Чтение 6–й страницы книги ~Пена дней~

уладить кое-какие свои дела, срочность которых делает их
настоятельными.

-- Наверное, нескромно, Николас, спрашивать вас о
подробностях?

-- Я, -- сказал Николас, -- состою президентом
Философского Кружка Прислуги округа и, следовательно, подлежу
постоянному присутствию на его собраниях.

-- Я не осмеливаюсь, Николас, спрашивать вас о теме
сегодняшнего собрания...

-- Сегодня речь будет идти о завербованности. Установлена
параллель между завербованностью иди ангажированностью в смысле
философских теорий Жан-Соля Партра, завербованностью или
добровольным поступлением (быть может, и на сверхсрочную
службу) в колониальные войска и завербованностью или наймом
частными лицами так называемого персонала для дома.

-- Как раз это интересует Шика! -- сказал Колен.

-- Весьма прискорбно, -- сказал Николас, -- но устав
Кружка очень строг. Месье Шик не может быть допущен. Только
обслуживающий дома персонал...

-- Почему, Николас, -- спросил Колен, -- всегда говорят
так безлично: "персонал"?

-- Месье, без сомнения, заметил, -- сказал Николас, -- что
если "мужчина для дома" остается еще весьма бесцветным
выражением, то "женщина для дома" принимает значение по меньшей
мере вызывающее.

-- Вы правы, Николас. Как вы думаете, не удастся ли мне
сегодня встретить родственную душу... сестру, так сказать?..
Мне бы хотелось родственную душу типа вашей племянницы...

-- Месье зря думает о моей племяннице, -- сказал Николас,
-- ведь последние события показывают, что Месье Шик сделал свой
выбор первым.

-- Но, Николас, -- сказал Колен, -- я так хочу быть
влюбленным...

Легкий пар вырвался из носика чайника, и Николас пошел
открывать. Привратник принес два письма.

-- Есть почта? -- спросил Колен.

-- Виноват, Месье, -- сказал Николас, -- но оба письма для
меня. Месье ждет новостей?

-- Я хотел бы, чтобы мне написала юная девушка, -- сказал
Колен. -- Я бы ее очень полюбил.

-- Уже полдень, -- заключил Николас. -- Не хочет ли Месье
позавтракать? Могу предложить толченый бычий хвост и чашу
благовонного пунша с гренками, намазанными анчоусным маслом.

-- Николас, почему Шик отказывается обедать у меня с вашей
племянницей до тех пор, пока я не приглашу другую девушку?

-- Месье простит меня, -- сказал Николас, -- но я бы
поступил точно так же. Месье, вне всякого сомнения, -- весьма
красивый молодой человек.

-- Николас, -- сказал Колен, -- если сегодня вечером я
всерьез не влюблюсь, я... я начну собирать произведения
герцогини де Бонвуар, чтобы подшутить над моим другом Шиком.

-- Я хотел бы влюбиться, -- сказал Колен. -- Ты хотел бы
влюбиться. Он хотел бы того же (быть влюбленным). Мы, вы,
хотим, хотите. В равной степени и они хотели бы влюбиться...

Он завязывал галстук перед зеркалом в ванной комнате.

-- Мне осталось надеть куртку, и пальто, и шейный платок,
и правую перчатку, и левую перчатку, И никаких шляп, а то я
растреплю волосы. Что ты там делаешь? -- обратился он к серой
мышке с черными усами, которой, конечно же, было не место в
зубном стакане, о край которого она с равнодушным видом
облокотилась.

-- Предположим, -- сказал он мыши, садясь на край ванны
(прямоугольник из желтой эмали), чтобы быть к ней поближе, -- я
встречу у фон Тызюмов моего старого друга Типа...

Мышь не возражала.

-- Предположим, -- почему бы, собственно, и нет, -- что у
него есть кузина. И одета она будет в белый свитер, в желтую
юбку, а звать ее будут Ал... Онезимой...

Мышь скрестила лапки, казалось, она удивлена.

-- Имя не из красивых, -- сказал Колен. -- Но ведь ты --
мышь, и у тебя отменные усы. Итак?

Он поднялся.

-- Уже три часа. Видишь, ты заставляешь меня терять время.
Шик и... Шик, конечно же, будет там очень рано.

Он послюнил палец и поднял его над головой. И тут же
отдернул. Палец обожгло, как огнем.

-- Воздух пропитан любовью, -- заключил он. -- И какой
пылкой!

-- Я встаю, ты встаешь, он встает, мы, вы, они, встаем,
встаете, встают. Ты хочешь вылезти из стакана?

Мышь доказала, что ни в чьей помощи не нуждается, она
вылезла сама и принялась выгрызать себе из куска мыла леденец
на палочке.

-- Не сори, -- сказал Колен. -- Какая ты все-таки
лакомка!..

Он вышел, отправился к себе в комнату и надел куртку.

-- Николас, должно быть, ушел... Наверное, он знаком с
необыкновенными девушками... Говорят, что девушки из Отея
поступают к философам горничными на все руки...

Он притворил за собой дверь комнаты.

-- Подкладка на левом рукаве чуть-чуть порвалась... А у
меня дольше нет скотча... Ничего не поделаешь, придется
гвоздем.

Дверь квартиры хлопнула за ним, будто голая рука шлепнула
по голому заду... Он невольно содрогнулся...

-- Буду думать о чем-нибудь другом... Предположим, что я
расквашу себе на лестнице рожу...

Светло-сиреневый ковер на лестнице был вытерт лишь на
каждой третьей ступени: дело в том, что Колен всегда спускался
дактилем. Он зацепился ногой за одну из никелированных штанг и
вмазался в перила.

-- Этак приучишься нести белиберду. Здорово получилось. Я,
ты глупы, он глуп!!!

У него болела спина. В самом низу он понял почему и
вытащил из-под воротника пальто целую штану...

Дверь подъезда захлопнулась за ним, будто поцеловала
чье-то голое плечо...

-- Что интересного на этой улице?

На переднем плане два землекопа играли в классики. Живот
того, что потолще, подпрыгивал в противофазе к прыжкам своего
хозяина. Биткой им служило написанное в красных тонах распятие,
от которого отодрали крест.

Колен прошел мимо.

Справа, слева возвышались красивые строения из самана с
окнами, падающими как нож гильотины. Из одного окна высунулась
женщина. Колен послал ей воздушный поцелуй, а она вытряхнула
ему на голову лежавший у кровати коврик из черного моветона с
серебром -- ее муж очень этот коврик не любил.

Жесткий облик больших зданий оживлялся магазинами.
Внимание Колена привлекла витрина с товарами для факиров. Он
заметил, что цены на винегрет из стекла и на гвозди для набивки
мягкой мебели с прошлой недели сильно пошли в гору.

Он встретил собаку и еще двоих. Холод разогнал всех по
домам. Вырваться из его хватки удавалось, лишь разодрав в
клочья примерзшую к стенам одежду, что неминуемо вело к смерти
от ангины.

Полицейский на перекрестке закутал голову в пелерину. Он
походил на большой черный зонтик. Официанты из кафе, чтобы
согреться, бегали вокруг него. Двое влюбленных целовались в
парадной.

-- Я не хочу их видеть... Я не, я не хочу их видеть...
Зачем они ко мне пристают...

Колен пересек улицу. Двое влюбленных целовались в
парадной.

Он закрыл глаза и бросился бежать...

Очень скоро пришлось их открыть, так как под веками
обнаружилась уйма девушек и он сбился из-за этого с дороги.
Одна из них оказалась перед ним. Она шла в ту же сторону. Были
видны ее белые ножки в сапожках из белого барашка, манто из
истертой кожи головореза и подходящая к ансамблю шляпка. И
рыжие волосы под шляпкой. Пальто плясало вокруг ее тела, из-за
него казалось, что у нее широкие плечи.

-- Я хочу ее обогнать. Я хочу видеть ее лицо... -- Колен
обогнал ее и заплакал: ей было самое меньшее пятьдесят девять
лет. Он сел на край тротуара и поплакал еще немного. Это его
утешило, а слезы замерзали с легким потрескиванием и
разбивались о гладкий гранит тротуара.