Чтение 2–й страницы книги ~Кошелек~

предсвадебному Шерстобитову два билета на Карцева и Ильченко, а сам
подменил его в дружине: подняв ворот тулупчика, до полуночи патрулировал
пустынную Воздухоплавательную улицу, знакомясь с историями из жизни
бывалого двадцатилетнего старшины.

Из почтового ящика в подъезде Павел Арсентьевич вынул открытку с
напоминанием о квартплате.

- Ну-ка... тряхни нашу самобранку! - пошутил он, поцеловав Верочку в
прихожей. И как-то... не то чтобы они друг друга поняли... а может, и
поняли...

Верочка открыла защелку стенного шкафа, достала из синей нейлоновой
куртки с надорванными карманами кошелек, с улыбкой открыла, перевернув, и
тряхнула. На зеленый линолеум прихожей выпорхнули синенькие пятерки:
раз-два, три, четыре...

В спальне испуганный совет шел шепотом, хотя дети в другой комнате
давно спали. Ночью Верочка грела молоко: Павел Арсентьевич не мог уснуть,
а снотворное в их доме отродясь не требовалось.

- Товарищи, - храбро вопросил Павел Арсентьевич в лаборатории, - кто
мне двадцать рублей возвращал, братцы?..

Прозвучало бестактно. Большинство хмыкнуло, а Танечка Березенько
покраснела. Толстенький Сергеев пожал ему плечо и мужественным голосом
попросил обождать аванса. Павел Арсентьевич смутился, отнекивался.

Отнекиваться у Агаряна, Алексея Ивановича, начальника лаборатории, не
приходилось. Алексей Иванович хлопотливо усадил его в кресло, угостил
сигаретой, осведомился о жизни, после чего ущипнул себя за кавказские
усики и поручил бегленько накидать ему тезисы для выступления на
отраслевом совещании, - за последние полгода, только основы, ну, как он
умеет. Всех след простыл, а Павел Арсентьевич терзался муками слова, пока
сдал перелицованный текст злой золотозубой блондинке, распускавшей свитер
в пустом машбюро.

Перед сном он стукнул кулаком по подушке, извлек из тумбочки возле
кровати помещенный туда кошелек и дважды пересчитал восемь бумажек
пятирублевого достоинства.

- Верочка, - фальшиво и крайне глупо обратился к ней Павел
Арсентьевич, - ты зачем сюда-то свой аванс положила?..

Аванс лежал в денежной коробке из-под конфет "Белочка", в бельевом
шкафу. Павел Арсентьевич закурил в спальне. Верочка пошла греть молоко.

От субботника, проводимого в четверг, Павел Арсентьевич неумело
попытался увильнуть. ("С таким лицом отказать в просьбе - значит, обмануть
в искреннейших ожиданиях... Непорядочно....") И выгребал Павел Арсентьевич
ветошь из закройного без всякого подъема духа.

И подозрения его не могли не оправдаться.

Плюс двадцать рэ.

А в пятницу хоронили директора пятого филиала, и отряженный от
лаборатории Павел Арсентьевич стоял с траурной повязкой среди венков с
лицом воистину скорбным...

Плюс двадцать рэ.

В его отсутствие Верочка погасила задолженность за квартплату,
прибегнув к сумме из этого кошелька. Грянула сцена.

Убедившись в недостаче, Павел Арсентьевич хлопнул своим персональным
Клондайком об стену и призвал Верочку в спальню.

- Что - это? - твердо спросил он.

Верочка засвидетельствовала:

- Это деньги.

- Откуда? - надавил Павел Арсентьевич. Для него такая интонация
являлась признаком значительного раздражения.

Верочка ответила:

- Из кошелька, - и нервно засмеялась.

Ночное совещание постановило: ну его к лешему. Унизительно и
небезопасно. Что надо - на то они сами заработают. Еще неизвестно, откуда
эти деньги в кошельке берутся. И вообще, что это за кошелек такой. Может,
здесь такое замешано, что потом грехов не оберешься. Лучше держаться
подальше. А посему - сдать в бюро находок, и пусть кому принадлежит - тот
и владеет.

На Литейном, в бюро находок ("гибрид сберкассы и камеры хранения
вокзала"), Павел Арсентьевич заполнил за стойкой бланк. Похожий на
гардеробщика в синем халате старик казенно кивнул. Павел Арсентьевич
сунулся в карман, засуетился и оцепенел: забыл дома... Конфуз вышел.

Перерывали дом всей семьей. Валерка брезгливо возил веником под
ванной. Светка, перетряхивая игрушки, деловито разломала старую гармошку и
нелюбимую куклу Ваньку под предлогом поисков внутри них. Посреди развала
Верочка прозрачно посмотрела Павлу Арсентьевичу в глаза, влезла рукой во
внутренний карман его пиджака и достала искомый предмет.

Предмет содержал сто десять рублей.

Вдвое против вчерашнего.

- Паша, - сказала Верочка и оробела, - может, так надо?..

- Кому? - резонно возразил Павел Арсентьевич. И сам себе ответил: -
Мне - нет. - Подумал и добавил: - Тебе - тоже нет.

Еще мысль проплыла, что у Танечки есть дубленка, а у Верочки нет, что
у Сергеева имеется знакомый частник-протезист, вставляющий фарфоровые
зубы... Вздохнул Павел Арсентьевич и обнял жену.

Теперь перед высокой двустворчатой дверью бюро он зафиксировал
кошелек в кармане. По заполнении бланка карманы в совокупности содержали:
носовой платок, сигареты "Петровские", спички, ключи от дома и почтового
ящика и шестирублевую проездную карточку на декабрь. Абзац.

В заснеженном сквере у метро "Чернышевская" он закурил на скамеечке;
осенился - проверил.

Достал.

Пересчитал. Двести двадцать как одна копеечка.

"Удваивает, негодяй..." - прошептал Павел Арсентьевич.

Зажал постыдный рог изобилия в кулаке и направил решительные шаги
обратно.

Кошелек неукоснительно исчез при пересечении линии порога и появился
по выходе. Павел Арсентьевич мрачно произнес не к месту фразу: "Вот так
верить людям" и пошел вон.

Четыреста сорок.

Выкинуть? Ну знаете... Да и... тоже не получится...

Следующий отчаянный заход добавил пятерку. Эта мелочность подачки
воспринималась особенно оскорбительно. Мол, не ерунди, дядя, ты уже все
понял.

Умница Верочка самочинно приобрела бутылку "Старого замка", и два
зеленоватых стаканчика с вином светились, как в добрую старь, на тумбочке
у кровати.

Выявленная закономерность не поддавалась материалистическому
истолкованию, а в идеалистическом они были не сильны. Ученый совет
твердого мнения не вывел. Информацию постановили во избежание
труднопредсказуемых последствий не распространять, а в качестве
дополнительных мер предпринять походы в филиал Академии наук и районное
отделение милиции, а также дать объявление в "Вечерку".

Насчет Академии наук Павел Арсентьевич представлял себе туманно, а
вывеска милиции молочно белела по соседству. Сержантик в рыжих бакенбардах
понимающе проследил, не отрываясь от телефона, как потерянного вида
гражданин охлопал себя по груди и бокам, покраснел и ретировался.

Обозвав меня аферистом, Павел Арсентьевич за углом ревизовал
утаившиеся от органов средства, каковые увеличил таким образом на один
ветхий рублишко: кошелек явно издевался.

Объявление в "Вечерке" незамедлительно потерялось: никаких отклонений
и неожиданностей. Кошелек приветствовал разменной монетой
двадцатикопеечного достоинства.

Нежелание очевидного позора удержало от контактов с Академией наук.

Дома густела неопределенная напряженность. Павел Арсентьевич запретил
себе вдаваться в ее анализ, крепя заслон от предательски неверных
соблазнов. Воля его подрагивала и держалась, как флагшток среди разрушений
и тумана.

- А многие бы радовались, - простодушно заметила Верочка. - В конце
концов, он же платит тебе за добрые дела... - интонация звучала
неопределенно...

- И даже за добрые намерения, - помедлив, продолжил неподкупный муж.
- Ладно...

Под ее боязливым взглядом он вынул из кошелька четыреста сорок шесть
рублей двадцать копеек и спустился в морозный и мирный вечер, ощущая себя
чужим самому себе.

Начав твердым почерком заполнять бланк почтового перевода, он
обнаружил, что адреса Министерства финансов не знает. Приемщица,
озабоченная краснотой своих глазок девочка, усмотрела в вопросах насмешку,
но пошла советоваться с другой девочкой, озабоченной линией челки. Под их
взглядами Павел Арсентьевич занервничал, как объявленный к розыску
преступник при опознании, и рассудил, что министерство не может принять на
баланс сумму неизвестно откуда, а как оформить - он не знает. Да и адрес
не выяснился.

Назавтра в обеденный перерыв он составил в профкоме фирмы заявление о
перечислении в Фонд мира. Оформили деловито и спокойно, но вспоминался
Павлу Арсентьевичу медосмотр призывников: стоишь голый перед женщинами, и
за профессиональной обыденностью все равно угадывается простецкий и
стыдный интерес.

- И что теперь? - задала Верочка вопрос после ужина.

- А что теперь? - благодушно отозвался Павел Арсентьевич, отметивший
славный день двумя кружками пива и теперь размышлявший о парилке.

Верочка протянула кошелек:

- Пятьсот.

- Черт какой, - печально молвил Павел Арсентьевич. - А?..