Лев ВЕРШИНИН

ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРОЛЯ

Маме, Кате, Аринке - как всегда

Норга не зря прозвали счастливчиком...

Выбравшись из воды, он долго и медленно приходил в себя, вжавшись во
влажные заросли камыша. Комар, мерзко звеня, присел на лоб, и Норг убил
его резким хлопком. Уже можно. Не услышат. Погоня отстала, сорвалась со
следа, завязла вместе со своими хвалеными собаками в кустах южного берега
Бобрового Потока. Вплетаясь в порывы несильного ветра, оттуда доносилась
рваная перекличка кольчужников, приглушенный лай и горьковатый запах дыма.
Это не факелы. Это мельница. Она, наверное, уже догорает...

Норг пошевелил обожженными пальцами. Как повезло, что он устроился
почти под крышей, там, где сушилось сено... Ведь было же говорено Хромому:
дурная мысль оседать на мельнице. Баэль под боком. Деревенские постоянно
крутятся. Кто-то сболтнет - не по злобе, так сдуру. Да и то сказать,
каждому известно: сдашь лесного - избавишься от извозной подати. А ежели
целую ватагу? Кто ж не соблазнится...

Впрочем, Хромой умер достойно. Ничего не скажешь. Он подхватил лук и
успел подбить переднего волкодава: звякнула тетива, тонкое жало прошло
сквозь шерсть и мясо едва ли не насквозь, и пес, визжа, покатился по
земле, но уже налетали второй, и третий, и пятый сгустки рычания и меха, а
на новый выстрел не хватило мгновения. Хромой не побежал. Вожаки не бегут.
Он выдернул меч, обкрутил вокруг руки сукно плаща - и умер достойной
смертью.

А остальные побежали. Врассыпную. Бросая оружие.

Побежал и Норг. Ноги сообразили раньше головы. Они скинули хозяина из
уже занявшегося сеновала, вынесли через лес к ручью, ни разу не
поскользнувшись, промчались по скользкой траве и не запутались в осоке.

Справа и слева слышались крики и хруст - это кольчужники, настигнув
беглецов, рубили их прямыми клинками, смачно крякая. И псы урчали, терзая
вопящее и мечущееся сладкое мясо, бессмысленно прикрывающее горло.

Но Норга не зря прозвали Счастливчиком...

Чем мягче делались сведенные судорогой ужаса мышцы, тем яснее
становилось: долго отдыхать нельзя. Самое страшное еще позади. Кольчужники
не дураки: они с рассветом перейдут ручей и выпустят собак веером, чтобы
красиво закончить охоту.

Норг хмыкнул. Хвала Вечному, что прибрал старого графа. Юный сеньор,
по слухам, великодушен, не в пример батюшке. Едва ли он станет терзать
пленных излишне. Ну, огонь там, щипцы - это само собой, без этого, ясно,
не обойдется. А потом - быстрая смерть. Веревка. Перекладина. Скамья. И -
синее-синее небо алым пламенем рванется в глаза перед самым концом.

Ну уж нет. Храни Вечный от сеньорской милости, а от кары их нас луки
сберегут. В родные края дорога заказана, там каждая крыса знает Норга.
Значит, главное - выбраться из леса на тракт. Там проще: караваны один за
одним, из Поречья, из Златогорья, шум, гам, людей несчитано; вполне можно
затеряться, влиться в поток и, если повезет, добраться до Восточной
Столицы. А там - пускай ищут. Найдешь ли травинку на лугу?

А ежели граф объявит награду? Нет, не надо об этом...

...Высоко над лесом, над редкой сетью сплетенных крон, матово
поблескивала луна. Зыбкие тучи мешали ей царить во всей красе, набросив на
ночное светило прозрачную вуаль. Повезло и в этом. При таком призрачном,
неверном свете человек сливается с мерцанием росистой травы, живое не
сразу отличишь от неживого. И если поспешить, к тракту вполне можно
поспеть до рассвета.

Но все-таки: что если граф объявит награду?

Довольно. Не думать. Пока не думать.

Норг приподнялся.

И замер на полушаге.

Совсем близко, на опушке, спиной к перекрещенным стволам, стоял
рыцарь. Стоял спокойно, опираясь на меч и полуприкрыв грудь небольшим
круглым щитом. Стоял и молчал, глядя на неудачливого беглеца.

Снова, вторично в эту ночь, тело оказалось умнее рассудка. Оно
кинулось наземь, отползло в сторону, перекатилось в камыши, вжалось в
землю, втянуло голову в плечи. И, уже вслед броску, вернулся ужас. Все
бесполезно. Луна висит сзади, прямо за спиной и, хотя она опушена
облаками, даже в этом мутном, сизо-белесом свете нельзя было остаться
незамеченным. Разум отказывался это признать и смириться, но что с того?
Сейчас вспыхнут факелы и из-за темных стволов, галдя и улюлюкая, вывалится
засада, на бегу рассыпаясь в цепь и отжимая стрелка к Бобровому Потоку...

Норг крепко сжал подвернувшийся под руку сук.

Не дамся. Нет смысла попадаться живым. Молодой граф, вступая в права
владетеля, непременно пожелает показать соседям, что его рука тверда, а
воля непреклонна. Там гибель, и тут. Значит, нужно умирать. Ничего
страшного. Кто бессмертен? Но не в петле, а как Хромой - весело и громко.
А сначала - хотя бы один удар. Хороший удар, чтобы зазвенело и брызнуло.

Но тихо в лесу. Ни звука, ни шороха. О Вечный, свечу! Свечу в локоть
высотой тебе и такую же Четырем Светлым, если не заметили! Нет, две - тебе
и по одной каждому из Четверых!

Пустая надежда. Если даже не увидели, то слышали плеск, когда
выползал на берег. Слышали шорох в камышах. Но отчего же тогда тишина?
Зачем позволили отдышаться на траве? И отчего не пахнет засадой, потными,
засидевшимися мужиками?

Вечный, просвети, надоумь: что это? Кто? Если чужой, то где конь? Где
костер?

...Ветер, только что лениво-спокойный, окреп, оживился, рванул вверх,
с легким шелестом раздвинув сплетение ветвей, насвистывая, поднялся еще
выше и прорвал белесую пелену на лике луны.

Ясный серебристый свет захлестнул поляну.

И Норг увидел.

Герб на щите: колос, обрамленный цепочкой зерен.

Глухое забрало с узкими прорезями для глаз.

И надвинутая глубоко на чело корона, переливающаяся в лунном сиянии.
Корона, каждый зубец которой - колос.

При луне неразличимы цвета. Плащ рыцаря, ниспадающий до земли,
казался темным, почти черным. Но Норг уже знал, каков он на самом деле. Он
- алый. Алый, будто кровь. Вернее, багряный. А под ним - такой же панцирь,
и наплечники, и поножи.

И Норг засмеялся. Сначала тихо, потом громче.

Ах, юный сеньор! Не угодно ли назначить награду за голову беглеца?
Или - две награды? А еще лучше - десять!

Он не боялся ошибиться. Теперь Норг вообще ничего не боялся. Рыцарь
видит его. И не исчезает. Он ждет!!! Свершилось...

Уже не таясь, Норг оторвался от земли, отшвырнул в кусты, не глядя,
узловатый сук и сделал шаг навстречу.

- Господин...

Рыцарь не шелохнулся. Он стоял все так же, недвижимый и бесстрастный,
опершись на меч. И только за узкими щелками-прорезями в забрале чудился
Норгу тяжелый пристальный взгляд.

Еще шаг навстречу.

Еще.

- Господин, ты ли это?..

Мое имя Ирруах дан-Гоххо. Происхожу с Запада, из земель, прилегающих
к Великому Лугу; впрочем, это ясно и по имени. Я лекарь. Если кого-то
удивит, отчего дворянин, да еще имеющий право на приставку "дан", занялся
низким ремеслом, то придется разочароваться. Ничего необычного. Никаких
мрачных тайн. Гоххо - замок небольшой, владения тоже невелики и порядком
заболочены. Так что майорат у нас лютый: все - старшему. А если сыновей
пятеро, а доспехов и коней нахватает на всех?

Вот в чем вся штука. Но дело свое я знаю. Нефритовая ящерка на груди
спасает от дорожных неурядиц: кто же нападет на лекаря, коего хранит сам
Вечный? А дворянская цепь добавляет уважения к клиентам. На заработки
жаловаться не приходится; изредка, с верной оказией, удается переспать
кое-что матушке и брату, который, на беду свою, родился раньше всех и ныне
обречен возиться с убыточным поместьем.

Все это - легенда.

Разбудите ночью, и я не собьюсь. А началась она с Серегиного звонка.
Я долго ждал его, вскакивая по ночам, тыкал в клавишу визора и, стараясь
сдерживаться, снова вырубал экран. Я ждал, Серега не мог не позвонить, и
если уж он молчал, то лишь потому, что там, в конторе, что-то не
утрясалось. Но я знал: Серега все равно позвонит, раньше или позже. Даже
если откажут. Но почему откажут? - уговаривал в себя. В самом деле,
почему?! Я, конечно, давно осел в обслуге, потерял форму, но если надо,
кое-что смогу и теперь.

Почти полгода я не решался связаться с Сергеем. Пока не понял, что
все. Край. В сущности, ничего необычайного, просто тоска. Казалось бы,
беспричинная. Недавно перевалило за тридцать; если разобраться, ничего,
кроме дочки, нет, но и дочки тоже нет, потому что жена забрала ее. Просто
и спокойно: ушла и забрала. Увезла. Пообещала, конечно, что я, отец,
останусь отцом, что дочка меня не забудет, и вроде даже не соврала, но
какой там отец за триста тысяч километров и раз в три месяца...

Я бесился, лез на стенку. Но недолго.