Чтение 80–й страницы книги ~Идущие в ночь~

горы. Четтан припекал все сильнее.

За плечом у меня зашевелился и скрипуче застонал Корняга. Я в
который уже раз отцепила от пояса флягу с водой и протянула ее
корневику. Корняга жалобно забулькал остатками воды. Пенек страдал от
ожогов. Он, правда, заверил меня, что ничего страшного не случилось, и
еще до синего урожая он обрастет новой корой. Но я все равно от всей
души сочувствовала корневику. Мне тоже вчера изрядно досталось в
схватке с вампирами - но меня-то исцелил пересвет.

- Ох! - сказал вдруг Корняга. - Забыл. Совсем забыл. Прости,
госпожа Тури. Одинец велел тебе передать, чтобы ты была вдвойне
осторожна. Вампиры пытались похитить меч, потому что им так приказал
некто по имени Седракс.

Я нахмурилась. Седракс? Это еще что за фигура?

- Больше он ничего не сказал?

- Не-а, - скрипнул Корняга. - Одинец вообще неразговорчивый. Он
больше трех слов подряд говорит, только когда ругается.

Я хмыкнула. Описание дивно совпадало с тем представлением, которое
сложилось об Одинце у меня самой. Мда-а... А ведь меня, наверное, тоже
нельзя назвать болтливой. У меня с детства сложилась привычка вести
длинные внутренние разговоры с собой, а с окружающими отделываться
парой фраз. Я всегда предпочитала даже на вопросы по возможности
отвечать жестами. Как заметил однажды Унди - и самое короткое слово
удлиняет разговор.

- Ладно, помалкивай, - оборвала я Корнягу. - Мне твое мнение
неинтересно.

Честно говоря, мне было как раз интересно. Но опыт общения с
Корнягой научил меня, что если его не ставить на место двадцать раз на
дню, пенек влезет мне на голову и корешки свесит. Такая уж у него
натура.

Корняга скрипуче вздохнул и протянул мне пустую флягу. Надо будет
ее наполнить при первом же удобном случае.

Земля под копытами коня становилась все более твердой и
каменистой. Трава исчезла почти совсем, только невзрачные бурые
кустики торчали кое-где между камнями. Стали попадаться участки
сплошного камня. Горы заметно приблизились.

В красном небе пылал Четтан. Раскаленный воздух над равниной
подрагивал, и казалось, что горы висят в воздухе, не касаясь
подножиями земли. Я вздохнула. Кажется, слишком частая смена пейзажей
тоже может навеять тоску. Скорей бы уже Каменный лес.

- Госпожа Тури, - снова подал голос страдающий пенек, - солнце
сильно печет. Можно мне чем-нибудь укрыться? Мне тогда легче будет
корой обрастать.

- Возьми из сумки лоскут кожи, - разрешила я. - В который
Опережающий завернут. Сумеешь достать?

- А то! - самолюбиво скрипнул пенек.

Некоторое время позади меня что-то шуршало. Потом я почувствовала
спиной и лопатками, как Корняга взбирается на прежнее место. Мне вдруг
стало интересно, каким образом корневикам удается обрастать новой
корой. На вид Корняга - пенек пеньком. На настоящем пне, понятное
дело, кора не нарастет. Потому что пень мертвый. Да, но корневик-то
живой!

У живого дерева поврежденный ствол затягивается корой. Это
нормально. Только ведь корневики совсем по-иному живые, чем деревья. В
отличие от дерева, тот же самый Корняга с удовольствием мясо жрет и
пивом запивает. Если дадут, конечно. То есть ведет себя как человек.

Выглядит как пень. Корой обрастает как дерево. Поступает как
человек. Одно слово - нечисть! Джерх его знает, с какой меркой к нему
подходить в каждом новом случае.

- Слышь, Корняга! - окликнула я корневика. - Ты же вроде из пня
произошел? У пня кора высохшая. Как же ты новую отращиваешь?

- Не знаю, - скрипуче отозвался Корняга. - Отращиваю, и все. Вот
ты - мадхет. Ты знаешь, каким образом на тебе раны заживают, и следа
не остается?

- Не знаю, - задумчиво сказала я. - Я просто привыкла, что так
должно быть. Магия, понимаешь.

- Ну и я привык, - проскрипел Корняга. - Я один раз в лесной пожар
попал. Еле спасся. Потом целый круг пришлось корой обрастать. Давно
было, а мне до сих пор кошмары снятся - что я ошкуренный, как бревно
на лесопилке. Но ничего, оброс.

Я хмыкнула, но ничего не сказала. Моя рука сама собой потянулась к
лицу. Я привычным жестом потерла лоб над правой бровью, провела
пальцем по виску. В том самом месте, где у меня нет и никогда не было
шрама. Там, куда меня ранили меарским днем девять кругов тому назад.

Да, кто-кто, а я хорошо понимала, что некоторые вещи не
забываются. Даже если раны давным-давно затянулись корой. Или кожей.

Когда мне только-только исполнилось двенадцать кругов, в доме Беша
остановился на несколько суток незнакомый мне человек. Звали его
Сишар, а приехал он в сопровождении слуг и телохранителей с далекого
юга, чтобы поговорить с Душегубом о чем-то очень важном.

Впервые в жизни я видела человека, в котором Душегуб Беш признавал
равного себе. В доме повисло настороженное молчание. Никто не знал,
чем закончится приезд Сишара - не то выгодной сделкой, не то кровавой
разборкой. Южанин и Беш ходили друг вокруг друга, прощупывая почву, и
не один не спешил начинать разговор. Хозяин мрачнел день ото дня.

А я не знала, куда мне деваться в четтанскую половину суток.

Сишар, понятное дело, знал о том, что в доме Беша живет ручная
карса. Карса-подросток, которая тогда еще только обещала вырасти в
огромного свирепого зверя. Но Беш тщательно хранил в тайне то, что его
карса на самом деле мадхет. И когда красным днем южанин увидел рыжую
девчонку, он не заподозрил в ней оборотня.

Я ему просто понравилась. И он захотел увезти меня с собой. Он
даже предложил Бешу денег. Будь я обычной девчонкой, Хозяин, конечно,
отдал бы меня Сишару. Даже если бы я была его дочерью. И это означало
бы для меня верную смерть.

Беш, упокой его Тьма, не был добрым человеком. Он был жадным,
жестоким и властолюбивым. Но он никогда не бывал бессмысленно жесток.
А в черных глазках южанина светилась извращенная жестокость. Ему
нравилось причинять боль живым существам. Лошадям, собакам, слугам,
женщинам. В первый день своего пребывания в доме Беша он потребовал
себе в постель трех самых белокожих и светловолосых женщин. Я слышала,
как потом рыдали все три, прикладывая примочки к ссадинам и ожогам.

Сишар очень удивился, когда Беш отказался отдать меня. Отказ
сильно задел его. И, кажется, Сишар решил выяснить, в чем причина.

Он стал заговаривать со мной. Рассказывал про далекий юг. Обещал
подарить золотые браслеты, рубиновое ожерелье и платье из джурайского
батиста, если я сбегу от Душегуба и уеду с ним. И расспрашивал обо
всем, что мне было известно про Беша.

Я смотрела в хитрые глазки Сишара, врала ему что-то
невразумительное и мечтала о том, чтобы где-нибудь укрыться до его
отъезда. Но Хозяин приказал мне улыбаться проклятому южанину. И я
улыбалась. Даже после того, как одного из слуг Сишара по его приказу
запороли насмерть на бешевском дворе.

За всю свою жизнь я никого не ненавидела так сильно, как южанина
Сишара. Разве что потом, через четыре круга - убийцу Унди Мышатника.
Но убийцу Мышатника я не видела в лицо. А наглая рожа Сишара
попадалась мне на глаза постоянно.

На пятый или на седьмой день Беш потерял терпение. Обстановка
накалилась до невозможности. Сишар и его люди разгуливали повсюду,
задирая наших мелкими издевками. Когда я подвернулась под руку
Хозяину, он меня чуть не побил. Я только гораздо позже узнала, что
южанин сказал Бешу - отдай девчонку и можешь считать, что мы
договорились. И Душегуб как раз решал, что ему дороже: очень выгодная,
но сиюминутная сделка или оборотень, который может основательно
пригодиться в будущем - но может ведь и не пригодиться...

А на следующем красном пересвете я очнулась на руках непривычно
трезвого и бледного Унди, одежда которого была залита кровью. Кровью
карсы. Моей кровью.

Единственное, что я помнила из прошедшего синего дня - и это было
первое и последнее воспоминание о синем дне за всю мою предыдущую
жизнь - это искаженное яростью лицо Сишара и острие ножа, летящее мне
в глаз. В последний миг я увернулась, кинжал взрезал мне кожу над
глазом и пробил висок. Боль стерла все.

Когда я пришла в себя на руках Унди, у меня на виске не было ни
раны, ни шрама. Гладкая кожа. Осталось только воспоминание. И привычка
в задумчивости или в тревоге проводить пальцем над бровью.

Сколько я потом ни упрашивала Мышатника, он отказался говорить со
мной о том, что же произошло тогда, меарским днем. Сишар, весь
изодранный когтями карсы, быстро убрался из Айетота. Кажется, Беш даже
сумел обратить происшедшее себе на пользу. А я по сей день не знаю,
что заставило Тури-зверя броситься на южанина.

Может быть, именно поэтому мне всегда так сильно хотелось обрести
память синих дней. Соединить половинки своей раздвоенной души. Понять,
кто я все-таки - зверь или человек?

Путь в У-Наринну изменил меня. Моя душа обрела цельность. Больше
нет Тури-карсы и Тури-человека, есть просто "я". И я не мучаюсь
вопросом, зверь я или человек, потому что я - мадхет. Единое, сильное
и могучее существо. Я только начинаю осознавать себя, только начинаю
набирать мощь. Я еще не вполне владею собой по синим дням. И моя
память о прошлых днях Меара пока обрывочна. Но скоро я вспомню все.