Наталья ГАЙДАМАКА

ЗЕЛЕНОЕ НА ЧЕРНОМ

Какой был дождь!

Щедрый, теплый, он хлынул так, что ничего не стало видно сквозь
трепетную серебристую завесу. Но скоро солнце нашло просвет в тучах - и
косые струи дождя вспыхнули в его лучах осколками радуги.

Посреди умытого дождем сада в густой зелени прятался домик под
красной черепичной крышей. На крылечке стояли четверо.

- Вот это дождь! - радовался Рэм. - Правильно говорят: слепой. Идет и
не видит, что солнце светит. Смотрите, радуга! Это к счастью...

- Дождик, дождик, - грустно усмехнулась Марта. - И вправду ты слепой.
Мог бы видеть, пролился бы только на наш островок. Зачем поливать пустыню?

- Неизвестно, что еще принес этот ваш дождик, - буркнул старик.

- Мне кажется, - тихо сказала Лина, - что это первый дождь в моей
жизни...

Марта вошла в комнату и остановилась у порога.

- Что тебе? - поднял голову от потрепанной книжки Рэм.

- Да нет, ничего... ничего особенного. Просто я хотела тебе
сказать... - ее серые глаза остро блеснули и уставились в пол. Она была
сосредоточенно-хмурой, словно решала в уме какую-то сложную задачу.

- Что случилось? Чего ты сегодня такая кислая?

Все еще глядя вниз, Марта тихо произнесла:

- Больше так нельзя... Этому надо положить конец... - она запнулась,
словно ей не хватило дыхания.

- О чем ты?

Марта отвернулась к стене, зажмурилась, а когда ладони Рэма легли на
ее плечи, строптиво дернулась, освобождаясь. Небрежно собранные на затылке
волосы рассыпались по плечам. Казалось, все ее силы ушли на это простое
движение. Уже не сдерживаясь, она зарыдала - такая обиженная, такая
маленькая и беззащитная... Рэм утешал ее, как дитя: гладил мягкие темные
волосы, мокрые щеки, шептал смешные и ласковые слова... Постепенно Марта
затихла и уже не сопротивлялась, когда он взял ее голову в ладони и
повернул к свету. Белая прозрачная кожа Марты покрылась розовыми пятнами,
веки опухли и покраснели, но такая - заплаканная - она была ему еще ближе
и роднее.

- Видно, не кончился еще сегодняшний дождик, - коснулся губами одного
глаза, потом другого.

Марта невольно улыбнулась, отерла лицо уголком цветастого фартучка и
заговорила так, будто ничто на прерывало их беседы:

- Так вот, я советовалась с отцом. Не может она больше здесь
оставаться.

- Ничего не понимаю. Кто - "она"?

- Ну... эта девчонка...

- Лина?!

Марта молча кивнула.

Был обычный июльский день. По крайней мере, таким он был с утра.

Марта убирала в доме. Закончила мыть полы, взяла таз с грязной водой,
чтобы вынести во двор, ногой распахнула дверь - и остолбенела. Небо прямо
на глазах темнело, наливалось багрянцем, и густые клубы, что пенились и
набухали там, вверху, почему-то напомнили ей кипящую поверхность вишневого
варенья, которое она вчера готовила:

Таз грохнул о порог, вода разлилась, окатив ноги Марты. Она испуганно
схватилась за косяки и вскрикнула:

- Отец!

Ее крик эхом разнесся среди мертвенной тишины, которая упала вокруг.
Странные тучи быстро заполнили небо, они катились так низко, что хотелось
пригнуться; солнце исчезло, воцарился непроглядный огненный мрак. Марта
оцепенела. Безумный ужас сковал тело. Тьма была живой, она дышала, и
дыхание ее опаляло лицо...

Едва передвигая ноги, Марта заставила себя пойти за угол дома, туда,
где остался отец. В липком кровавом тумане невозможно было разглядеть хоть
что-то. Марта знала, наверное, каждую травинку в своем дворе, но сразу
утратила ориентацию и вряд ли разыскала бы старика, если б небо не
вспыхнуло дважды слепящим ярко-алым заревом. Зарницы выхватили из мрака
фигуру отца - он сидел на низкой скамеечке, прислонившись к стволу яблони.

Крепкая, сильная Марта едва дотащила его небольшое сухое тело до
дома. Ей повезло: она сразу нащупала дверь, заползла внутрь и обессиленно
вытянулась на полу, тяжело дыша и обливаясь потом. В голове гудело, легкие
словно набиты колючим мелким снегом, в груди переливался хрип. Марта никак
не могла вспомнить, закрыла ли за собой двери. Кажется, нет... Нужно было
встать и запереться, но сил не хватало. Она прислушивалась к тяжелому
дыханию отца и думала о том, что все-таки необходимо встать и запереть
дверь. Как будто это могло защитить от багрового мрака, в котором потонул
весь мир. Она вздрогнула: ветер хлопнул створкой дверей. Створка со
скрипом отошла снова, ударилась о стену, потом грохнула, будто рука
великана подтолкнула ее. Кажется, закрылась... Нет, опять распахнута...
Ветер крепчал, басовито воя, и стены дома тряслись под мощными порывами.
Дверь моталась туда-сюда, стуча о стену. Душная волна обрушилась на Марту
и накрыла ее с головой...

Очнувшись, Марта ощутила на лице жесткую горячую ладонь. Открыла
глаза. В окна пробивался слабый свет. Она взяла руку отца в свою и крепко
стиснула - старческие пальцы вяло шевельнулись.

Марта поднялась на ноги. Ее шатало, но, держась за стены, за мебель,
она упорно тащилась из комнаты в комнату. Сколько времени прошло? Часы
остановились. Как узнать, который час? Покрутила ручку приемника -
молчание, включила свет на кухне - нет тока. Ну что ж, такое бывало и
раньше. Потом все выяснится... Странное безразличие охватило ее, не
хотелось ни о чем думать.

Услышала, как в комнате со стоном зашевелился отец, вернулась к нему,
помогла встать и добраться до кухни. Достала холодное мясо, хлеб,
простоквашу, и они молча поели.

Потом осмелилась выглянуть во двор. По траве змеились седые пряди
обычного, не кровавого тумана, и она облегченно вздохнула. Медленно обошла
подворье. Животные и птицы были живы, но какие-то вялые, словно сонные.
Только пес, как всегда, радостно заскулил и кинулся к ней, жарко дыша и
стараясь лизнуть в лицо. Марта села на землю возле собачьей будки, пес
вертелся вокруг нее.

В висках стучали злые молоточки. Ноги не слушались. Словно
обожженная, горела кожа, особенно на руках и шее. Но хозяйство не
бросишь... И она поднялись, побрела дальше.

Будничные хлопоты вернули Марте покой и уверенность. Когда старик
появился во дворе и принялся, по обыкновению, ворчать, она даже
обрадовалась. Все привычно, все, как всегда: собака лает, куры кудахчут,
папенька ругается...

Старик же между тем поминал по матушке все подряд: собаку, которая
при его появлении смылась в будку; будку, которую сикось-накось изладил
нелюбимый зять; зятя, что поперся за каким-то чертом в лес по ягоды, да
еще внучка с собой прихватил - будто дома есть нечего! холодильник аж
ломится! - далее крыл и холодильник, сейчас не работающий, и идиота,
отключившего электричество, и, в конце концов, всех тех ученых дармоедов,
которые напридумывали всякие-разные токи, атомы и пропасть других
глупостей, без каких можно прекрасно обойтись... Марта не слушала эту
привычную воркотню.

- И куда лезут, умники? - гневался дедок. - Чего им еще надо? Вот и
доигрались, чтоб им пусто было! Все через них! А теперь чего ж? Конец
света!

- Да помолчи ты хоть немного! - не выдержала наконец Марта. - Чего
расшумелся? Еще ж ничего не известно...

- Дурища! Ох и дурища же ты! - завопил старик, размахивая руками у
нее перед носом - откуда и, силы взялись. - Неизвестно! Как же, придут к
тебе, известят! Все расскажут! Как ребенок! Сама погляди, если не слепая,
- и он ткнул пальцем в горизонт.

- Ребенок? - у Марты в груди что-то с болью оборвалось. - Ребенок?..

До сих пор она глядела лишь под ноги, видела только свое подворье. А
теперь выпрямилась, подняла голову, осмотрелась - и увидела черные, как
смолою облитые, холмы, которые будто стали выше и закрывали полнеба.
Где-то там, среди этих мертвых хмурых громад, затерялся ее сын -
крохотное, родное, теплое существо... Марта простерла руки к безответному
небу и закричала - пронзительно, дико...

- Ты думай, что говоришь! - вспыхнул Рэм. - Куда же ей деваться?

- Куда деваться... Мы уцелели, значит, еще кто-то мог спастись. Разве
это невозможно? Ты же сам говорил!

- Говорил. Но эти люди, может, за тысячи километров отсюда, может, и
совсем в другом полушарии. Если они вообще есть. Да я сейчас муравья на
нашем дворе раздавить боюсь, Марта, а ты из каприза бросаешься
человеческой жизнью!

- Это вовсе не каприз. Выслушай меня - и поймешь, что у нас нет
другого выхода.

- Да чем тебе Лина помешала?

- А почему это ты ее так защищаешь? Кто она тебе? Нам всем она
одинаково чужая.

- Чужая или родная, она прежде всего ребенок. Живая душа, наконец.
Беззащитная и слабая...