пощупал макушку. Вспотела, а так ничего... Череп пока в порядке.
живых аборигенов не сделали попытки причинить вред ни ему, ни Юрику, чуть
только уцелевшие обормоты с крысиными хвостиками на щитах что есть духу дернули
через поле. Тем не менее Витюня не бросал наскоро обтертый травой лом и вообще
держался настороже. Мало ли какие у местных дикарей понятия о благодарности.
Подкрадутся сзади и угостят топориком по головушке -- с диких станется. Ежу
понятно: эти гнались за ним да за Юриком, пока не угодили в засаду...
Как-то так само получилось... Может, и не на той стороне -- а только нечестно
это, когда пятьдесят против восемнадцати, да и от крысиных хвостов на щитах
нехорошо мутит. Вон он валяется, переломленный ударом лома щит с гнусной
бахромой, и вонь от него, как с помойки...
из них был изрядно посечен и едва держался на ногах, второй, рослый и сильный
мужик средних лет, выглядел лучше, но Витюня не сомневался, что в случае чего
легко с ним справится. Третий и вовсе пацан. Нет, напасть в открытую они не
решатся...
поймешь, герой ты, преступник или просто жертва обстоятельств. Сволочи туземцы
-- выбрали для своих разборок такое место, что не вмешаться было никак
невозможно. Это скольких же пришлось завалить ломом?... Кошмар!.. Да и
парашютист сгоряча сунул кому-то копьем прямо в пасть -- и попал. Родственная
душа, подельник, будущий сосед по нарам...
нары -- дело нескорое.
ветвей.
полковник Кольт, что еще не родился.
вывернул оба кармана комбинезона, осмотрел их с не меньшей тщательностью, чем
старатель свой лоток, и, уцепив дрожащими пальцами одинокую табачную крошку,
хищно принюхался.
у сосны, привалившись спиной к стволу, -- это было понятно. Ну, второй туземец
нажевал листьев пополам с корой и каким-то несусветным лыком примотал жвачку к
ранам первого -- это тоже было более-менее понятно. Но за каким лешим пацан
обошел своих мертвецов, снимая с них что-то, а потом сбегал к горушке, где
остались несколько его побитых стрелами соплеменников, Витюня не понял. Через
полчаса бежавшие приведут сюда такую шоблу, что сотней ломов не отмахаешься!
Драпать же надо!
вопрос. -- Он их с убитых снял.
Ты смотри, как бы они к этим трупам не прибавили наши, у них, по всему видно, с
этим делом просто...
поглядывая в сторону негаданных спасителей. При этом они жестикулировали и
временами показывали то на Юрика, то на Витюню. Чаще на Витюню.
горло, прислонил копье к сосне и принялся делать жесты, по-видимому,
обозначающие миролюбие: прикладывал ладонь ко лбу и сердцу, сплетал пальцы и
тряс получившейся фигурой над головой. -- Эй, мужик! Курить есть? Да, ты, тебе
говорю... Фрэндшип, блин! Бхай-бхай! Хинди-руси! Ты -- Туй, я -- Маклай,
ферштейн?
нет. Сейчас закорешимся с этими, потом легче будет. Пусть ведут к своим. Вождю
валенки подаришь, он тебя советником сделает. С привилегиями. Гарем хочешь?
просветлел лицом. -- О! Ты гляди!..
очевидное чудо: потеряв пятерых из каждых шести, им все же удалось отбиться от
крысохвостых! Больше того: победить их на их же земле, ибо тот, кто, спасая
жизнь, пустился в бегство, побит, побежден и проиграл. Славная, но горькая
победа.
воин Волка, битый двумя стрелами, еще дышал, но его душа уже покидала тело.
Юмми сняла оберег и с него. У Волков простые обереги, у всех одинаковые:
просверленный волчий клык на тонкой жилке, носимый на шее. У людей Земли
обереги разные...
тела сородичей, надо хотя бы спасти обереги и совершить над ними погребальный
обряд. Душа павшего последует за оберегом и, насытившись погребальной жертвой,
легко и радостно отойдет к предкам. Без этого она, несчастная, будет скитаться,
не находя покоя, а то и, озлобившись, начнет мстить нерадивым и трусливым
соплеменникам. Жаль, что крысохвостым достанутся тела павших бойцов -- но ведь
без оберегов это только тела, не больше. Мертвые поймут и не обидятся.
несколько порезов. Он почти нес на себе израненного Куху. Раны вожака погибшего
отряда Волков были не опасны, но глубоки, и крови вытекло немало. Куха был
бледен, мычал, не в силах разлепить губ, и едва передвигал ноги.
оружия. У того, что был облит шуршащей красной одеждой, неуместной для того,
кто уходит от погони, помимо копья в одной руке, меча в другой и топора за
поясом, за спиной висел еще и лук, а на плече болтался полный стрел колчан.
Хотя и видно было по неловкой ухватке: не лучник. Второй, могучий, истинный
спаситель, помимо своего страшного оружия, нес два копья и два топора, легко
помещавшихся в огромных ручищах, способных, кажется, сдавить камень с такой
силой, что из него потечет вода. Оба нещадно потели и мотали головами, мешая
слепням кусаться. Наверное, в Запретном мире царит вечная стужа и люди бродят в
холоде и мраке, питаясь чем придется и друг другом... Конечно, слабых съедают и
остаются жить лишь самые сильные да еще колдуны...
Непонятно только, для чего он полез в бой, вместо того чтобы навести на
крысохвостых обыкновенный морок? И почему прихрамывает? Может быть, его
колдовство действует только в Запретном мире?..
мученическая -- решать? Конечно, следовало убить обоих, выполнив наказ, -- но с
какими глазами убивать тех, кто спас от неминуемой смерти? Хотя это еще как
посмотреть... Не явись сюда чужаки, не было бы погони за ними, не попал бы
отряд в ловушку... Но разве в том вина чужаков? Каждый, как умеет, защищает
свою жизнь. Глупый еж фыркает, пугая, и сворачивается в колючий шар. Загнанный
лось поворачивается к убийцам и насмерть бьет раздвоенным копытом. Маленький,
но злющий лемминг набрасывается на стократ сильнейшего врага. Даже репейник,
выросший не там, где надо, норовит уколоть того, кто ухватится за него, чтобы
вырвать.
неукротимую свирепость сильнейшего из чужаков, на его волшебное непобедимое
оружие и небывалую силищу, покачал головой в ответ на немой вопрос. Нет, убить
их пока нельзя. Незваные гости ведут себя мирно, покорно идут следом, ну и
пусть идут. Если не нагонят крысохвостые, судьба чужаков решится не сейчас и не
здесь -- ее решат дедушка и вождь.
Запретного мира с понятной смесью уважения, беспокойства и страха и каждый раз
по-волчьи ворчал, скаля зубы.
крысы по-прежнему вились мухи. Хуккан только зарычал от ненависти и потянулся к
мечу, но поганить оружие, сшибая наземь отвратный тотем, не стал. По-прежнему с
высоко вознесшейся кроны свисало чужое огненное полотнище в переплетении белых
ремешков, озадачивая и пугая...