Усмехнулся, кивнул понимающе.
говорил и еще скажу: нет в земле Владимирской капищ! А то, о чем
разумеешь, - не идол вовсе, но дар Господень! и всем это ведомо...
худших - все едино мерзки. Не хуже тебя ведаю все предания о Божидаре,
княже; а только вели извести!
вернемся к разговору сему; все одно ныне некого посылать... - отмахнул
рукою:
народ, к пастве моей принадлежащий. Но - пусть. Воистину, всему свое время
под солнцем...
нею поступаешь: в недугах своих, как и все мы, невольна, а душой сокрушена
по милости твоей. Навести, сыне; кто знает, свидитесь ли еще?
напомнил Юрию: женку-то, как ни крути, оставляешь тут, а орда - на подходе
уже; меж мужем да женою чего не бывает, а не простившись - совсем негоже
уходить...
повторил епископ. - В смятении княгинюшка; сыновей в никуда проводила, а
твоя немилость пуще смерти белой лебеди. Уже и Господу не доверять стала,
впустила в покои знахарок да иную нечисть. В час судный не разгневался бы
Господь...
в княжьей семье. Страшно и молвить: опостылела князю венчанная супруга. Не
по-божески такое, хоть и не попусту случилось: вот уже седьмой год, с
последних, неудачных, родин, часто и подолгу недужит Агриппина Васильевна.
Ноги пухнут, отекая к лодыжкам безобразными торбами, суставы в сырость
ломят так, что порою криком кричит. Взгляни со стороны - сама себе в бабки
годится. И лекарь-фрязин [западноевропеец (др.-рус.)], из Новагорода
выписанный, никак помочь не сумел.
поначалу жалел супружницу, сиживал рядом, за руку держа... а после - как
ножом отрезало. Наскучила болящая враз. И то: в покоях княгининых дух
тяжкий, голос у нее сделался скорбный, нудьливый... а по терему девки
шастают мясистые, и все рады княжьей милости... а ежели чего тонкого душа
пожелает, так и боярышню согласную отыскать недолго...
самой двери. Уселся на лавку, вз(r)ерошил темные растрепавшиеся кудри;
гордился ими некогда. Глотнул вина прямо из корчаги. Попробовал вспомнить:
все ли воеводе Петру сказал, не забыл ли чего? Не вспомнил. И вдруг
прошептал в сумрак, глядя с несусветной надеждой:
тоской, что на миг поверилось: вот сейчас распахнется дверь и войдет
батюшка, князь великий Всеволод, Гнездо Большое. Войдет, пригнувшись, и
сядет рядом, большой, могучий, хоть и не молодой уже - такой, каким был до
самого сердечного удара, швырнувшего на пол посреди пира; войдет, глянет
ласково - и не станет больше трудноты; все возьмет на себя, все, как
должно, управит; не было для отца невозможного. Подумалось: пускай даже
Костька, брат, отцов любимчик, придет! Лютой была вражда с живым, да
теперь-то вся вытекла... и потом: братья как-никак, поможет; умником был.
ушел, в гневе на него. Юрку непутевого. Как там спросил-то, одолев-таки
мятежного брата у Липицы? С коня не сходя, сквозь забрало цедил: "Со мною
как поступил бы?" - и Юрий замялся, боясь сказать истину и не умея наскоро
выдумать лжи; "Ладно, - кивнул Константин и указал на заваленное мертвыми
телами поле: - А это вот все тебе на что было, а, Юрка?", - и тут правда
сама прыгнула с уст: "Власти хочу!" - признался, мокрея спиной в ожидании
удара, но брат лишь пожал укоризненно плечами: "Эх, Юрка-стервец, не по
тебе ноша; трогать тебя не стану, живи; но моли Господа, чтоб не пережить
меня, ибо власти не вынесешь..."
отцов златой престол, и правил удачно, а - вот оно! - сталось-таки
по-Костькиному...
дано епископу. Раз неизбежно идти, так лучше пораньше - быстрей вернуться
выйдет. Но и сам понимал: нужно! Хотя б для того, чтоб не поползла еще
одна, вовсе не нужная, сплетня по Владимиру: нелюба, мол, князю княгиня,
без сожаленья бросает, так, стало быть, и градом не дорожит.
порадую. Некогда, в давние годы, любила Грунюшка перебирать льняные Юркины
волосы; приговаривала ласково, соколом называла да ладушкой, да и Юрка
Грунюшку в те поры любил-жаловал; эх, годы наши, годы! - где они, те
кудри, где Юрка да Грунюшка?..
было по пути шмыгнувшую мимо деваху, щурясь, ухватил, ощупал сладкое мясцо
- да тут же и опомнился: куда идешь-то? - сам себя укорил, сделал лицо
грустным и вышел на княгинину половину.
духом, непривычным, но и не противным нисколько, смешанным с чадом
свечным. Не сразу и уразумеешь, потянув воздух: княжий терем тут, церковь
ли, изба ли ведуна-травника? Ладаном пахло, миррою, отварами цветочными...
Васильевна, схватилась было за грудь, уронила нитки да паволоки [паволока
- тонкая ткань для вышивания (др.-рус.)], но совладала с собою. Натужно
дыша, поднялась из кресла и шагнула встречь, успев махнуть рукой сенной
боярышне: поди! Та змейкою юркнула в соседнюю горенку. Княгиня же сделала
еще шажок неверными ногами, качнулась - и упала бы, не подхвати муж на
руки.
глаз. Понятно: и помыслить не могла, что зайдет супруг, не ждала; а
увидела, и первое, что на ум пришло, - сыновья:
спрашивала, а иных не было пока...
осознала - не умом, сердцем бабьим: без тяжких вестей пришел, так просто,
к ней, к жене! И вздрогнула всем большим рыхлым телом. Огрузнев, осела в
сильных руках Юрия.
избегал по-всякому этой духоты недужной, словно не сам подчас клял
вполголоса "корову задастую", ощутил вдруг на щеке мокрое. Сперва и не
понял, что там; осознав - устыдился.
лавке, что стояла у изразцовой, лазурью расписанной печи. Чуть скрипнула
дверь и тут же притворилась опять: там, в ярко освещенной палате, гадали
ближние боярыни, поставив вкруг таза с водой зеркала и свечи.
сыновьям вслед выла, по-собачьи. Уж и гнев заранее стал накручивать, чтоб
встать да уйти, хлопнув дверью, как только скулить начнет.
Агриппина Васильевна неожиданно выпрямилась. Лишь миг тому сидела квашней,
привалившись к печи, и вот: спина как стрела, голова вскинута надменно,
ликом враз осунулась. Под очами синева легла, и стала княгиня себя самой
весен на десять, кабы не более, моложе. Такой была, когда после Липицы
злосчастной валялся перед ней весь в слезах, в соплях, а она голову
дурную, братом милованную, прижимала к коленям и приговаривала: "Ну и
ладно, Юрочка, и Бог с ним, со столом-то батюшкиным; ссылка так ссылка, и
в Городце небось люди живут, а Костька пускай сам теперь тот воз
тянет..."; тонкие брови изогнулись, щеки сквозь белила румянцем
полыхнули...
осадному сидению; а голос так тверд сделался, что поразился князь. Эка!
Двадесять лет вместе прожито, а такой никогда не видывал. Всякою бывала: и
нежной, и вздорной, и жаркой, и холодной, и постылой даже - но, казалось,
знал всю как есть. А ныне совсем незнакомая баба сидела под боком, и этой,
вовсе не ведомой, можно было без страха оставить город. Такая не сдаст, на
плечах вытянет - а если и сдаст, так живая не останется. И не было нужды
_эту_ Агриппину ни утешать, ни уговаривать.
Корнев Павел
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Максимов Альберт
Орлов Алекс
Трубников Александр