Александр ГРОМОВ

ТЕКОДОНТ

Особенно сильный удар тупым носком ботинка свалил его с четверенек на
бок, и тотчас последовал еще один, заставивший захрипеть и скорчиться, - в
солнечное сплетение. Били профессионально, но голову, живот и позвоночник
не трогали, видно, был приказ не калечить, а ребра Пескавин прикрывал
локтями. Сопротивляться было бессмысленно, он это понял сразу, еще до
того, как отобрали стилет. Бежать тоже не следовало: тот третий, с
кровяными кроличьими глазами, что встал у выхода из коридора на стреме, не
выпустит, а если все же случится чудо - еще того хуже: найдут, не могут не
найти, еще два дня здесь торчать. "Расположенный в одном из красивейших
уголков Тверди, - пульсировали в голове фразы из путеводителя, - и
окруженный живописными вершинами, заповедник в последние годы заслуженно
приобрел славу наиболее посещаемого объекта всего Восточного Рукава.
Горные озера с чистейшей водой, альпийские луга и величественные горы,
окружающие Ущелье, придают заповеднику неповторимый колорит..."

Ему удалось откатиться к стене. Теперь эти двое мешали друг другу,
удары пошли пореже и не такие сильные. Парни уже перестали шипеть при
каждом ударе, как коты, и только посапывали: видно, выдохлись. "Хватит
уже, - злобно подумал Пескавин. - Мне все ясно, понял. Добродушное
отеческое внушение. Слушайся старших, не огорчай папу и маму."

Бить перестали. Он немного поворочался покряхтел - "Талантливо
изобразил в самом начале, что попали в пах, иначе бы не удовлетворились,
добавили бы еще", - потом медленно поднялся на четвереньки. Дальше
подниматься не стоило: внушение внушением, а в конце должен стоять жирный
восклицательный знак. Ну, где он?

Пинок в шею бросил его лицом в пол. Теперь можно было встать, ребятки
получили полное педагогическое удовлетворение. Педагог педагогу волк,
подумал Пескавин, отклеивая лицо от пола. Каждый гад вокруг педагог,
потому что учитель учит, а педагог внушает, а внушать все любят, это им
только дай... Он помотал головой, разгоняя муть перед глазами. Муть
раздвинулась, и из нее выплыли кроличьи глаза:

- Больше к мумиям не ходи. Понял?

Пескавин кивнул.

- Увидим еще раз - пеняй на себя. Дружеский тебе совет: улетай
сегодня же. Помой морду и уматывай. Деньги есть?

Пескавин сглотнул слюну, пошевелил во рту языком - зубы целы,
"восклицательный знак" пропал даром. Подавил желание ухмыльнуться.

- Какие там деньги. Билет есть. На послезавтра.

- Обменяй. Чтобы завтра мы тебя здесь не видели. Хорошо понял?

- Угу, - Пескавин снова кивнул.

- Не слышу!

- Я хорошо понял. - Поспешная фраза, запнувшись на вылете, прозвучала
жалко. На всякий случай Пескавин громко хлюпнул носом. Кажется, получилось
убедительно. Провинция... Там, где его знали, приходилось играть со всей
отдачей - здесь клевали и на халтуру в четверть силы.

Педагогов черти уже унесли куда-то. Красноглазый, сворачивая в фойе,
подмигнул с добрым юмором и, куражась, соорудил из пальцев бодливую козу.
Пронесло. Морщась от боли, Пескавин кое-как отряхнулся, ощупал лицо -
ничего, крови вроде бы нет. Хоть сейчас иди через толпу к кассе менять
билет - рыло как рыло, никто и не обернется. Он тихонько выругался. Черт,
угораздило же, чтобы и без денег, и облажаться, как последний ватрух!
Ломтиками себя называют, пальчики ломают у мумий, а может, и не только у
мумий, по всему видно, что не только. Местный прайд, ребята серьезные,
цепкие, и работают, видно, чисто, чужаков неопрятных к пальчикам близко не
подпустят. А без пальчиков - долгов по самые ноздри, опять набегаешься с
высунутым языком и половую тряпку не раз из себя изобразишь к всеобщему
удовольствию. Рифмач того и ждет.

Он уже знал местную цену пальчикам. Указательный и большой идут по
триста, реализацией ведает мелкая фарца. Дешевка, но денег хватит разве на
один, а для того, чтобы оправдать полет на эту самую Твердь (с экскурсиями
и проживанием в туристском приюте, оказавшемся вдруг дорогим отелем), их
нужно четыре, это минимум. Да еще горное снаряжение. "Сволочи эти ломтики,
- подумал он не в первый раз. - Из-за четырех-то пальчиков!"

Где он свалял дурака, он и сам не понимал, и это было самое
противное. А было так. Вчера, проплутав весь день в горах - нарочно вышел
с утра и отправился в другую сторону, - он к вечеру одолел перевал в
Ущелье Каменных Мумий. Все было тихо. Экскурсанты уже убрались, да и
вообще в этот конец Ущелья мало кто заглядывал. Солнце уже упало за горы,
снег сделался серым, а выходы скальной породы чернели, как зевы пещер.
Быстро темнело, и времени было в обрез. Ему повезло сразу же. То ли здесь
недавно расчищали, то ли снег подтаял и осел, но первая же мумия повергла
его в шок. Позавчера ее здесь не было. Он напряг память. Точно не было.
Такие долго не стоят. Их либо перетаскивают в начало экспозиции, где и
охрана и все такое, либо охрану опережают ломтики и тащат мумию через
дальний перевал, а как и куда потом вывозят - о том лучше спросить их
самих, да что-то никто не спрашивает. На том перевале, по слухам, снег не
успевает заносить россыпи стреляных гильз и среди куч брошенного барахла
все еще отчетливо виден остов боевой платформы, не то потерпевшей аварию,
не то сбитой ракетой "земля-воздух". И второе скорее, чем первое.

Собственно, мумий было две. Женщина с ребенком на руках, оба
каменные, и одежда на них, та, что еще сохранилась, тоже каменная, ломкая,
как старый целлулоид. Ишь ты, повернута спиной к выходу из Ущелья,
согнулась над ребеночком-то, загораживает, стало быть. Как же, загородишь
от того, что тут было! Очень даже! Пескавин негромко рассмеялся. Такая
удача ему и не снилась. Мать, защищающая дитя! Да за такой классический
сюжет любой ненормальный коллекционер, а они все ненормальные, отвалит
кусков пятьдесят и не вякнет! Это вам не пальчики отломанные, это вещь!

За надсадным визгом резака (нечего было и думать тащить через перевал
ее всю, взять хотя бы верхнюю половину с ребенком - и то килограммов
пятьдесят) он не сразу услышал гул вертолета. А когда услышал, сделал все
как надо: разбрасывая снаряжение, кинулся вверх по склону, обходя нависший
снежный карниз, успел влезть и спустил лавину как раз тогда, когда из-за
поворота Ущелья показались бортовые огни. Уже совсем стемнело. Укрывшись
за гребнем, Пескавин наблюдал, как вертолет порыскал туда-сюда,
высматривая, потом завис, осветил прожектором сошедшую лавину с
выдавленным на поверхность рюкзаком, нетронутую лавиной мумию, валявшийся
рядом брошенный резак. Садиться не стал, повисел немного, развернулся и
унес свои огни и гул винтов туда, откуда прилетел. Мордам из охраны все
было ясно. Спугнули шустрого ломтика, ломтик кинулся бежать и угодил под
лавину. Туда ему и дорога. Пескавин тихо выматерился. Мумия уходила из-под
носа, нечего было и думать к ней возвращаться. С вертолета-то ее тоже
разглядели, запросто могут вернуться со специалистами и оборудованием,
выворотят по всей науке из снега, выковырнут и перетащат в зону обозрения.
Было обидно. Он вернулся в отель, не догадываясь о том, что завтра утром
будет настойчиво приглашен в пустой коридор. Утренний моцион вышел боком.

У себя в номере Пескавин первым делом обозрел себя в зеркало. Так и
есть, всего лишь маленькая ссадина в верхней части лба, почти не заметно,
но лучше будет зачесать волосы на другую сторону. Вот так. Совсем другое
лицо. Хм, а зачем оно нужно, другое лицо? Рискнуть? Можно и рискнуть, я
для них теперь козявка раздавленная, медуза на берегу, им, гадам,
предположить такую наглость и на ум не придет... Стой, дурак, сказал он
себе. Тебя же пожалели, они же сами имели глаз на ту мумию, а ты и нагадил
под носом, шкодник. Счастлив должен быть, что жив, светиться должен
радостью, петь и плясать должен, если порядочный человек, а не сукин сын!
Он порылся во внутреннем кармане куртки, полный скверных предчувствий,
вынул и развернул бумажку. Мало, ох, мало. Единственный пальчик, добытый
на давешней экскурсии, да и тот мизинец. Теперь он был сломан, раскрошился
на части от удара ботинком. Та-ак. Пескавин несколько раз сжал и разжал
кулаки, потом облизнул пересохшие губы. Съел, дружок, вкусно? Это тебе
Твердь, не что-нибудь, а где и когда на Тверди наносили одиночные удары?
Здесь не просто бьют, здесь добивают. Сам же и виноват, нельзя было все
надежды на будущее связывать с этой поездкой. Кто там сказал: светиться
радостью? Рифмач, если будет в настроении, сощурится, зевнет в лицо всей
пастью и под гыгыканье подпевал выдаст что-нибудь вроде: "Как здоровьице,
сынок, много бабок приволок?" - и станет ясно, что теперь самое время
начинать каяться, ползать на брюхе и плести слезливую ахинею. Занятие
вполне бессмысленное, но - ритуал, поучительный для многих. Никого не
интересуют басни - попытка выползти из-под Рифмача обнаружена и прощена не
будет. Тут хорошо, если какой-нибудь умник из молодых и неотесанных
сунется подсказать Рифмачу рифму, а Рифмач этого не терпит и непременно
возьмется сам насовать умнику в личность, а там, глядишь, и отложит на
время науку шустрому выползку. Но не забудет - это точно.

В кассе он обменял билет на корабль до Хляби ("Есть только на
грузовой рейс, будете брать?" - "Еще как буду"), сгреб сдачу и огляделся.
Глаза за ним вроде бы не было. Через фойе стадом шла большая группа
экскурсантов. Последний шанс, прежде чем исчезнуть, решил подразнить.
Сейчас эта группа прошаркает ногами по скользкому мрамору, пройдет мимо
касс, мимо автоматов с сувенирами, мимо двух скучающих сотрудников
внутренней охраны и погрузится в туристский автобус, галдя и предчувствуя
впечатления. И тогда шанса уже не будет, а будет нудное ожидание рейса,
попытки склеить поломанный пальчик и долгий путь в тесной грузовой банке,
где, говорят, даже коек на всех не хватает, так и спят по очереди, как в
подводной лодке. Пескавин оторвал лопатки от стены и, непроизвольно
оглядываясь, направился к выходу. Кажется, все было чисто. Никто не
двинулся, и даже знакомый фарцмейстер Детка, мелкий жучок из самых