держать меч; никому, крошке ярла, не уступал дорогу берсерк, прочие же не
становились на его пути, зная, как легко ярость затмевает разум Голой
Груди икон коротка дорога в чертоги Валгаллы тему, кто обратит на себя
гнев безумца. Потому не услышал я злой шутки, но понял: не на моей стороне
Хальфдан, но на стороне Эльдъяура и Локи; прочие же не скажут, кого хотят,
боясь ярости Хальфдана. И верно: сидевшие рядом, отошли, сели у других
костров и один остался я; только Бьярни, сын Хокона-скальда Седого,
остался со мною, но Бьярни был другом моим со дней короткого роста и
вместе со мной разорял птичьи гнезда, когда еще малы для вражды были мы с
сыновьями Ингрид. Да, лишь Бьярни не ушел от меня, но что за поддержка
юный скальд, когда против Чужой Утробы сказано слово берсерка?
пиво, поминая отца, на исходе же третьей ночи Хокон-скальд, прозванный
Седым, запел сагу об ушедшем, рожденную в ларце песен его; восславил Хокон
Сигурда Грозу Берегов, странника волн, ужас саксов и англов беду,
сокрушителя зеленого Эйре, и блестели кенинги в ночи, как сталь секир,
взметнувшаяся к солнцу, как золотой узор палат Валгаллы; сияли они на
радость Сигурду и говорил отец тем, кто пировал с ним в обители Одина:
"Слышите ли? Жива в Гьюки-фиорде память обо мне!" И, выслушав сагу о Грозе
Берегов, разошлись люди фиорда, ибо теперь ушедший получил положенное и
пришло время живым думать о живых. Тинг созывали назавтра старейшие и,
собравшись, должны были решить люди фиорда: кого назвать ярлом-владетелем?
люди на лугу за гордом; не малый тинг, круг старейших, но большой
алль-тинг [тинг - собрание, алль-тинг - всеобщее собрание (сканд.)]
созывали мудрые, и, ударяя в натянутую кожу быка, звали всех мужей
Гьюки-фиорда: ведь всего раз за жизнь поколения собирается алль-тинг, где
каждому дано право говорить, что думает, не страшась мести или злобы.
Собрались мужи: молодые и старцы, викинги и немногие бонды [бонд -
свободный крестьянин (сканд.)], что жили близ горда и, в море не уходя,
брали добычу со вспаханной земли: сегодня и им позволялось говорить. Лишь
женщин и детей не допускал обычай; только Ингрид явилась по праву жены и
дочери ярлов, матери сыновей Сигурда, а также потому, что этого захотел
Хальфдан Голая Грудь, молочный брат ее; он привел свейку за руку и среди
мужей не нашлось желающего оспорить.
владетель. Скажет ли кто, что плохо было нам с ним?". И не нашлось таких.
"Назовем же нового ярла, - сказали мудрые, - ведь трех сыновей оставил
Сигурд, ярл же может быть один; иным - простыми викингами быть, с местом
на руме и долей добычи по общему праву". И сказал Хальфдан Голая Грудь,
берсерк: "Эльдъяурярл!" Промолчали люди; ведь каждому ясно было, что ярлом
названный станет глядеть сын свейки глазами матери и говорить ее языком;
женщине же подчиниться для мужей позорно. Тогда посмотрели люди фиорда на
меня и впервые не видел я насмешки в глазах, но никто не назвал моего
имени, потому что Хальфдан, подбоченясь, стоял в кругу и глядел,
запоминая. И вновь сказал Голая Грудь: "Эльдьяурярл!", озираясь но
сторонам: кто возразит? Снова промолчали люди. В третий раз открыл рот
берсерк, чтобы по закону Одина утвердить владетеля, но помешал ему
Хокон-скальд, подняв руку в знак желания говорить. Сказал Хокон: "Хорош
Эльдъяур, не спорит никто. Но можем ли забыть: меч-Ворон у Хохи на ремне!"
И растерялся берсерк. Слово скальда - слово асов, ибо убийце скальда
закрыт путь в чертоги Валгаллы, а что страшнее для викинга?
разошлись, не сговорившись, и следующий день спорили, и вновь разошлись,
на третье же утро решили: "Пусть в поход пойдут сыновья Сигурда: первым -
Эльдъяур, старший; вторым - Хохи; третьим же Локи пойдет. Чья добыча
больше будет - тот ярл". И было справедливо. Но сказал Локи, наученный
матерью: "Эльдъяур-брат, что мне с тобою делать? Ты ярл. Вместе пойдем.
Мою добычу тебе отдам". И смеялся Хальфдан Голая Грудь: ведь два драккара
больше одного и гребцов на них больше; за двоих привезет добычи сын
Ингрид, мне же не сравниться с ним. Но не нарушил Локи закон и решение
тинга подобное не возбраняло. Потому остался я ждать возвращения сыновей
свейки, они же, снарядив две ладьи, ушли по пенной тропе на север, к
Скаль-фиорду, владетель коего, по слухам, стал охоч до пива и не думал о
незванных гостях; глупец! - ведь золотом, добытым предками его, был
известен Скаль-фиорд.
суше на ногах, стертых до крови, один из ушедших с ними, Глум, и, дойдя до
ворот горда, упал. Внесенный в палаты, долго пил пиво Глум, а выпив -
спал. Когда же проснулся, рассказал, что не вернутся братья мои Эльдъяур и
Локи, и те не вернутся, кто пошел с ними, ибо взяли их асы в чертог
Валгаллы. Странное говорил Глум. Так говорил: "Плыли мы вдоль берега уже
три дня, правя на Скаль-фиорд; к исходу же третьего, уже во мраке,
сверкнуло впереди. Дверь была перед нами, блестела она и сияла, и вокруг
была ночь, за дверью же открытой - день, и близок был берег; на берегу,
видел я, стояли ансы [ансы - добрые духи, полубоги, слуги асов; обитатели
Валгаллы (сканд.)] в странных одеждах, а дальше высился чертог. Горд
Валгаллы то был, и золотом сияли стены его. И сказал Эльдъяур: правь к
берегу, кормчий. Меня же взял страх, сердце заморозив, и прыгнул я в воду,
когда приблизилась Эльдъяура ладья к кровавому порогу, за которым был
день; прыгнул в воду во тьме и поплыл к берегу, где чернела ночь. И видел
я, как вошли ладьи в день и закрылась дверь, и только ночь окружила
меня..."
страха покинул рум и весло, лгать же так на себя викинг не станет. Словно
птица у разоренного гнезда, крикнула Ингрид, дослушав трусливого, и,
крикнув, упала наземь без чувств. Хальфдан же берсерк стоял в
растерянности, не ведая, чем помочь, ибо далеки боги и не страшен асам
благородный гнев.
решится ныне - быть ярлом мне или навеки идти гребцом. Ведь долг викинга
встать за брата, пускай даже сами асы обидчики; забывший же обиду презрен.
К богам пойдя, братьев вызволив - над кем не вознесусь? И сказал я: "Хочу
идти искать братьев. Наши обиды пусты, если кровь Сигурда в беде!" Ответил
Хокон-скальд: "Правду сказал ты, Хохи. Иди. Сына посылаю с тобой, Бьярни,
радость седин". И сказал берсерк Хальфдан Голая Грудь, свей: "Хохи-викинг,
Сигурдов сын ты - воистину. Сам с тобой пойду. Чужой же Утробой впредь
никому называть тебя не позволю!" Ингрид же, дочь Гордого Улофа,
очнувшись, сказала так: "Вернись с удачей, сын..."
север. Спокоен лежал путь воды, и когда угас третий день, открылась пред
носом друга парусов круглая дверь.
драккар, заложив руль направо, из лунного света в солнечный, и сомкнулась
за кормой нашей сияющая дверь...
каждая руна, обозначая понятие, считалась священной и использовалась при
гадании] не могут лгать. Только они нетленны.
отцовского замка, он увидел картину. Огромная, в потемневшей раме, она
нависла над головой, пугая и маня. Рыжебородый воин в шлеме с изогнутыми
рогами, отшвырнув кровавую секиру, протягивал к мальчику руки и на темных
мозолях светлели граненые кости. Странные знаки кривились на гранях и в
глазах воина стыла мука. Прямо в глаза Удо смотрел воин, словно моля о
чем-то. О чем? Мальчик хотел убежать, но ноги онемели и морозная дрожь
оцарапала спину. Прибежав на крик, испуганный барон на руках вынес из зала
потерявшего сознание сына.
изредка, когда вдруг начинала болеть голова - от висков и до темени, воин
приходил к нему во сне, садился на край постели и молча смотрел,
потряхивая костяными кубиками.
уделил автор толкованию рун. И ясен стал смысл знаков, врезавшихся в
детскую память.
студентом уже, забрел фон Роецки в лавку дядюшки Вилли, антиквара. Оставь
Вилли пять марок, ответишь на пять. Традиция! И вот там-то, под стеклом,
лежали они - четыре граненые кости, желто-серые с голубыми прожилками,
меченые священными рунами.
изредка, по вечерам, на прогулку. Он бросил юриспруденцию, посвящая дни
Андреев Николай
Контровский Владимир
Суворов Виктор
Афанасьев Роман
Орлов Алекс
Сертаков Виталий