воды и вихревой след за кормой. Это называется турбулентностью. По ней
нас обнаружит водяной слон.
совсем не хочется тащиться по берегу с лодкой на плечах. Он слабенький.
А идти в порог ему страшно. Много бы он сейчас отдал, чтобы заснуть и
проснуться уже в донжоне. А какой хвост петушиный распускал поначалу -
Питер его взял! Ронда просилась - не взял, Людвиг просился - не взял, а
этого мальчишку взял почему-то. Устал мальчишка, выдохся еще на пути к
водоразделу, в носу ковырять и то забыл, спотыкается на каждом шагу, так
ведь на то и экспедиция. Чего ждал? Что еды хватит до возвращения?
Никогда еще не хватало. Дурак и трус - спорит с Питером... С Питером
спорить не надо, он лучше знает, что нужно, а что нет.
провозимся до вечера. Тогда в лагерь попадем не сегодня, а завтра.
Устраивает?
проходили.
ствол дерева, открытый нос лодки поверх ног Йориса затянули спальным
мешком. Багаж увязали в узлы и закрепили веревками. Напоследок Питер
осмотрел стоянку: не забыли ли чего? Вера знала, что не забыли, все вещи
были в лодке, даже вышедшая из строя рация, лишний груз, но, может быть,
ее сумеют оживить Уве или Донна. Рация была тяжелая и неудобная, когда-
то она входила в комплект единственного на корабле спасательного
вельбота и вовсе не предназначалась для переноски на спине. Связь с
лагерем прервалась после того, как Йорис при загрузке лодки оступился и
уронил рацию в воду. Вера вспомнила: Йорис еще там, за водоразделом,
виновато пряча глаза, предлагал рацию бросить. Тогда она воспротивилась,
а Питер даже не раскрыл рта и три дня тащил рацию через водораздел
поверх своей ноши, втрое большей, чем у нее или Йориса. Рацию нельзя
было бросать, во-первых, потому что даже сломанные вещи рано или поздно
находят в лагере применение, вещи дороги, а во-вторых, нельзя
провоцировать Стефана на нудное разбирательство, в ходе которого
виновным неизбежно окажется Питер - как только Йорис этого не понимает?
Питер, конечно, и тогда справится, а может, ему даже удастся выставить
Лоренца смешным, иногда это у него хорошо получается...
были точными, ни одного лишнего, ими можно было любоваться, и Вера
залюбовалась. Она догадывалась, что это лишь один из рефлексов,
многократно отработанных на сотнях стоянок и сотнях порогов десятков рек
и речек, и она сердито отогнала мысль о том, что смешно любоваться
рефлексом. Сожженное загаром лицо, очень светлые внимательные глаза, и
весло в руках сидит как влитое, хоть от холода воды пальцы давно
потрескались и кровоточат. У всех с пальцами плохо, один Питер никогда
не ноет. Как он прошел по стоянке, как прыгнул в лодку, как внушает
младшим внимательней слушать команды!.. В такого можно влюбиться.
Неудивительно, что Ронда Соман вертится перед ним во всех видах, прохода
не дает, а как он ее прозвал - Секс-петарда? Очень похоже. Нет, это
Стефан прозвал... Белокожий Стефан. Надо с ней поговорить, чтобы бросила
эту дурь: Питер - общий. Он - лидер. Наш настоящий вождь. Нет, когда-то
и Стефан был ничего себе; это страшно, что сделала с ним власть, а лет
через десять он окончательно обрюзгнет... Не хочу о нем думать. С
Питером ничего не страшно. Пройдем. Что? Грести? Правильно, нужно войти
в поворот точно посередине главной струи... вошли... а вот Йорису
страшно, зря он так суетится. Уймись, глупый, с нами же Питер, а значит,
все будет хорошо...
проносились камни, заметные только по меняющемуся характеру струй и
гладким, как стекло, неподвижным водяным горбам с беснующимися бурунными
хвостами. Лодка не умела взлетать на валы, она протыкала их носом, и
Йориса окатывало до подмышек. Вера охнула, когда во впадине между
горбами ее весло скользнуло, не достав до воды. А Питер кричит... Йо-хо-
о! Кричи, Питер! Мы должны тебя слышать. Мощная какая вода... Гребок! Р-
раз! Еще! Ушли от камня... Теперь прижим... Вера неожиданно поняла, что
нисколечко не боится. Нужно только внимательно слушать. Нужно делать
так, как скажет Питер, он знает как, он все умеет. А вот Йорис чем
дальше, тем больше боится, и гребок у него мелкий, суетливый... Сейчас
нельзя бояться. Как ты гребешь, Йорис, Питеру же трудно, разве ты этого
не понимаешь? Нас кренит... нет, выправились... Пора!!! Команда - и
теперь только вперед, Питер на корме работает как бешеный, и лодка
летит, пусть наши мышцы лопнут, но она должна лететь, ей надо успеть
пересечь струю до гряды, вон он - проход, его уже видно, но как же до
него далеко...
чуть не улыбнулась между взмахами: мне не надо, а Йорис не слышит... Она
знала, что Питер выкладывает все силы, и сама выкладывалась без остатка.
Крайний камень в гряде надвигался с пугающей быстротой, в главной струе
их снесло далеко вниз, но проход справа приближался с каждым взмахом
весла, и Вера знала, что они успеют, непременно успеют, иначе просто не
могло быть...
набок.
широкий, в ребрах-поперечинах трап. Прямо перед ним в граните зияла
глубокая трещина: сорок лет назад скала не выдержала нагрева при
вплавлении в нее корабля. Кое-где за гранит цеплялся лишайник. Через
трещину был переброшен мостик, и от него, петляя и ветвясь, по лагерю
разбегались тропинки: к огороду, к мастерским, к навесам и сараям, к
перелазам в частоколе, а самая широкая и утоптанная шла к воротам и,
миновав их, сворачивала к болоту.
трапом - тоже.
угадывалась снятая с "Декарта" переборка, горела топка. Едкий дым уходил
в небо сквозь полый ствол кремнистого дерева, выше частокола круто
загибался по ветру и рассеивался по-над болотом. Над топкой шипел и
плевался паровой движок, соединенный с электрогенератором,- прожорливое
детище Фукуды и Людвига, обеспечивающее корабль энергией и, как ни
странно, достаточно надежное. Свистела струя пара. Со скрипом крутился
маховик, и что-то надоедливо дребезжало. От генератора к кораблю змеился
тощий кабель, просунутый в аварийный люк. Большую часть энергии
поглощала ненасытная прорва синтезатора пищи, меньшая тратилась на
питание корабельного мозга и радиомаячка, утилизацию отходов, освещение
и отопление жилых помещений. Последнее наполовину обеспечивалось
собственным теплом людей, находящихся внутри "Декарта".
Фукуда Итиро. Поставив корзину, встал на цыпочки, пощелкал пальцем по
врущему манометру, пошуровал в топке и только тогда заметил Стефана.
Заметив - совершил полупоклон. Он не просто кланялся Стефану, как
кланялся всем, кто был старше его, а именно с о в е р ш а л обрядовое
действо, встроенное в него, очевидно, генетически.
подвоха, ни саботажа: размеренную работу механика, помимо прямого
приказа, могло бы остановить разве что стихийное бедствие. В остальном
Фукуда был загадкой. Не друг, но и не враг. Молчун. Раз молчун и не
дурак - значит, думает. А о чем? Вопрос... Но лоялен к начальству, а это
главное. Умеренно лоялен. Ладно и так.
что торф последнее время не успевает как следует просохнуть, из-за чего
сажа осаждается в трубе с ненормальной быстротой, во-вторых, что пресс
для брикетирования торфа работает штатно, а в-третьих и в-главных, что
котел работает нештатно, и если Диего сегодня же не синтезирует жидкость
для снятия накипи, достигшей угрожающей толщины, то Фукуда ни за что не
ручается и ручаться не может.
решений. Самолюбие его не было уязвлено. Попроси Стефан совета - он
только удивился бы: здесь, как и дома, в рыбацком поселке на Окинаве,
каждому следовало заниматься своим делом, не перекладывая на посторонних
личную головную боль. В своей же области Фукуда был незаменим.
Сегодня будет праздник. А жидкость будет завтра, я прослежу.
и принялся кидать в топку брикеты. После ухода с Питером сразу двух
работников он обходился без кочегара, уставал, но не жаловался.
Идеальных специалистов не бывает вообще, а этот - лучший из
неидеальных... Стефан вдруг понял, почему начал утренний обход с
хозяйства Фукуды, хотя обыкновенно заканчивал им: не было желания
портить себе с утра настроение.
нитками в тени частокола и прикрытых длинным навесом от косых рассветных
и закатных лучей. Без навеса картофель погиб бы в считанные дни,
разделив судьбу двух десятков картофелин, случайно найденных в кухонной
кладовке "Декарта" и высаженных в грунт в незапамятные времена. Тогда
Лондон Джек
Лукин Евгений
Лукин Евгений
Афанасьев Роман
Василенко Иван
Березин Федор