напоминала не то зверинец, не то сумасшедший дом, не то перенаселенный до отказа
муравейник. В трех комнатах помещались теперь Лидкины мама с папой, Яночка с
двухлетним Тимурчиком, Лидка с трехмесячным Андреем и младший Лидкин брат Паша,
исполнивший свою угрозу и приведший в дом жену, правда, годовалый ребенок у нее
был от какого-то другого мужчины. Сама Лидка жила теперь бок о бок с племянницей
Яночкой. Тимурчик ревновал к младенцу, приходившемуся ему дядей, капризничал,
изображал беспомощность, умышленно писал в штанишки и все норовил забросить в
колыбельку то грязный ботинок из прихожей, то подобранный на улице осколок
стекла, то еще какой-нибудь опасный хлам.
жить, она либо не поверила бы, либо побежала бы топиться. Теснота, нищета и
бесконечный детский гвалт- тем не менее Лидка была безмятежна, как никогда.
Почти счастлива.
ребенком, будто дракон над грудой золота. Откуда-то взялись запасы пеленок и
одежек, два цикла дожидавшихся своего часа. Мама гуляла с коляской, бегала на
молочную кухню, готовила кашки и смеси -своего молока у Лидки было мало, и
Андрея почти сразу же пришлось докармливать.
уважительно. Поначалу она шарахалась, а потом привыкла и даже научилась находить
удовольствие в несуетных разговорах, куда более полезных и актуальных, нежели
целые полки запыленных книг. Девятнадцатилетние девчонки, нянчившие по двое
детей каждая, охотно делились с Лидкой своим богатым опытом. Унылая бездетная
стерва умерла, ее место заступила не очень молодая, но энергичная мать
слова. Все, когда-то казавшееся ей ценным и значительным, теперь частью
отодвинулось, частью перестало существовать. Мир упростился, время
распределилось на промежутки между сном и кормлениями. Еще одна коляска в общем
потоке, еще одна справка в поликлинике, еще одна бутылочка детского питания...
хозяйственную сумку с бутылкой подсолнечного масла. Ей повезло: масло завезли в
магазин прямо перед ее носом, она успела подскочить к прилавку и оказаться в
голове свеженькой очереди.
заселенных скамеек, стояла, явно кого-то дожидаясь, тощая бледная женщина в
черном плаще. Слишком теплом для майского дня. Руки женщины лежали глубоко в
карманах.
загораживая Лидке проход.
оскалила больные зубы и быстро вытащила правую руку из кармана.
все от начала до конца, утверждали в тот вечер, что это Лидка была стремительна
"ну прямо как зверь".
предназначенной Лидке кислоты плеснула на дорожку. Часть попала на джинсы, и эти
джинсы пришлось потом выбросить. Несколько капель угодило на голую руку, но боль
пришла уже потом.
Металлическая баночка с непонятной надписью валялась на асфальте, и на нее уже
кто-то наступил.
проклятье на твой род, и на детей твоих!
желтые листы бумаги - бледные ксерокопии документов с печатями, с устрашающими
грифами.
черная женщина не спешила убегать; прибывшая по вызову милиция довольно грубо
затолкала ее в машину, а она все кричала и кричала с видимым удовольствием:
масляная лужа.
скромную организацию под вывеской "Отдел Общественной Безопасности", ООБ.
младше. Никого из них Лидка прежде никогда не видела, но глаза-буравчики были,
очевидно, неотъемлемым атрибутом любого наследника ГО. Как будто бывшие
сотрудники Гражданской Обороны сложили свои буравчики в сейф, чтобы преемники,
ввалившись в здание, первым делом примерили на лица этот незабвенный,
специфический взгляд...
показания и велел ей расписаться. Показаний было- кот наплакал. Шла домой,
увидела совершенно незнакомую женщину. Успела уклониться от направленного в лицо
потока кислоты. Нанесен незначительный материальный ущерб и значительный
моральный...
мех, и достал откуда-то новый лист гербовой бумаги.
расстались с ним в прошлом цикле. Очень давно.
м-м, проблемы.
усмешкой: - Я была, видите ли, влюблена. И мне отвечали взаимностью.
прикидывая, кто же был тот ненормальный, что влюбился в эту грымзу.
тому времени с Рысюком?
тоном, что для полноты картины следовало добавить: "...дурачок мой". -
Давным-давно рассталась. Претензии этой женщины... мягко говоря, смешны.
ей потребуется помощь психиатра... Спасибо, Лидия Анатольевна. Больше у меня нет
к вам вопросов.
политического противника генерала Стужи. Мертвого противника. Впрочем, и сам
Стужа теперь мертв- во всех смыслах. Жизнь его оборвалась во время апокалипсиса,
все, что осталось от его тела, погребено под слоями земли, камней, песка. Все,
что осталось от его имени, погребено под слоями проклятий, и они, проклятия,
тяжелее самой чудовищной глыбы.
оказывается, не пережили последнего апокалипсиса.
посреди прихожей в картонной коробке из-под форсмажорной помощи.
голодный... А у Тимы опять диатез, так я хотела в аптеку выскочить...
для обуви. Поперек длинного темного коридора лежал косой солнечный луч,
населенный, как амебами, медленно плывущими пылинками.
уписалса...
смотрел на нее честными серьезными глазами. Глаза у него были незнакомые - ни в
Тимура-старшего, ни в Саню, ни в Яночку. Наверное, в собственного неизвестного
отца.
грязная. Лидка возилась, переодевая, бормоча ласковую бессмыслицу, стараясь не
слышать возмущенных воплей обделенного вниманием Тимура. Андрей притих,
выложенный на животик, подобрал под себя ручки и без усилия поднял голову.
Проследил глазами за резиновым попугайчиком, разинул рот, улыбнулся от уха до
уха.
Лидкин сын улыбался счастливо и даже несколько залихватски.
что происходящее - сон.
этажей. Лидка понимала, что с точки зрения сейсмологии такой дом никуда не
годен: развалится в первую же мрыгу, от первого же толчка. Но вот же стоит...
знакомые и незнакомые. Мама, Яночка, даже, кажется, Максимов...
Прозоров Александр
Акунин Борис
Гуревич Георгий
Андреев Николай
Андреев Николай
Андреев Николай