, а
процветание - с полным упадком и отчаянием. Стволы деревьев походили
на толстенные колонны, вздымающиеся к самым небесам, а первые ветви
отделялись от стволов на такой высоте, что никаких подробностей толком
разглядеть не удавалось. Но плоскую крону, что раскидывалась где-то
невообразимо далеко вверху на манер грибной шляпки, на фоне неба
различила бы, пожалуй, и землеройка. Хотя, землеройке вряд ли бы
взбрело в голову разглядывать небо или что-нибудь на его фоне.

Не в этом ли главное отличие меня от землеройки?

Я хмыкнул, удивляясь собственным мыслям. Вообще-то странно.
Последнее время я стал задумываться о довольно неожиданных вещах, о
каких обыкновенно кругами не вспоминал. Я подозревал, что виной всему
путь в У-Наринну. И еще подозревал, что это не последняя странность на
пути к Каменному лесу.

Почему-то у меня укрепилось некоторое время назад возникшее
впечатление, что я не дома. В смысле - уже давно не в своем мире.
Наверное, с той поры, как мы пересекли каньон в Диких землях. С того
дня диковины и необычности окружили меня и моих спутников, хотя и
привычного по-прежнему встречалось довольно много.

В общем, деревьев таких я никогда не видел, и никогда не слышал о
них. Даже Унди Мышатник, который рассказывал мне обо всем на свете,
никогда не упоминал о них. О, Смутные дни, неужели я дожил до минуты,
когда познал нечто такое, о чем старина Унди даже не подозревал?

Если так, то можно считать, что я не зря прожил жизнь. Даже такую
бестолковую, как жизнь анхайра.

Я ухмыльнулся. И взглянул на синеющий в небе Меар сквозь корявые
ветви ближайшего великана. Великан ронял к земле шуршание кроны на
ветру. У подножия ветер почти не ощущался, но там, на высоте, с ним
приходится считаться. Тому, конечно, кто бывает на высоте.

Задрав голову, я рассматривал дерево. Интересно, его плоды
съедобны? Вдруг они вкуснее плодов многодрева? Вот бы попробовать.

Я вспомнил пир в самом начале пути, вскоре после переправы через
Юбен и первого пробуждения на берегу Слезы Великана, затерянного
лесного озера. С сожалением вздохнул. Жаль, остальные плоды пропали в
Запретном городе. Тури, кажется, даже не полакомилась. А могла бы.

То, что я сперва принял за соринку в глазу, оказалось стремительно
падающей с высоты точкой. Точка росла прямо на глазах.

Я невольно попятился. Что это? Плод, что ли, чья-нибудь добрая
душа мне сбросила?

А падающий с высоты вдруг развернул широкие крылья, и падение его
перешло в плавное планирование. Вот джерхова сыть, да это же какой-то
зверь! Вроде белки-летяги! Только покрупнее.

Вон, еще двое прыгнули. Сейчас тоже крылья-перепонки расправят. А
они здоровые! Больше собаки. Тьма, да они больше вулха!

Я мигом соскочил с Ветра и взялся за арбалет. Извлек очередной
колчан со стрелами - один я успел расстрелять во время стычки с
вильтами. Наложил стрелу.

Самый проворный летун коснулся земли спустя мгновение, молнией
просеменил шагов тридцать, и оказался рядом со мной быстрее, чем я
успел хоть что-нибудь предпринять. Корняга проворно, как куница,
соскочил с привычного насеста и канул в высокую траву. Ему хорошо, он
маленький.

Летун застыл от меня в каких-то двух шагах. Больше всего он был
похож на Чистого брата, закутанного в плащ. Только не лиловый, а
темно-коричневый, и без капюшона. Продолговатая голова, поросшая
редкой шерстью, стоящие торчком уши, как у вулха, громадные выпуклые
глаза с неожиданно крохотным яблоком и совершенно неразличимым
зрачком, еле намеченный нос и приоткрытая пасть, в которой больше
всего притягивали взгляд длиннющие верхние клыки.

Джерх на динне! Да это вампир! Я видел их изображения на живых
картинках хорингов в Хадасе. Только там они не прыгали с исполинских
деревьев - картинки рассказывали о нападении тройки вампиров на
лошадь, и о танце, смысл которого от меня ускользал.

Два других вампира приземлились невдалеке и бросились ко мне.
Интересно, они всегда нападают тройками?

Люди о вампирах болтают всякое, но в большинстве своем это
выдумки. Начнем с того, что это никакие не ожившие мертвецы, а
существа из плоти и крови. Которые кровью и питаются, только не своей.
Эдакие гигантские ненасытные комары. Унди мне о них когда-то
рассказывал, даже не знаю зачем. Именно он научил меня не бояться
вампиров. Вернее, бояться не больше, чем, скажем, диких карс. Или не
больше, чем других оборотней.

Ветер всхрапнул и оскалил зубы. Я коротким расчетливым движением
сбросил с него двумех и сумку. Отобьется. С такими подковами, как у
него, можно от стаи вулхов отбиться... некоторое время.

Первый вампир зашипел, приседая, и вдруг швырнул в меня маленький
огненный шарик. Я был не готов, и потому не успел увернуться. Шарик
коснулся магической куртки и с тихим хлопком исчез. Слабый запах
паленой кожи толкнулся в ноздри, но тотчас же растворился в
нахлынувшей волне запахов степи.

И еще я вдруг остро почувствовал, что здесь не обходится без
магии.

Еще два шарика полетели в меня; один отразила хорингская одежда, а
второй задел кисть левой руки. Тьма! Я вскрикнул от острой боли -
ладонь словно огнем опалило. Шарик был горяч, как головешка.

Коротко тренькнула арбалетная тетива; ближний вампир проворно
нырнул, уходя от стрелы, к самой траве. И тут же из травы, из самой
гущи на него сиганул взъерошенный темный клубок, похожий на
разъяренного ежа или на ожившую вязанку хвороста.

Корняга! Вот это смельчак. Хотя, что ему бояться вампиров - крови
у него не хватит, чтоб насытить захудалого комаришку, не то что эту
троицу. Но обожженная рука сразу же подсказала мне: есть Корняге чего
бояться. Горячих шариков. Огня врунишка-пень боялся панически, и я его
прекрасно понимал. Ведь несмотря на сходство с людьми, он оставался во
многом деревом, а у деревьев нет злее врага, чем огонь.

На второго вампира набросилась тенью возникшая из травы карса.
Настроение у меня резко повысилось, и я, выпустив еще одну стрелу, от
которой третий летун увернулся, достал левой, поврежденной рукой
ыплыкитет. Поглядим, сумеешь ли увернуться от этого!

Костяное кольцо, к которому были привязаны восемь крепких шнурков
с грузиками-камешками на концах, удобно легло в ладонь. Арбалет я пока
бросил.

Судя по всему, у карсы дела пошли великолепно, она даже не шипела,
противник же ее верещал, как пойманный заяц. Что с Корнягой, я
разобраться не успел, некогда было.