Михаил ВЕЛЛЕР

ВСЕ УЛАДИТСЯ

Понедельник - день тяжелый, уж это точно. Но вторник выдался и того
почище: Чижикова выперли с работы. Дело так было.

В понедельник с утра Чижиков успел поскандалить с женой,
изнервничался, и когда пришел к себе в музей, все у него из рук валилось.

Значился Чижиков в шефском отделе по работе с селом, занимался
координацией этой самой работы. В обязанности его входило договариваться с
начальством других музеев об организации выездных экспозиций, с
директорами совхозов - о размещении работников и экспонатов, с секретарями
райкомов - о подстраховке директоров и с автобазой - о предоставлении
транспорта. Собственно, весь отдел и состоял-то из него одного.

Поездки эти устраивались где-то раз в месяц, так что работы было
немного, но и оклад у Чижикова был маленький, и он подрабатывал на
полставочки экскурсоводом, водил группы по Петропавловской крепости.
Жить-то надо.

Кстати, экскурсоводом он был хорошим. Вдохновлялся, трагические ноты
в голосе появлялись, даже осанка становилась какой-то элегантной и
значительной. Нравилось это занятие Чижикову; слушали его с интересом и
жадно, что нечасто случается, и писали регулярно благодарности в книгу
отзывов.

Так вот, значит, в тот злополучный понедельник все у Чижикова не
ладилось. У него, правда, всегда все не ладилось. У директора совхоза
вымерзли озимые, и было ему не до Чижикова, в райкоме все уехали куда-то
на выездное бюро, прижимистые музеи экспонатов не давали, в трубке все
время идиотски переспрашивали: "Что за Чижиков?" - трубка эта чертова
телефонная аж плавилась у него в руке, а голос осип.

Но в конце концов удалось Чижикову все организовать, и так он этому
обрадовался, совершенно измученный и потный, - что забыл позвонить на
автобазу. Просто напрочь забыл. Ну и, естественно, все приготовились ехать
- а ехать и не на чем. Кошмар! Ну и, естественно, вызвал Чижикова директор
на ковер. И наладил ему маленькое Ватерлоо.

- Я вас выгоню в шею! в три шеи!! - утеряв остатки терпения, орал
директор. - Сколько же можно срывать к чертям собачьим работу и мотать
людям нервы! Когда прекратятся ваши диверсии? - негодование его стало
непереносимым, он взвизгнул и топнул ногами по паркету.

Смешливый Чижиков не удержался и хрюкнул.

- Вот-вот, - устало сказал директор и опустился в кресло. - Посмейся
надо мной, старым дураком. Другой бы тебя давно выгнал.

- Петр Алексеевич... - умоляюще пробормотал Чижиков.

- Работникам выписаны командировочные, директор совхоза собирает
людей в клубе, секретарь райкома обеспечивает нормальное проведение
мероприятия - а Кеша Чижиков забыл договориться с автобазой об автобусе. В
который раз?

- Во второй, - прошептал Чижиков, переминаясь на широкой ковровой
дорожке.

- А кто перехватил внизу и выгнал делегацию, которую мы ждали?

Чижиков взмок.

- Я думал, это посторонние, - скорбно сказал он. - Я ж хотел как
лучше.

- Кеша, - непреклонно сказал директор, - знаешь, с меня хватит. Давай
по собственному желанию, а?

Чижиков упорно рассматривал свои остроносые немодные туфли.

- А кто обругал Пальцева? - упал тяжкий довод. - Это ж надо
додуматься - пенсионер республиканского значения, комсомолец
восемнадцатого года, с Юденичем воевал!..

- Ох!..

- Не мед характер у старика, - согласился директор. - Но он же помочь
тебе хотел. А ты с ним - матом. Он жалобу, мне - замечание сверху!..

- Я ведь извинялся, - взмолился Чижиков.

- А кто выкинул картотеку отдела истории пионерского движения? Алик
ее четыре года собирал!

- Ремонт был, беспорядок, вы же знаете, - безнадежно сник Чижиков. -
Глафира Семеновна распорядилась убрать лишнее, показала на угол - а я не
разобрался.

- Вот тебе две недели, - приняв решение и успокаиваясь окончательно,
резюмировал директор. - Оглядись, подыщи себе место, а к концу дня
принесешь заявление.

- Петр Алексеевич, - Чижиков прижал руки к галстуку, - Петр
Алексеевич, я больше не буду.

- Кеша, - ласково поинтересовался директор, - у кого на экскурсии в
Петропавловке школьник свалился со стены, чудом не свернув себе шеи?

...За окном была Нева, здание Академии художеств на том берегу, почти
неразличимый отсюда памятник Крузенштерну.

- Голубчик, - сказал директор. - Мне, конечно, будет без тебя не так
интересно. Но я потерплю. Оставь ты христа-бога ради меня и мой музей в
покое.

Чижиков махнул рукой и пошел к дверям.

Исполнилось ему недавно тридцать шесть лет, был он худ, мал ростом и
сутуловат. Давно привык он к тому, что все называют его на "ты", к своему
несерьезному имени и фамилии, которые когда-то так раздражали его, привык
к вечному своему невезению, к выговорам, безденежью, к тому, что друзья
забыли о нем.

Он не стал дожидаться конца дня, написал заявление, молча оставил его
в отделе кадров, натянул пальтишко и вышел на улицу.

Ревели в едучем дыму "МАЗы" и "Татры" на площади Труда. Чижиков
медленно брел по талому снегу бульвара Профсоюзов, курил "Аврору",
вздыхал, пожимал на ходу плечами.

В "Баррикаде" он взял за двадцать пять копеек билет на новый польский
фильм "Анатомия любви". Подруги жены фильм усиленно хвалили, но
возвращалась жена с работы поздно, и все было никак не выбраться в кино.

Фильм Чижикову не понравился. Актрисы все были милые и долгоногие,
главный герой крепколицый и совестливый, они увлеченно работали, модно
одевались, жили в просторных квартирах, и какого лешего они при этом
дергались и закатывали сцены, оставалось совершенно неясным.

Потом он отправился в Русский музей. На выставке современных
художников увидел он замечательную картину: в тайге, на опушке, стоит
маленький бревенчатый дом, над крышей дымок струится, рядом бежит
прозрачный ручей, и треугольник каких-то птиц - гусей, наверное - или
лебедей? - тянется на закат. Картина Чижикову понравилась чрезвычайно. Он
долго стоял перед ней, все вздыхал; ему представлялось, как хорошо было бы
жить далеко в лесу, в такой избушке, топить печку, подкладывая поленья в
дружелюбный огонь. Он купил бы себе двустволку и ходил на охоту, стрелял
бы тетеревов на полянах, а может быть, и оленей. Зимой можно кататься на
лыжах, а летом купаться в ручье, собирать ягоды и лежать в щекочущей
траве, смотреть, как в небе косяки птиц из знойной далекой Африки плывут в
северную тундру.

- Сколько можно говорить, что музей закрыт!

- Что?!

- Закрыт музей! - закричала смотрительница и замахала руками. -
Идите, пожалуйста, на выход, русским языком вам сколько уже долдоню!

Чижиков подумал, что надо идти домой, и на душе у него стало плохо.

Стемнело уже, на тротуарах стояли грязные талые лужи, туфли у
Чижикова промокли. Завернул в гастроном - продукты обычно он покупал - но
какая-то усатая толстая старуха нахально влезла перед ним в очередь,
продавщица наорала на него, что чек не в тот отдел, он совсем расстроился,
сдал чек в кассу и ушел.

А зашел он в винный магазин на углу Герцена, выпил залпом два стакана
вермута, подавляя гадкое чувство, и пешком, не торопясь, зашагал к себе на
Петроградскую.

Медленно поднялся он по истертой лестнице на пятый этаж. Тихонько
открыл тугую дверь. На кухне соседка Нина Александровна жарила какую-то
чадящую рыбу. Она тут же зашевелила чутким носом, уставила на Чижикова
круглые злые глаза болонки.

- Пьяный явился, - нехорошим голосом констатировала Нина
Александровна.

- Ну, что вы. - Чижиков заискивающе улыбнулся, старательно вытирая
ноги.

- Нарезался, милок! - наращивала Нина Александровна. - Вот так и
живешь в одной квартире с алкоголиками! Ночами, понимаешь, курит, топает в
коридоре, кашляет под дверью, а днем пьет!

- Молчать!! - белогвардейски гаркнул Чижиков, меняя цвета лица, как
светофор.

Глюкнула Нина Александровна, забилась в угол, тряся крашеными
кудельками. Победно топая, Чижиков прошествовал к своей комнате по узкому
коридору.

- Ах ты паразит! - взбеленилась Нина Александровна вслед. - Я к
участковому пойду, я квартуполномоченная, я тебя выселю отсюдова, пьяная
морда!

- Расстреляю! - Чижиков запустил в нее резиновым сапогом и вошел в
комнату.

Фамилия Нины Александровны была - Чижова, и Чижикова этот факт
приводил в бешенство.

В комнате Ильюшка, сынок, готовил уроки. Блестели очки в свете
настольной лампы, топорщились красные уши. Остался, бедолага, во втором
классе на второй год. Эх, ушастенький-очкастенький ты мой. Чижиков подошел
к сыну, погладил по голове.

- Учись, сынок, учись. Перейдешь в третий класс - велосипед куплю,
как обещал.