Чтение 3–й страницы книги ~Коммунальный триптих~

заднем дворе таможни.

Когда за Арнольдом Везувиевичем пришли корректные очень спортивного
вида парни, то все жильцы коммунальной квартиры, где так недолго обитало
очередное счастье мадам Хнюпец, были наглядно убеждены в пользе спортивных
променадов, так как Арнольд Везувиевич в тот день выбежал как всегда еще
утром, обычной своей трусцой, но ко времени визита был уже далеко,
поскольку имел несомненную фору.

С тех пор следы его затерялись, хотя мадам Хнюпец в глубине
загадочной женской души, все еще надеялась, что Арнольд Везувиевич
Христопопиков бежит до сих пор и, судя по отдельным признакам, скоро
должен прибежать обратно, только с другой стороны. Если конечно при
кругосветном марафоне успешно преодолеет разногласия с таможнями других
стран и иных народов.

Мадам Хнюпец еще раз протяжно вздохнула и, отрешенно посмотрев на
рыбьи хвосты, сказала почти весело:

- Я все же думаю, что это... сом, только очень маленький, потому как
у него было тяжелое детство и он часто болел. Одним словом это маленький
такой... сомец.

- Мадам, я с вас удивляюсь! - с неподдельным восторгом сказал сосед
Кузякин, у которого, по-видимому, тоже было нелегкое детство, так как
когда сосед Кузякин одевал свою любимую кепку с пимпочкой, то ее козырек
приходился как раз на уровне национального достояния и предмета законной
гордости всей коммунальной квартиры - бюста девицы Эльвиры Кручик. Чем
несказанно раздражал при этом поэта О.Бабца, который хоть у девицы Кручик
мог лицезреть то же самое, но под другим ракурсом, а соседа Кузякина в то
же время исключительно одну пимпочку, и самое главное, совершенно
непонятно было куда в такие моменты зрит сосед Кузякин.

- Я восхищаюсь вами, мадам, - радостно повторил сосед Кузякин. - При
вашем интеллекте и только шесть раз замужем... Но все же, я думаю, вы не
правы.

- Марк, ну почему вы все время молчите?! - в отчаянии воскликнула
мадам Хнюпец.

- Целакант, - тихо из-за двери сказал Марк Абрамыч Зомбишвилли,
стараясь не отрываться от сладостно мучительного процесса ваяния образа
положительного героя - Виргилия Шерстобуева, который в ходе развития
сюжета безвозмездно передает свою отдельную трехкомнатную квартиру
бездомной старушке, а сам переселяется в шестиметровую комнату в квартире
с коммунальными услугами на пятьдесят восемь семей, где под влияние
дружного сплоченного коллектива становиться еще более положительным, но
погибает от руки коррумпированного работника исполкома, пытающегося
насильно переселить нашего героя в отдельную семикомнатную квартиру
улучшенной планировки в престижном районе из специального депутатского
фонда.

- Богохульник! - злобно проворчала бабка Дюдикова.

- Сдаетесь? - спросил неожиданно помрачневший сосед Кузякин.

- Ну... - глубокомысленно сказал поэт О.Бабец.

- Не ну, а вобла! - рявкнул сосед Кузякин, у которого очевидно от
долгого воздержания начался абстинентный синдром.

- Почему же вобла, милейший? - удивилась мадам Хнюпец.

- А я - так вижу! - отрезал сосед Кузякин и, пока все переваривали
этот "отрез", быстро открыл призовую бутылку пива и тут же ее выпил.

Бабка Дюдикова, первой почуявшая опасность, летучей мышью юркнула в
свою конуру и злобно забормотала в замочную скважину:

- Зенки залил с утра, вурдалак проклятый, теперь душа кровушки
требует..

Мадам Хнюпец тут же презрительно пожала плечами:

- Где они эти ваши вурдалаки - фу! на них!!! - и мадам дунула в пол
силы, но в сторону соседа Кузякина, отчего сосед Кузякин чуть было не упал
в тазик с рыбьими хвостами, но был вовремя поддержан под локоток
любвеобильным поэтом О.Бабцом.

- А пошли вы все! - выдираясь из цепких рук лирика-экстремиста в
сердцах сказал традиционную фразу сосед Кузякин и метко плюнул в замочную
скважину бабке Дюдиковой, но та уже успела отбежать вглубь комнаты и
затаиться.

Поэт О.Бабец тут же отпустил соседа Кузякина, и они оба тут же и
пошли. Причем сосед Кузякин как вошел в свою комнату, так сразу лег - на
пороге, а поэт О.Бабец сначала сочинил очередное бессмертное
четверостишие:

Ужель и я проснусь однажды

В предощущении греха

Я буду весь босой, вальяжный

А ты лишь в фартуке... ха! ха!

Но потом мысли поэта смешались и начали стремительно захлебываться в
струях душа, под которым в данную минуту уже стояла, наверняка, обнаженная
девица Эльвира Кручик, и поэт О.Бабец в испепеляюще неутоленном вожделении
стал по привычке биться о спинку своей двуспальной кровати...

И когда в коридоре никого не осталось, из своей комнаты тихо выглянул
писатель-фантаст Марк Абрамыч Зомбишвилли. Он осторожно прокрался на
опустевшую коммунальную кухню и встал над злополучным тазиком на колени...

- Вобла... стерлядь... простипома... бельдюга! - словно в бреду
зашептал Марк Абрамыч Зомбишвилли - фантаст душой и телом. - Даже птица
имея крылья может быть всего лишь курицей... А человек без фантазии - это
даже не курица, а сациви - никакого полета! Вся жизнь... в горшке.

Марк Абрамыч ласково погладил один из хвостов и загадочно, как юная
мать в ожидании первенца, улыбнулся:

- А ведь при жизни ты могла быть русалкой... Только не при этой...
при соответствующей.

Марк Абрамыч тяжело вздохнул и на мгновение ему показалось, что
случайно затесавшийся среди хвостов рыбий глаз, ему ободряюще подмигнул!

А может Марку Абрамовичу этот рыбий фортель лишь примерещился - как и
вся его... ЭТА ЖИСТЬ!