Павел ВЯЗНИКОВ

СОН

...Как будто еду в метро, только ветка мне совершенно незнакома.
Старый, с круглыми плафонами и мягкими выпуклыми (впрочем, уже
продавленными) сидениями погромыхивает на стыках, время от времени за
окном проносятся фонари. Едем долго, наконец поезд замедляет ход и
останавливается у платформы - серый бетон, пилоны... Голос в динамике
объявляет: "ТЕБЕ СХОДИТЬ!" Пассажиры смотрят на меня и отворачиваются. Что
это, мне? "Тебе, тебе", - толкает меня к выходу какой-то тип в костюме и
шляпе. "ВЫХОДИ", - подтверждает динамик.

Выхожу. Тут же, как-то поспешно даже, закрываются двери и поезд
трогается. Исчезает в туннеле, на стене видна стрелка, какой обычно
обозначают схему движения по веке. Только нет названия станций. Равно, как
нет и названия этой станции.

Сама станция - пилонная, причем, оказывается, стоит пройти туда, где
у всех станций середина, и оказываешься в гигантском зале со множеством
толстенных колонн-пилонов. Поворачиваю назад, но пути уже нет, нет и
платформы: тут тоже кажущееся бесконечным пространство, то ли зал с
колонами, то ли множество пересекающихся сеткой широких коридоров. Кое-где
висят неоновые таблицы, но на них нет никаких надписей или обозначений.
Так что приходится идти наугад.

Довольно скоро я совершенно теряю направление движения и не понимаю,
где нахожусь. А между прочим, бетон сменился этакой циклопической кладкой
- огромные блоки без раствора, - а неоновые таблицы и скрытые за карнизами
лампы уступили место коптящим, но довольно ярким факелам в кованых
кулаках, торчащих из стены. Причем, факелы эти расположены все реже и
наконец приходится от факела к факелу бежать в темноте, ориентируясь на
далекий свет.

Очередной отсвет, не красноватый, а голубоватый - приводит меня к
выходу из этого лабиринта (хотя планировка сооружения, по всей видимости
проста как апельсин: сетка из пересекающихся параллельных и
перпендикулярных коридоров)...

Выход вызывает в памяти слово "кромлех". Стоячие глыбы, дикий камень,
сверху перекрытые третьей глыбой, вернее, плитой. Но снаружи дела обстоят
немним лучше. Кольцо стоячих мегалитических камней, этакий Стоунхендж, в
центре - на постаменте - грубоватый, но сразу видно, страшно древний
сфинкс. Бычья(но вместе с тем и немножко человеческая) голова, с
рубиновыми глазами и массивным кольцом в носу, львиное тело и мощные
крылья. Левая передняя лапа прижимает свиток, а правая повернута... эээ...
ладонью вверх и поддерживает чашу, в которой горит огонь. На широком
бычьем лбу - диадема с буквой "А" в середине, и я откуда-то знаю, что
читается эта буква так: "Аз Алеф-Альфа". Непонятно, но звучно.
Оглянувшись, вижу черный провал входа в лабиринт между двух мегалитов,
хотя никакого здания не наблюдается. А выйдя из кольца камней, оказываюсь
в пустыне и поднимаюсь на бархан, загребая песок.

И сразу вижу город. Город, похоже, тоже старинный, с невысокими, но
очень толстыми стенами, за которыми видны какие-то пирамиды и купала,
башни и зиккураты. Стены города срисованы с учебника истории древнего
мира, вернее, с вавилонских стен - лазурная керамика, шествующие одно за
другим фантастические животные, вьющиеся лозы. В воротах и на улицах -
никого, и я беспрепятственно прохожу, хотя откуда-то слышен гул толпы. А
вообще-то обычный город, такой южный, чистый, хотя улица присыпана густой
белой пылью. Дома из ракушечника, дощатые двери выкрашены голубой краской
и обведены по косяку краской черной; из-за дувалов свешиваются разлапистые
ветви каких-то деревьев. Заглянув за одну из дверей вижу пустой двор с
маленьким бассейном, деревянным навесом над террасой, брошенной в углу на
настиле грудой подушек и одеял. Валяется какой-то огромный кувшин, и у
стены совершенно неуместно поставлен тяжелый облупившийся велосипед...
Откуда-то - неприятное чувство, что за мной наблюдают. Оглядываюсь -
никого нет. И снова иду по улице. Вдруг меня тянут за рукав. Оборачиваюсь
и вижу девочку лет, наверное, десяти, в длинном платье. Она испугано
говорит: "Вы тоже опоздали? Бежим скорее переулком, а то...". Следую за
ней, мы бежим узким переулком заросшим лопухами, несколько раз сворачиваем
и вдруг совершенно неожиданно оказываемся на площади, сплошь забитой
народом. Площадь огромна. Вдали возвышается чудовищных размеров дворец,
такой же массивный, как и все здесь, но украшенный какими-то золотыми
завитушками по карнизам. Гул становится громче, хотя по-прежнему
непонятно: голос что-то говорит, все смолкают, через некоторое время шум,
ропот, вскрики, и снова голос. Голос такой... командный... или нет... ну,
голос для того, кто распоряжается на площади. Лица, спины - все у
окружающих напряжено. Все чего-то ждут. Я проталкиваюсь вперед и меня
неожиданно легко пропускают. И очень скоро я оказываюсь перед помостом...
вернее, перед эшафотом. Потому что на нем стоят виденные в разных книгах
орудия казни, и на них лежат, висят, болтаются люди. Колья, колеса,
глаголи, какие-то рамы и столбы... И среди всего этого ходит человек в
черном, в поверх балахона с капюшоном у него наброшена сеть через плечо, в
руках - фонарь со свечой и жезл. И неторопливо закручивают гарроту
молодчики в черном же, но не в балахонах, а в рубашках и штанах. Кто в
гарроте... не видно. Видны только ноги. Остальное заслонили черные.

Вот тип в балахоне поднял руку, и площадь смолкла.

- Смотрите! - говорит Черный. - Вот что ждет избранных мной! - и
широким жестом указывает на казненных (а их много очень. И тут
представлены, наверное, все виды казней, про которые я слыхал).

- Смотрите и ужасайтесь! Все они умирают невинно и без суда! Я,
только я решаю их судьбу! Я и рок! Вашу судьбу! Сейчас еще один из вас
придет сюда! И помните, что ни один из вас не избежит казни, сейчас или
позже! Ни один! Так пусть придет ко мне тот, на кого я укажу!

И плавным величественным жестом показывает на огромный барабан, вроде
лотерейного, то есть он и есть лотерейный. И вынимает из барабана шарик,
поднимает его и кричит:

- 228! Пусть все поднимут свои таблицы и пусть каждый смотрит на
число у своих соседей! 228! 228!

Движение в толпе, недалеко от меня возникает возня и из толпы
выталкивают подростка в светлой рубашке. Парнишка испуган и пытается
скрыться в толпе, но его не пускают, выталкивают, подгоняют к самому
эшафоту, и черные молодцы подхватывают его и подводят к главному, крепко
держа мальчика за руки.

- Ну что ж, вот и еще один, - удовлетворенно говорит Черный и,
приподняв подростку подбородок, смотрит ему в лицо. - Дети - это хорошо...
Дети беззащитны и бесправны. Захотел - погубил, не так, так иначе. И...
ладно. Готовьте его.

Мальчика тащат в сторону, сноровисто раздевают и ставят около
положенного верхним концом на какую-то приступочку распятия. Черный, не
глядя, поднимает жезл и произносит:

- Ну, снова спрашиваю: есть среди вас охотники выйти сюда добровольно
и заменить этого? (небрежный жест через плечо), - Все равно все там
будете, не раньше, так позже. Итак? Я считаю до десяти! Раз! Никто не
пожалеет беднягу? Два! Смотрите! Три!..

А мальчик... смотрит прямо на меня... В упор. _Т_а_к_ смотрит... А в
самом деле, если все равно, так...

А Черный тоже смотрит. И ухмыляется, потому что видит, что я очень
боюсь. Очень.

А мальчик опускает глаза.

А Черный пожимает плечами и усмехается, потом ставит свой дурацкий
фонарь и говорит:

- Ну так как? Четыре! Пять! Шесть!

А мальчик уже ни на кого не смотрит. Смотрит себе под ноги.

А Черный расхаживает взад-вред и всякий раз, разворачиваясь, бросает
взгляд... на меня. И считает.

- Семь! Восемь!

А эти... уже уложили парня навзничь.

- Девять!

А я уже рядом. Только по-моему, я там оказался каким-то непонятным
образом, не шел, а так. Может, сам Черный это и устроил.

Мальчика отпустили и он, дрожа, одевается. А Черный, ухмыляясь,
смотрит на меня.

- Что же, прошу. Добровольцам почет. Ну, вы видели? Нашелся
доброволец! Сам вызвался и правильно! Все равно все тут будете!

И издевательски:

- Ну-с, прошу... доброволец! Твое-то число - человеческое?.. Ну,
ладно.

Короче, очень скоро я смотрю на него сверху вниз, хотя, как не
странно, боли не испытываю. Вернее, есть какое-то представление о боли...
впрочем, это трудно объяснить.

А он вдруг смеется:

- Нет, вы посмотрите на него! Герой!

Черный поднимает фонарь и с ним подходит вплотную, рассматривает,
паясничает.

- Во, видали! Нашел-таки человека, каков? Все смотрите! Бла-ародный!
До-обрый! Чувствительный такой! Герой! А?!

Оглядывается, широко поводит фонарем:

- Все видят? Сегодня удачный день! Есть доброволец! Есть идиот с
чувствительной - но очень глупой! - натурой! Есть некто, кто пришел, ни в
чем не успел разобраться и полез на рожон! Смотрите!

Снова ставит фонарь, спускает с плеча сетку и зачем-то трясет передо
мной, а потом тыкает меня жезлом.

- Ну ты... Ты что же, вообразил себя спасителем? Или, чего доброго,