Владимир ВАСИЛЬЕВ

МОНАСТЫРЬ ЭСТЕБАН БЛАНКЕС

-------------------------------------------------------------------¬
¦ ¦
¦ Данное художественное произведение распространяется в ¦
¦ электронной форме с ведома и согласия владельца авторских ¦
¦ прав на некоммерческой основе при условии сохранения ¦
¦ целостности и неизменности текста, включая сохранение ¦
¦ настоящего уведомления. Любое коммерческое использование ¦
¦ настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца ¦
¦ ¦
L-------------------------------------------------------------------

Не могу сказать, что ранее я никогда не слыхал об этом монастыре.
Во всяком случае, название тихо дремало у меня где-то на задворках
памяти. Но я точно знал, что прежде никогда не видел этих стен, хотя
исходил Картахену вдоль и поперек еще в юношеском возрасте.

Моя профессия обязывает знать все. Тем более - город.

Но все же я с удивлением отметил, что нахожусь здесь впервые.

Дальнее предместье, сущая глушь. Косая лощина меж двух холмов -
кому пришло в голову строить монастырь в лощине? Обычно подобные
постройки возводятся на вершинах холмов, на пригорках. На возвышениях,
одним словом.

Еще тогда я подумал, что это необычный монастырь.

Он был отделен от города большим, похожим на гигантский лишай,
пустырем. Пыльные куры рылись в кучах мусора, на кур охотились жирные
черные крысы. На крыс - худые бродячие коты. На котов - стаи облезлых
псов, злющих и трусливых одновременно. Я не удивлюсь, если местные
жители скажут мне, что у них пропадают младенцы из хижин.

По-моему, это не просто псы. Не просто бродячие собаки. Это -
гнусные твари, отпрыски отвратительных волко-собачьих свадеб. Они не
сторонятся людей, как настоящие волки. И страшны в стае, как бывают
страшны только обладатели серых шкур и ненасытных глоток.

Я машинально потрогал перевязь с метательными ножами под легким
летним плащом. От стаи, пожалуй, в одиночку не отбиться. Может быть,
вот она - разгадка? И монастырь тут, собственно, ни при чем. Стая. Их
просто растерзала местная стая. Позабыв ненадолго о страхе перед
человеком.

Я вздохнул и, решительно взбивая сапогами пыль, двинулся к стенам
по извилистой тропинке, что вилась меж мусорных куч. Туда, где
виднелись массивные монастырские ворота.

Чем ближе я подходил, тем тягостнее становилось у меня на душе.
Хотя особых причин тому я не усмотрел - возможно, на меня действовал
дух запустения, отпечаток которого с приближением к монастырю
чувствовался все сильнее. А, может, повлияла мрачная архитектура
монастыря. Замшелые головы числом семь возносились к праздничному
небу, но не становились от близости к небу менее мрачными. Наоборот,
небо над монастырем начинало казаться мрачным, несмотря на яркость и
голубизну. Головы храма, увенчанные круглыми шапками с алонсовскими
крестами на куполах, все были разного размера. И еще создавалось
впечатление, что они строились в разное время, потому что камень, из
которого они были сложены, имел разные оттенки. Головы повыше и на
более толстых башнях - потемнее. Которые поскромнее - светлые, словно
время еще не успело оставить на них темную накипь промелькнувших лет.
На самой высокой голове, под самым куполом виднелись выложенные из
несколько более светлого камня слова: Эстебан Бланкес. На второй по
высоте - Карлос Диего Лараззабал. На остальных тоже все еще можно было
разобрать чьи-то имена, имена неподвластные времени. Интересно - что
это были за люди?

Лавируя в море мусора, я вплотную приблизился к воротам. Они были
массивны и ветхи, как рукописные экземпляры Завета. Только
поразительная стойкость римской лиственницы к гниению позволили им
дожить до сегодняшнего дня - дерево оказалось долговечнее железа.
Петли и запоры проржавели и искрошились, а ворота остались
относительно целыми, хотя на внешней стороне створок рыжели ископаемые
разводы поколений и поколений южного лишайника.

Левая створка сорвалась с умершей верхней петли и лежала нижней
кромкой прямо на земле, вросши в нее на несколько пядей. Косая щель
между покосившейся левой и относительно ровно стоящей правой сплошь
была затянута сивой паутиной; в паутине танцевали на ветерке иссохшие
мумии мелких насекомых.

М-да. Сюда давно никто не приходил. Впрочем, разве это
единственный путь внутрь? Высокий монастырский забор тоже мог
пострадать. Кто сказал, что Сантьяго Торрес и Фернандо Камараса прошли
именно в ворота, а не в какой-нибудь давний пролом?

Я бы не удивился, если бы выяснилось, что они сюда прилетели. На
воздушном шаре, например, или на помеле, позаимствованном у одной из
сотен картахенских ведьм.

Улыбка еле-еле коснулась моих губ. Наверное, от мыслей о ведьмах.

Но почему-то страшно не хотелось нырять в щель между створками, и,
смею вас заверить, вовсе не из-за паутины.

Что-то удерживало меня от приближения к монастырскому храму.
Что-то такое, чему люди до сих пор не нашли разумного объяснения.
Инстинкт. Чутье. Предвиденье.

Но моя профессия как раз и заключается в том, чтобы нарушать
инстинкты и идти вперед вопреки предвидениям.

Впрочем, осторожность тоже является частью моей профессии.
Трусливая умная осторожность. Частью и залогом успеха.

Кому нужен мертвый сыскарь?

Никому. Только объекту сыска.

Поколебавшись, я все же решил сначала обойти монастырь по
периметру. Снаружи забора.

Замшелые (а точнее - покрытые лишайником) стены охватывали
монастырское подворье неровным кольцом; кольцо имело два характерных
выступа около скитских башен. Грубо вытесанные блоки, наверное, еще в
незапамятные времена привезли из каменоломен севернее Картахены.
Теперь там прибежище дикого зверья. Дикого и одичавшего.

Замкнув кольцо, я с непонятным разочарованием убедился, что стены
вокруг монастыря нигде не повреждены, и если Торрес и Камараса
приходили сюда, они воспользовались именно воротами. Недавние мысли о
воздушном шаре и ведьмином помеле это лишь нервная шутка, не надо
удивляться...

Паукам достаточно двух-трех дней, чтобы затянуть щель своими
тенетами. Ну, возьмем для простоты неделю, паутина между створками
ворот явно не первый день кормит хозяев и служит проклятием местным
мошкам.

Торрес исчез полтора месяца назад. Камараса - чуть менее двух
недель.

Они вполне могли войти на монастырское подворье, и покинуть его
тоже могли, так что паутина ни о чем не говорит.

Ладно. Надо и мне входить.

Или не надо?

Я замер перед створками. Что-то не пускало меня внутрь.
Предчувствие. Или страх.

Не знаю.

Я долго стоял, не решаясь нарушить целостность паутины; пот
липкими струйками стекал по лицу, по шее, по спине, и мне неудержимо
захотелось содрать с себя пропыленный плащ.

"Это не предчувствие, - подумал я с некоторым унынием. - Это
страх, Мануэль Мартин Веласкес. Обычный страх, который тебе трудно
пересилить."

А вдруг - не обычный? Никто в Картахене не осмелился бы назвать
меня трусом. А если и осмелился бы - это была бы неправда. Но сейчас я
ничего не мог с собой поделать.

Легкий шорох за спиной вернул меня к действительности; рука
незаметно скользнула под плащом к перевязи и прохладный металл ножа
мгновенно придал мне уверенности.

Медленно-медленно я обернулся, ожидая новых звуков, но за спиной
было тихо.

Собака. Или волкособака - тощий длинноногий зверь с голодным
ненавидящим взглядом, глядел на меня из-за мусорной кучи. Из пасти его
свисало что-то похожее на грязный лоскут.

Я мягким движением выпростал руку из-под плаща. Если собака всего
одна - она мне не страшна.

Мое движение спугнуло эту тварь, она как-то неловко, бочком
отпрыгнула от кучи. Я опять шевельнулся, и собака пустилась наутек,
поджав тонкий, почти крысиный хвост. Добычу свою она уронила, и
непохоже, чтобы сильно жалела об этом.

С минуту я провожал ее взглядом, пока пегая спина не потерялась на
фоне пестрых отбросов городской свалки.

Свалка рядом с заброшенным монастырем - странное место, не правда
ли? Не оттого ли покинули эту обитель монахи-последователи Эстебана
Бланкеса, что рядом стала неудержимо разрастаться вонючая свалка? Этот
печальный, но закономерный итог человеческого существования?