приходил... А может, он тут всего один и был, откуда мы знаем...
за собой мокрые следы. Он ловил каждую секунду отсрочки.
Стефана с недоверчивой надеждой. Стефан отвел глаза.
никак не удовлетворяло. Незаметные волоски-паутинки, обрываемые
вошедшим, разлитое по полу машинное масло возле шатких механических
конструкций, обрушивающихся с жутким грохотом при малейшем
прикосновении, емкостные ловушки, невидимые пучки тех или иных лучей в
дверном проеме, акустические датчики, электромагнитные датчики,
реагирующие на биение сердца вошедшего, хеморецепторы, соединенные с
сигнальной сиреной,- все это, включая вульгарные грабли-самоделки на
полу у двери, однажды с блеском сработавшие, уже было придумано,
изготовлено, опробовано, принято на вооружение, рано или поздно
раскушено и с потерей новизны переставало быть защитой. На каждую
выдумку неизбежно находилось противоядие - иногда спустя месяцы, как,
например, в случае с детектором биотоков. Чаще - спустя дни. Но
контрсредство находилось всегда. Иногда Стефан думал о том, что лучшей
защитой была бы толстая стальная дверь с неподъемным амбарным замком. Но
это означало бы преподнести подчиненным такой подарок, о котором они
едва ли могли мечтать. Это означало без боя признать поражение.
приемлемым, молча закончил работу и вышел из капитанской каюты. Спать не
хотелось совершенно. Сутки здесь длились тридцать один час, и даже летом
почти половину их занимала черная беззвездная ночь. Зимой - чуть больше
половины. Планета практически не знала смены времен года, природа в
средних широтах навеки застыла в прохладном робком лете, зимой чаще
обычного дули северные ветры и шли дожди - вот и все. Пятнадцатичасовая
темнота давала время выспаться всем, включая двоих дозорных на крыше,
делящих ночь на два дежурства. Вполне достаточно, чтобы весь день быть
бодрым и не скулить. Так нет же - скулят... Даже не от холода скулят,
размышлял Стефан, не от дождя этого идиотского - от жизни такой. От
вынужденной убогости, от четкой размеренности работ, зачастую
бессмысленных, но необходимых для того, чтобы не деградировать в колонию
простейших, а самое главное - от отсутствия перспективы. От полнейшей
никчемности нашей жизни и нашего вечного детства, это-то давно дошло до
каждого. И каждый почему-то уверен, что Стефан Лоренц этого не понимает
- то ли вообще не способен понять, то ли, что вероятнее, понять не
желает. Как же: Лоренц - капитан! Лоренц - диктатор... Стефан напрягся,
скаля зубы. Шаги против воли сделались пружинящими. Да! Да!! Диктатор!
Шейх! Пахан, черт вас подери! Узурпатор! И так будет! Думайте обо мне
что хотите, только я вас самим себе не отдам, так и знайте...
хотя до рассвета оставалось еще не меньше часа и Стефан ясно понимал,
что до самой сирены общего подъема мог бы спать спокойно: второй раз за
ночь они не сунутся. Наверняка. Времени у них навалом, торопиться
некуда. А мы пройдемся... Стефан помнил, что когда-то второй вахтенный
при отсутствии на борту нештатных ситуаций был обязан раз в смену
совершить обход служебных помещений, больше по традиции, чем по
необходимости. Иногда это делал сам Бруно Лоренц, капитан "Декарта",
бывая в такие минуты строгим и добродушным одновременно, и его тяжелые
шаги внушали спокойную уверенность в благополучном исходе чего бы то ни
было, один только раз Стефан помнил отца в ярости... Ладно, назовем эту
прогулку обходом... Назовем это преемственностью. Скорее всего в
ближайшие дни они ничего существенного не предпримут, будут все как один
фальшиво равнодушны и до некоторой степени исполнительны, но будут в
конце концов работать, без энтузиазма принимая поощрения и без особых
пререканий снося наказания, особенно старшие. И все как один... нет, не
все, а почти все - с едва заметным "почти" - будут ждать... ох, как они
будут ждать, когда вернется Питер! Если вернется...
вернется, тоже будет плохо, и даже еще хуже. Было бы идеально, если бы
вернулись Вера и Йорис, а Питер где-нибудь сгинул: на порогах, что ли,
или на озере - там водяной слон очень даже не прочь перевернуть лодку и
позабавиться с гребцами, а озера Питеру никак не избежать... Нехорошо
так думать, не надо бы этого. Нет, он вернется, конечно. Всегда
возвращался. Десятки дальних экспедиций, сотни небольших вылазок - и
ведь все, кроме одной, удачные! Вот в чем штука: неудачных он себе
позволить не может. Рискует, очень рискует. Разбил три лодки, доламывает
четвертую, а у самого за сорок лет ни одной серьезной раны, ни одного
паршивенького перелома! Отчаянная и разумная голова этот Питер, что есть
то есть, вот к нему и тянутся аутсайдеры вроде Йориса или Уве. О Ронде
Соман и говорить нечего: влюблена в Питера до фетишизма, или как это
называется, молится на него, вешает на себя всякую дрянь, которую он ей
привозит и дарит: блестящие камешки, ракушки какие-то... прикажи он ей
броситься с верхней площадки - ведь бросится и еще с радостью, что до
нее, дурочки, снизошли. Но дурочка она только с Питером, а было бы
хорошо, если бы не только... Ладно, она-то не аутсайдер, она -
исключение из правила. Будем так считать. А кто тогда Людвиг? Тоже
исключение? Да. Исключение. И Дэйв... Что-то много исключений. Обоим
чуть-чуть не хватило до лидерства, Людвигу - оптимизма и быстродействия
ума, Дэйву - выдержки и возраста. Дикий он какой-то, Дэйв. Опасный
звереныш. Хорошо уже то, что он одинаково ненавидит и Питера и меня,
вообще всякое начальство он ненавидит, что существующее, что
потенциальное, и поэтому к Питеру он не примкнет, не тот случай. Зря его
Питер приручал, таскал по экспедициям - как не было между ними ничего
общего, так и осталось...
прибраться",- мельком подумал Стефан. Аварийное освещение давало
причудливые тени. Недавно вывешенный рукописный лозунг: "Равные права -
равный кусок" был изъеден кислотой и плохо читался - "Выяснить, кто и
где раздобыл кислоту",- отметил Стефан. Где-то наверху в нескольких
ярусах над головой на продуваемой насквозь верхней площадке стучал
зубами замерзший Киро Васев, где-то внизу, куда ушел Уве, копилась
привычная ледяная злоба, и длинно, неумолчно и безнадежно, как всегда
перед восходом солнца, кричала запертая в изоляторе медотсека
сумасшедшая Абигайль, а за ближайшим углом кто-то прятался. Стефан не
увидел и не услышал его, он не смог бы объяснить, почему он почувствовал
человека за поворотом коридора, но, почувствовав, он замедлил шаги. Кто-
то невидимый стоял там. Ждал. Он был один, и Стефан с облегчением
перевел дух. Рука, начавшая движение к кобуре, опустилась. Перед одним
противником - если это противник - нельзя показывать свою слабость,
Стефан знал это очень хорошо. Угрозы бластером - всегда слабость.
Спасительная слабость, к которой с каждым годом приходится прибегать все
чаще и чаще...
то так и будет кричать, ты же знаешь. Слышу - кто-то идет. Не хотелось
встречаться. Я думала, или к тебе идут, или от тебя. Чувствовалось что-
то такое... в общем, со мною вчера почти никто не разговаривал. Хотела
предупредить.
инфракрасную завесу, хотел бы я знать. Может, кто-то надоумил?
Уве...
жизнь. Иногда даже бывает то, что невозможно, только редко.
пятьдесят лет. Эта планета. Это солнце, от которого взрослые умирают, а
дети живут очень долго, чтобы со временем стать маленькими старичками,-
это возможно? Кто-нибудь о таком слышал? Думал о таком?
старушка. Погляди, на мне даже морщин почти нет.
то, что мы стареем медленнее, чем нормальные люди, но все-таки мы
стареем. И когда-нибудь нам придется умереть.
большим облегчением. Но мне бы не хотелось. А они вспоминают Иветт.
Помнишь, как она умирала?
аппетит. Но тогда у нас было лучше с едой. Никто не понимал, что с ней
происходит, она и сама не понимала. Ты мне потом сказала, что ее
организм просто не выдержал.
умерла бы через две-три недели. Как все взрослые. Будь она постарше, она
умерла бы одновременно со всеми. Ей ведь было уже двенадцать - совсем
Курылев Олег
Суворов Виктор
Посняков Андрей
Андреев Николай
Шилова Юлия
Сертаков Виталий