Марина и Сергей ДЯЧЕНКО

АВАНТЮРИСТ

В затерянной среди снегов избушке не горел ни один огонь; на месте камина
темнела свежая каменная кладка. Он сидел, надвинув на уши шерстяную шапочку, и
ждал восхода луны. Маленькое окошко светлело толстой коркой изморози - его
смерзшимся дыханием.

Вой ветра в бесполезной каминной трубе. Далекий вой волков.

Он был один посреди снежной пустыни, посреди белого леса, посреди
вымерзшего мира; он был одинок, ему было холодно, он мечтал согреться.

Наконец, белый лунный луч лег на окошко снаружи. Холодные узоры обрели
форму и объем; по мере того как луна поднималась выше, ледяная картина оживала и
менялась.

Паутина едва различимых черточек. Цветные ленты, тугие, как змеи; белые
ветви мертвых деревьев. Белая шерсть несуществующих зверей. Тяжелые, полные
снега колосья.

Он сощурил слезящиеся глаза. Звуки; отдаленные голоса. Тени-Лица.
Смыкающаяся трава. Топор, падающий на пустую плаху; хохочущая толпа, струйка
песка, бегущая по ступеням, золотой блеск...

Он подался вперед.

Золотая пластинка с фигурной прорезью. Желтый металл, покрытый многими
слоями могущества подобно снежному кому, наворачивающему на себя один пласт
снега за другим, подобно куску хлеба, одетому в масло, и в мед, и в сыр...

Золотая пластинка, вырастающая до размеров колоссальной двери. Прорезь,
обернувшаяся высоким проемом; в проеме замерла человеческая фигура.

Сизый младенец в колыбели. Голый младенец с тремя пуповинами вместо
одной.

Три лица. Одно постарше, другое помоложе и третье, смазанное, будто
занесенное песком. Три женщины.

Три нити. Три корня. Три дороги.

Он подался вперед.

Луна погасла, съеденная случайной тучей; танец теней на стекле оборвался.
Натянув поглубже шерстяную шапочку, он откинулся на спинку кресла, в изнеможении
закрыл глаза.

Пусть он не знает, где искать - но сегодня ему впервые открылся предмет
его поисков...

За мутными стеклами жил своей жизнью заснеженный лес, и металось между
нагими стволами голое, замерзшее эхо далекого воя волков. А потом пришел другой
звук, негромкий и мирный, который был в то же время невозможным и пугающим.

В окошко стукнули. С той стороны.

Он вздрогнул. На белом непрозрачном стекле лежала тень.

Случайный путник? Среди ночи? Среди леса? Здесь?..

- Слышишь меня?

Голос не был ни простуженным, ни усталым, ни напутанным.

- Ты уверен, что оно того стоит? Что это тебе нужно?

Сквозь слой инея понемногу проступали черты лица. Оттуда, снаружи, глядел
сухощавый старик с нехорошими, пристальными глазами.

- Ты уверен, что следует браться?..

- Надо мной нет твоей власти. Скиталец,- глухо сказал человек в шерстяной
шапочке.

- Ты уверен?..

Страх им владел или другое чувство - но, нашарив в темноте палку, он с
нешироким замахом опустил ее на заиндевевшее стекло.

Со звоном разлетелись осколки. Кинулся в лицо ледяной ветер; за окном был
лес и была ночь, и еще гладкий нетронутый снег, белая скатерть, давно не
помнящая человеческих следов.

Тогда он стянул свою шапочку, обнажив крупный, совершенно голый череп.
Тщательно вытер холодный пот со лба.

Ветер швырнул пригоршню снега в разбитое окно.

Он мерз. Невыносимо. Нечеловечески.

Cтенки пахли гниющей ветошью, и факел тюремщика мерцал где-то совсем уж
высоко, когда он - тюремщик, а не факел - изрек с претензией на торжественность:

- Невинные, будьте спокойны, ибо Судья подтвердит вашу невинность!
Виновные, пе... ре.. тре-пещите, ибо Судья пе... про-зрит ваши души до глубины
замыслов и покарает нещадно!

Слова были заученные, а голос такой сиплый и испитой, что даже здесь, на
дне каменного мешка, мне померещился сивушный запах из недр вещающей глотки.

- Да свершится правосудие! - провозгласил тюремщик со значением. Постоял
немного, любуясь нашими запрокинутыми лицами, а потом залязгал затворами,
заскрипел лебедкой - и захлопнул над Судной камерой железную крышку. Будто
суповую кастрюлю накрыл.

- Светлое Небо, спаси, защити,- застонал в темноте воришка.- Ой, больше
не буду, ни пальчиком, ни грошика не возьму, только помилуй, ой...

Прочие молчали.

Молчал одноглазый разбойник, пойманный в лесу много месяцев назад и
дожидавшийся Судной ночи чуть не полгода. Молчал старик, такой благообразный с
виду, что хоть сахаром посыпай, а обвиненный, между прочим, в изнасиловании и
убийстве девчонки-работницы. И единственная в камере женщина молчала тоже - я не
знал толком, за что ее спустили в эту яму.

- Спаси, светлое Небо... Я больше не буду...- хныкал воришка. .

Глаза понемногу привыкали к темноте. Старик стучал, как дятел, пытаясь
добыть искру из своего огнива. Разбойник сопел. Густой воздух стоял в камере,
будто смола в ведре - неподвижно, ни дуновения, ни сквознячка, я подумал, что
скоро утоплюсь в этих ароматах - сырость, гниющая ветошь, разбойник смердит, от
дамочки несет немытым телом пополам со сладкими духами, та еще, наверное,
штучка...

Запахи стекались и стелились на каменный пол. Ведя рукой по стене, я
нашел дальний угол и, не решаясь сесть, прислонился к волглой стене.

- Здесь свечи! - радостно сообщил старикашка.- УГОЛКОМ прилеплены...
Посмотрите, господин, а в том углу свечечек нету?

"Господин" - это, вероятно, ко мне.

- Гордые они,- сухо сообщила женщина.- С нами, чернью, не
разговаривают... А вот как придет Судья, как впарит им по самую макушку!

Воришка застонал громче. Кто-то - похоже, разбойник - взял на себя труд
ткнуть его кулаком в ребра. Стон моментально иссяк.

- Язычок придержала бы,- мягко порекомендовал разбойник женщине.- Тебе,
думаешь, не впарит?

- Я невиновна,- с достоинством заявила узница.- Мне-то что, мне бояться
не-ечего...

- А я на базаре кошелек спер,- трагическим шепотом признался воришка.- И
гуся... на той неделе... спер и продал... и цепочку... у толстобрюхого...
вытащил...

Одна за другой загорелись две свечи. И как-то сразу стало тесно - будто
каменные, тускло поблескивающие стены сделали по шагу вперед. А железный потолок
- .суповая крышка - опустился, намереваясь лечь нам на головы.

- А коли невиновна,- разбойник прищурил свой единственный черный глаз,-
так зачем под Суд угодила?

- Этим заразам лишь бы людей хватать,- женщина, оказавшаяся средних лет
шлюхой, высокомерно повела плечом.- Судья разберется.

- Разберется,- со зловещей ухмылкой подтвердил разбойник. Воришка
заплакал, перечисляя свои прегрешения:

- И в прошлом году... из повозки... два мешка... и на базаре...
опять-таки кошелек... и купцу... и у мамаши...

Он был худой и востроносый, ему было лет шестнадцать, и, раз встав на
путь покаяния, он не мог уже остановиться. Его воспоминания углублялись все
дальше и дальше в детство - скоро он помянет леденец, украденный у младшей
сестры в возрасте пяти лет...

- Господа,- старичок кашлянул.- Я, может быть, не вовремя... но,
собственно... Правосудие не есть дело призраков. Что, собственно, господин Судья
может...

- Помолчал бы,- в голосе разбойника явственно скользнуло отчаяние.

- Попался - так помолчи...

Старикашка упрямо поджал бесцветные губки:

- Я, господа, говорил со стражей... Самый грубый мужлан разговорится,
если подобрать к нему подход... И господа тюремщики признались, что за все
время... лет двадцать... ни разу не было случая, чтобы... в этой камере
что-нибудь такое случилось. Все, кто вошел в нее с вечера, утром выходят
живы-здоровехоньки и идут на четыре стороны... То есть было, однажды, лет пять
назад, когда кого-то удар хватил со страху - так, господа, удар где угодно может
хватить, особенно если пугливый...

- До седых волос дожил,- укоризненно вздохнула женщина,- Седину развесил,
а не знаешь, что Судья...

И запнулась. Мне сперва показалось, что это разбойник как-то по
особенному на нее посмотрел - но нет, разбойник глядел в пол, тем не менее
женщина замолчала, будто поперхнувшись, и даже запах сладких духов потерял
уверенность и ослабел. Или мне померещилось?..

Р-рогатая судьба. Неужели этот старикашка и впрямь кого-то задушил?..

- Молодой господин,- старичок поймал мой взгляд и прижал кулачки к
сердцу,- вот вы, как человек приличный и, без сомнения, образованный... Могут ли
призраки сколько-нибудь вмешиваться в людские дела? То есть, конечно, они могут
пророчить и всякое такое, но правосудие, как мне кажется, настолько человеческое
занятие...

- Ты девку порешил или нет? - угрюмо поинтересовался разбойник.- Ежели
нет, то дело другое... а вот если...

Старичок возмущенно вскинул брови, но этого ему показалось недостаточно,
тогда он всплеснул руками и замотал головой, всем своим видом показывая,
насколько глупы и беспочвенны подобные обвинения. Женщина мрачно усмехнулась:

- А коли невинный... Чего ерзаешь?