Гарм ВИДАР
ПОЛНОЛУНИЕ
большим куском вареной колбасы за пазухой, Мефодий Угуев задумчиво глядел
вдаль. Но обшарпанный дребезжащий всем нутром рейсовый автобус, словно
случайно набежавшая скупая мужская слеза, подернул идиллический окружающий
пейзаж сизой смердящей дымкой.
автобусу колбасой, откусил от нее солидный кусок. - Амфибрахий, тя порази!
закаленный абориген на его месте скончался бы тут же в страшных судорогах,
но Мефодий даже не подавился. Колбаса мягко скользнула по пищеводу и с
гулким стуком упала на дно желудка.
мужчина в очках, штанах и дипломате... на босую ногу, не глядя однако на
бесстыдно вихляющееся весьма пикантное место, быстро удаляющегося
коварного автобуса, где маячила цифра тринадцать, а призывно пялясь на
укушенную колбасу.
пространстве укушенным колбасным батоном. - Куснуть хошь?
откусывая порядочный кусок.
забормотал интеллигент, давясь плохопрожеванной колбасой. - Насколько я
понимаю, нам по пути?!
медленно западавший за линию горизонта огромный багровый пятак солнца и
лишь потом, соизволил величаво кивнуть, умудрившись по пути еще раз
укусить солидно уменьшившийся колбасный ломоть.
Аполлинарий, ненавязчиво норовя откусить еще хотя бы один кусок от
катастрофически тающих колбасных запасов.
степенно пряча колбасу обратно за пазуху. - Лишь бы не по матушке,
гекзаметр ее забодай! А в миру, братья по разуму кличут меня Мефодием
Угуевым.
провожая колбасу преданным взглядом романтического героя - на рассвете
прощающегося с партнершей по накануне внезапно возникшему совместному
обществу с ограниченной ответственностью. - Ну, что? Тронулись, что ли?
масс Мефодий Угуев.
пампасах было сыро и неуютно.
импотенции. Разогретый за день асфальт мягко пружинил под ногами. Мирно
шелестела листва, ненавязчиво отряхивая со своих ладоней дневную пыль на
головы случайным прохожим.
меланхолически философский флер в незамысловатой беседе двух случайных
попутчиков.
шелестел Аполлинарий Грызюк, осторожно выковыривая из зубов кусочки
застрявшей там колбасы пальцами свободной от дипломата руки. - А вот, как
вы считаете: труд он облагораживает истинную личность или развращает? Вот
вы, извиняюсь, кем работаете?
глядя на своего собеседника, а полностью отдаваясь ощущению приятной
прохлады, разливающейся по его гармонично развитому телу от мирно
покоящейся за пазухой колбасы.
к щуплой цыплячьей груди дипломат, словно в безуспешной попытке прикрыть
свой срам огромным пластмассовым фиговым листом. - Тогда конечно! Тогда
нет вопросов... А я вот... работаю... нужником. Оч-ч-чень, я вам замечу,
не простая работа. Это вам не всякие фигли-мигли... Это надо уметь: всегда
в нужное время оказаться в нужном месте... а в ненужном, соответственно, в
ненужное! Вы, ведь понимаете о чем я говорю?
затормозил, поймал Аполлинария Грызюка за петельку для ремня на штанах и
укоризненно заглянул сквозь очки прямо в Аполлинарьеву душу. - Homo homeni
lupus est! Что я не понимаю, что ли?
железных руках Угуева физически слаборазвитый, но богатый духовно
Аполлинарий Грызюк, но тут же обмяк. По его плохо выбритой худой щеке
крохотным болидом скользнула сверкнувшая в полумраке слеза. - Пейте
кефир... он... полезный...
и сникерс! А мне, если кого интересует мнение чистокровного интеллигента,
с хорошей родословной и видами на качественный приплод, то это кефир уже -
во где! - и Аполлинарий с ожесточением постучал себя дипломатом по голому
темечку. - Каждый божий день - кефир! Вы себе это можете представить?! С
утра кефир! Вечером - кефир! Ночью и то кефир постоянно сниться... Жена
говорит: ночью проснусь гляну на твою... лицо и до утра глаз сомкнуть не
могу - плачу! А проснешься, так вообще!!! И... НИЧЕГО! Ну, это ж надо, а?
отпуская штаны Аполлинария на волю, лишь для того чтобы облизнуть палец и
многозначительно поднять его вверх. - Ветер северный! Крепчает, гекзаметр
за гекзаметром... Будем жечь костры!
ни на что уже не надеясь, но на всякий случай доставая из дипломата пакет
кефира. - Может тяпнем по маленькой, и все обойдется?
из кармана спички. - Мы на радость всем буржуям мировой пожар раздуем!!!
сырника - пять рулонов туалетной бумаги, - внезапно вынырнул из тьмы
вежливый мальчик в голубом, с типично крапленым взглядом.
намеком, словно певец обнаженного соцреализма, вкладывающий в уста
лелеемого бессмертного образа свинарки-подвижницы текст тезисов научной
конференции энтузиастов тотального превентивного осеменения, и лукаво
произнес:
рояль?
Аполлинарий Грызюк, провожая затуманившимся взором растаявшего во мраке и
на всякий случай пряча кефир обратно в дипломат. - А может у мальчика было
тяжелое детство? И когда его сверстники пугали раскрепощенным интеллектом
в темных подъездах поздних прохожих и пили дешевый портвейн в подворотнях
- он тем временем болел свинкой и был оторван от воспитательной роли
коллектива... А вы теперь его хотите по пюпитру, да еще и гобоем...
ударят... Марш за хворостом! А я пока ямку выкопаю - будем в золе картошку
печь, - примирительно проворчал Мефодий поигрывая спичечным коробком.
застенчиво прошептал Аполлинарий, - я пару досок от него оторву... которые
посуше.
одной руке спички, свободной стал копать ямку посреди маленькой
неухоженной клумбы, на которой росли одни только крупные сизые баклажаны,
напоминающие Мефодию почему-то гипертрофированные фаллические символы.
раз поразился: сколь плодородна почва в этих краях...
естественно.
пятнадцать!
заинтересованно взирали на Мефодия, и была между ними некая общность:
Мефодию в принципе было плевать на звезды, как впрочем и им на Мефодия -
это сближало и делало Мефодия сопричастным с глобальными галактическими
процессами.
Аполлинарий Грызюк. - Я тут еще плакатик прихватил, они горят не особенно
ярко, но зато синим пламенем и дают в остатке много золы.
который в субтитрах радостно сообщал: