Чтение 3–й страницы книги ~Долги~

проявилось маленькое черное пятнышко, а как ядро в протоплазме, оно
выделялось все отчетливее.

Долг долгу рознь, не все рублем покроешь. Кто не тешил себя
обещаниями когда-нибудь кое-кому припомнить мерой за меру...

Пятнышко разрослось в слипшийся ком. Я отодрал одно от другого,
рассортировал, - и с некоторой даже неожиданностью убедился в
исполнимости.

Он унизил меня сильно. Служебная субординация... я проглотил: на
карте стояло слишком много.

Я нашел его. Он был уже на пенсии. День было теплый и талый, с
капелью, во дворе за столиком укутанные пенсионеры стучали домино.

- Круглов? - спросил я.

Они подняли лица в старческом румянце.

- Вы мне? - спросил он.

Я назвался. Он не помнил. Я очень подробно напомнил ему тот год, то
лето, месяц, пересказал ситуацию.

Он заулыбался.

- Как же, как же... Да, отмочили вы (он чуть замедлился перед этим
"вы", по памяти обратившись было на "ты"), - отмочили вы тогда штуку.
Выговорил я вам тогда, да, рассердился даже, помню!..

Я сказал ему в лицо все. Румянец его схлынул, обнажив склеротическую
сетку на жеваной желтизне щек...

Пенсионеры испуганно притихли. Но я был готов к жалости, и она мне не
мешала.

- Я много лет жил с этим, - сказал я. - Теперь мой черед... Квиты!
Помни меня.

Я отдавал себе отчет в собственной жестокости. Но к нему вернулся его
же камень.

Первый такого рода долг за мной ржавел со второго класса.

Мы просто столкнулись в дверях, не уступая дороги.

- Пошли выйдем? - напористо предложил я.

- Выйдем?.. Пожалуйста! - принял он готовно.

Дорожка у заднего крыльца школы, огражденная низеньким штакетником,
обледенела. Болельщики случились все из моего класса (он был из
параллельного, причем меньше меня). Ободряемый, я ждал с превосходством.

Скомандовали:

- Раз! Два!.. Три! - и он ударил первый, и очень удачно попал мне по
носу, а я стоял задом прямо к низкому, под колени, штакетнику и,
поскользнувшись, перевалился через него вверх ногами.

Засмеялись мои сторонники.

Ободренный противник, не успел я вылезти, бросился и изловчился
отправить меня обратно.

Зрители помирали. Я растерялся.

И в этой растерянности он очень расторопно набил мне морду. Не
больно, - не те веса у нас были, но довольно противно и обидно. Я был
деморализован.

- Эх ты, - презрительно бросил назавтра знакомый из его класса, -
Василию не смог дать...

Я так и не дал Василию. Черт его знает: меня били, а бил, и
репутацией он не пользовался, бояться нечего было, - а остался его верх.

Это обошлось мне в пятьсот рублей и неделю времени. Я полетел в
Карымскую, где тогда учился, поднял школьный архив, взял его данные и
разыскал в Оловянной, в трех часах езды.

- Ну, здравствуй, Василь, - сказал я сурово, встав в дверях.

Он испугался, - хилый недомерок, полысевший, рябой такой.

- Одевайся, - велел я. - Разговор есть. Минут на пару.

Затравленно озирающегося, я свел его с крыльца в снег, к заборчику,
треснул и, подняв под бедра (легонького, не больше шестидесяти), свалил на
ту сторону.

Он поднялся не отряхиваясь. И было не смешно. Но и жалко мне не было.
Происходящее воспринималось как бы понарошке. Я знал, что все объясню, и
мы посмеемся.

- Не трусь, - ободрил я. - Лезь обратно.

И повторил номер.

Войдя в нечаянный азарт, я довесил ему, пассивно сопротивлявшемуся,
напоследок и принялся очищать от снега. Он подавленно поворачивался,
случаясь.

- А теперь выпивать будем, - объявил я. - Зови в гости.

Он отдыхал один дома (работал машинистом тепловоза) - жена на работе,
дети в школе.

- А помнишь, Василь, - со вкусом начал я, когда мы разделись и сели в
кухне, за застеленный клеенкой стол напротив плиты, где грелась большая
кастрюля, - помнишь, как во втором классе одному дал?

Под нагромождением подробностей, с ошеломленным и ясным лицом, он
вскочил и уставился:

- Дак што?.. Ты-ы?!

Я выставил водку. Мы выпили за встречу. Я, уже привычно, объяснился -
зачем пожаловал. Он смотрел с огромным уважением и не верил:

- Для этого за столько приехал?

Разговор пошел - о чем еще?.. - о судьбах школьных знакомых...

- А ты где работаешь?

- Пишу.

- В газете?

- Да не совсем. Книги.

- Писатель? - осмысливающе переспросил Василь.

- Так.

- Писатель, - он даже на стуле подобрался. - А... что написал? Я
читал?

- Э... Вряд ли. - Я назвал свои книги.

Он подтвердил с сожалением.

- Обязательно в библиотеке спрошу, - пообещал он, и было ясно, что
да, действительно спросит, и даже, возможно, найдет и прочтет, и будет
рассказывать всем знакомым, что этот писатель - Рыжий, Тишка из 2-го "Б",
которому он когда-то набил морду, а теперь Тишка приехал и ему набил, вот
дела, и поставил выпить.

Суетясь на месте, Василь уговаривал дождаться семьи, пообедать,
погостить; приятно и ненужно...

Я оставил ему адрес. Он кручинился: семья, работа... я понимал
прекрасно, что он ко мне не заглянет, да и говорить нам будет не о чем, а
принимать на постой его семейство мне не с руки, - но, отмякший сейчас и
легкий, приглашал я его в общем искренне.

Подобных должков еще пара числилась. И первый из кредиторов, надо
сказать, обработал меня самым лучшим образом. Крепкий оказался мужик.
Потом за примочками мне в аптеку бегал и сокрушался. Последующее время мы
провели не без удовольствия, он хахал, восхищался моей памятью, очень
одобрял точку зрения на долги и все предлагал мне дать ему по морде, а он
не будет защищаться; профессия моя ему почтения не внушала, это слегка
задевало, но и увеличивало симпатию к нему.

Я честно сделал все возможное и ощущал долг отданным; он уверял меня
в том же, посмеиваясь.

Мы расстались дружески, по-мужски, - без пустых обещаний встреч.

С другим обстояло сложнее. Круче.

Он увел у меня девушку. Такой больше не было. Он увел ее и бросил, но
ко мне она не вернулась. Рослый и уверенный, баловень удачи, - чихать он
на меня хотел.

Ночами я клялся заставить его ползать на коленях: типическое юное
бессилие.

Расчет распадался, - разве только он теперь одряб и опустился. Но
вопрос стоял неогибаемо: сейчас или никогда.

Он пребывал в Куйбышеве. Он был главным инженером химкомбината. Он
процветал. Я оценил его издали, и костяшки моих шансов с треском слетели
со счетом.

Восемь гостиничных ночей я лежал в бессоннице, а днями обрывал
автоматы, уясняя его распорядок. Из гостиницы я не звонил, опасаясь
встречной справки. Утром и вечером я припоминал перед зеркалом все, что
пятнадцать лет назад на тренировках вбивал в нас до костного хруста
знакомый майор, инструктор рукопашного боя морской пехоты.

Я пошел на девятый день. Я знал, что он один. Я переждал на
лестничной площадке, ставя на внезапность, скрепляя на фундаменте своей
боязни недолговечную постройку наглости. Я не звонил - я постучал в дверь,
угрожающе и властно.

Он отворил не спрашивая - в фирменных джинсах, заматеревший,
громоздкий.

- Ну вот и все, Гена, - сказала ему судьба моим голосом, и я шагнул,
бледнея, в нереальность расплаты.