Михаил ВЕЛЛЕР

НЕ В ТУ ДВЕРЬ

- Папочка, ну можно, я досмотрю кино, ну мо-ожно...

- Ты видела его уже.

- Ну и что, а все равно интересно.

- И вообще кино это для взрослых.

- Но я же все равно его видела.

- Софочка, загони ты ее, наконец, спать! Половина одиннадцатого.
Завтра опять трояк схватит.

- А что я могу с ней сделать? Попробуй сам загони.

- Чего я схвачу, ничего я не схвачу, я все давным-давно выучила.

- И историю?

- Д-да...

- А ну вас всех, ей-богу. - Сухоруков поднялся с дивана и прошлепал
на кухню. Плотно притворил дверь, закурил. Вытер со стола, постелил
газетку и уселся дочитывать зыкинскую диссертацию. Зыкин длинно и нудно
писал об элементах фольклора в поэзии Некрасова. Сухоруков, признаться,
Некрасова не очень любил, а Зыкина - так просто не переваривал. Но отзыв
следовало дать положительный; что, впрочем, упрощало дело.

Теща взвизгнула в ванной. Опять краны перепутала.

- Софочка! - сатанея, рявкнул Сухоруков.

Жена заколотилась в дверь:

- Что случилось, мама? Ты не упала? Что ты молчишь? Что с тобой?

- А? Что? Что случилось - заволновалась теща. - Не слышу, у меня вода
льется! Сейчас открою!

Сухоруков вздохнул, поправил очки и уткнулся в рукопись, делая
осторожные карандашные пометки. Один черт, на защите все пройдет
благопристойно.

Через полчаса он почувствовал щекочущее, неудержимое, сладкое желание
утопить Зыкина в ванне. С наслаждением рисовал себе подробности убийства;
в детективах Богомила Райнова они хорошо описаны.

- Чай будешь пить? - спросила жена.

- Пили ведь. Хотя... - он положил диссертацию на буфет. - Угомонились
наследники?

- Легли наконец.

- Бабушка спит?

- Читает.

Чаек был тот еще. Настоящий чай Сухорукову не давали: вредно.
Сердчишко, и верно, пошаливало.

- Вера Ивановна сегодня складной зонтик продавала... - сказала жена.

- За сколько?

- Сорок.

- Ну - ты купила?

- Ага; деньги с получки отдам, - коснулась его рукой. - Я дежурю
завтра, не забудь забрать Борьку из садика.

Халатик был короткий; летний загар не сошел еще с нее.

- Пойдем спать.

- Я немного поработаю, Софочка. Ложись, я скоро.

На цыпочках он прокрался в большую комнату...

- Что ты там делаешь? - прошептала из спальни жена.

- Статью надо посмотреть, - прошипел он... вытащил с дочкиной полки
"Одиссею капитана Блада", затворился на кухне и принялся заваривать
настоящий чай.

Без двадцати двенадцать, когда Питер Блад готовился захватить
испанский галеон, в дверь коротко позвонили.

- Ничего себе! - Сухоруков удивленно снял очки.

- Кто там? - тихо спросил он, пытаясь разглядеть визитера через
глазок.

За дверью неуверенно посопели.

- Это я...

- Поздновато, знаете. - Вроде юноша какой-то. - Кто - я.

- Женя.

Сухоруков снял цепочку и открыл дверь. Паренек со странноватой
ожидающей улыбкой обмерил его портновским учитывающим взглядом. Под этим
взглядом Сухоруков начал ощущать свою лысину, большой живот в пижамных
штанах, дряблые руки.

Паренек вздохнул, кашлянул и улыбнулся снова.

- Вы - Сухоруков?

- Ну, я... - с неотчетливым стыдом сказал Сухоруков, тщетно собираясь
с мыслями...

- Я - Женя. Не ждали?

Этим вопросом - "не ждали" - он погасил возможную, вполне вероятную
реакцию на свое появление, как гасят купол парашюта, который сейчас
потащит по земле.

- Ждал, - солгал Сухоруков. Говоря это, он верил, что лжет, хотя на
самом деле, пожалуй, сказал правду. - Проходи. Вот тапочки... Ты с
рюкзаком? Давай. Тихонько, перебудим всех.

Он сунул обвисший рюкзак в угол, передумал, пристроил на столике у
зеркала.

- Я беспокою вас; поздно.

- Ничего.

- ...Опоздал самолет. Сезон я с геологами в партии работал; я только
что из Якутска. Полевые, ясно, просадил до копейки. А дай, думаю, зайду.
Меня давно подмывало... - Сейчас Женя улыбался предвкушающе (сколько у
него, однако, улыбок, отметил Сухоруков). - Пока нашел вас в новом районе,
- махнул рукой. - Переночевать-то позволите?

- Из Якутска... - прошептал Сухоруков. - Так тебе сейчас... сколько
же...

- Двадцать два.

- Боже мой. Двадцать два года...

- Извините, где у вас туалет?

- Вот; свет, ванная, полотенце - давай.

Сухоруков зажег под чайником газ и стал выставлять еду из
холодильника на стол. Принес из серванта, не дыша, боясь звякнуть, водку в
хрустальном графине.

- На кухне посидим, чтоб не будить, ладно? После я тебе в большой
комнате постелю.

- Ясно.

- Голоден, конечно?

- Ясно. О, чаек толковый! Старый любитель, а?

- Жена запрещает, - посетовал Сухоруков. - Вечерком иногда и отвожу
душу.

- Ну, - сказал Женя, - со свиданьицем!

Черту лысому такие свиданьица, хмыкнул про себя Сухоруков. Выпили.

Ему было приятно смотреть, как Женя есть. Ладный такой, собранный,
невесть как очутившийся в этой белой кухоньке.

Ветчина исчезла вслед за котлетами, за ветчиной - сыр, шпроты,
холодные оладьи, помидоры; вазочка из-под варенья переехала в раковину;
чай пришлось заваривать дважды.

- Горазд ты, брат, жрать, - подивился Сухоруков.

- Уж коли браться!.. - Женя осоловел. Закурил, с усилием сделав
глубокий вдох, чтоб затянуться. - Прилично питаетесь, - признал. - Хотя
выглядеть могли бы лучше. В ваши сорок шесть распускаться нельзя, -
осуждающе покачал головой.

- Нельзя, - подтвердил Сухоруков.

- Давай выпьем за тебя, Женя, - сказал он. - Я хочу выпить за тебя.

В ванной долго стоял перед зеркалом, и руки его затряслись.

Женя листал зыкинскую диссертацию.

- Это что за ахинея? - поинтересовался он.

- Да вот, - Сухоруков замялся, - отзыв писать надо.

- Зачем? Таких слов и писать нельзя.

- Шеф попросил, - брякнул Сухоруков.

- Шеф? - удивился Женя.

- Ну да... - Сухоруков потоптался и стал мыть посуду.

- Какой шеф? - напряженно проговорил Женя.

Остатки засахарившегося варенья не растворялись; открыл воду
погорячей.

- Сейчас... - (вазочка сверкала). Мысленно он не раз вел предстоящий
разговор, да мало толку.

- Понимаешь ли... - убрал вазочку на буфет. Подумал, что Женя на его
месте обязательно постарался бы уронить ее, разбить якобы нечаянно -
подобает при волнении. И это вызвало в нем чувство отеческого
превосходства.

- Шеф - заведующий кафедрой русской филологии.

- А...

- Я... я работаю на этой кафедре.

- Та-ак, - словно взводимый курок.

Тарелка выскользнула-таки из рук и треснула.

- Вы женаты?

- Да.

- На ком?

Голос Сухорукова отделился от него, звучал вне его.

- В общем...

Женя... Жизнь уходила из черт его лица.

- Ты думал, наверное... (почему "наверное"? - мелькнуло) конечно, что
я... Ты ее не знаешь.