Чтение 17–й страницы книги ~Ведьмин век~

- Да? - искренне удивился Клавдий.

Женщина перевела дыхание. Потупилась:

- Знаешь... Мне было бы проще, если бы мы остались в рамках эти-
кета.

Проще - не всегда означает лучше, хотел сказать Клавдий. Но удер-
жался, избавил язык от многозначительной фразы. Чего доброго, Федора
подумает о нем, что он умнее, чем есть на самом деле...

Он криво усмехнулся; женщина напряглась.

- Мы можем вернуться в эти рамки, - сказал он примирительно.

Федора отвернулась:

- Поздно... Теперь это меня оскорбит.

Железный характер, змеиный ум - и мнительность некрасивого под-
ростка. Нет, он никогда и ни в чем не мог ей помочь. И, вероятно, не
сможет.

- Как ты думаешь, почему я приехал?

Снова напряжение в ее красивых холодных глазах. Почти испуг; или
снова обманывает призрачный скользящий свет?

- Клавдий, - почти скороговорка, - Клав...

Она впервые произнесла его имя. Поспешно и как-то скомкано, буд-
то боясь обжечь язык.

- Клавдий, у нас большие неприятности... У меня, у Мавина... У
нас у всех...

- Да?

- Да... Летом смертность в округе традиционно возрастает. Нес-
частные случаи в горах, на воде... Отравления, молодежные драки... Ко-
лоссальный приток туристов... и очень сложно определить... когда за
чьей-либо смертью стоит ведьма. Но... за последние две недели мы при-
говорили десять человек. Приговоры еще не приведены в исполнение...

Клавдий молчал. Федора волновалась; за всю историю Инквизиции
всех служивших в ней женщин можно было перечесть по пальцам. Обеих рук
и одной ноги. На подобных постах женщины, как правило, отличаются жес-
токостью и непримиримостью - в душе Федоры хватало того и другого. Но
сейчас она волновалась, и Клавдий не хотел ей мешать.

- За последний месяц, патрон, уровень вновь инициированных ведьм
вырос в среднем в два раза... "Колодцы" - семьдесят пять, восемьде-
сят... Небывалая... агрессивность... И - сцепка. Раньше такого не бы-
ло, всякая ведьма одиночка... Теперь...

- Почему же куратор Мавин не обращался с докладом в Вижну? - про-
шелестел Клавдий одним из самых страшных своих голосов. И почувство-
вал, как отстранилась, сжалась Федора:

- Он... Сперва мы думали, что это ошибка. Потом - что это наш не-
досмотр, что мы что-то где-то пропустили и теперь расхлебываем... По-
нятно, докладывать о... собственной несостоятельности...

- Я все понял, - сказал Клавдий обычным голосом. - Не говори Ма-
вину о нашей беседе. Пусть расскажет мне сам.

Машина остановилась перед слабо подсвеченным зданием - памятником
архитектуры. Самый старый и красивый Дворец Инквизиции в стране.

- Клав...

Он почувствовал, что его держат за руку.

- Клавдий... Ты ведь все понимаешь? Что происходит? Ты остановишь
это, да?

Распахнулась дверца. Водитель почтительно склонился, приглашая
господ инквизиторов выйти.

Неприятно пораженный ее слабостью, он хотел ответить что-то успо-
каивающе-неопределенное - но в этот момент из ночи будто взглянула су-
зившимися глазами покойная ведьма Магда Ревер. С которой лепестками
сползал на пол мятый деловой костюм...

Он увидел Федору нагой. Такой, как помнил - мягкой и женственной,
с тяжелой округлой грудью, со слишком широкими по современным меркам
бедрами; на правом плече у нее родинка, снабженная дерзким черным во-
лоском. Упругим, как антенна...

Кобель, подзаборный кобель! На глазах у двух подчиненных!..

- Выходи, - сказал он резко. Слишком резко, Федора отшатнулась,
но он не стал заглаживать неловкость. Его борьба с собой длилась дол-
гую минуту и стоила новых седых волос - ладно, теперь он будет жесто-
ким. И с Федорой, и... с ними. Товарками покойной Магды Ревер. Сколько
бы их ни сыскалось в благословенном округе Одница.

(ДЮНКА. ФЕВРАЛЬ-МАРТ)

За неделю до окончания зимы он выпросил у приятеля-гребца ключи
от домика на спортбазе.

Под потолком горела лампочка в абажуре из паутины, и тела дохлых
мух отбрасывали на фанерные стены непропорционально большие тени. Док-
расна раскалялись спирали электрического камина, в углу оранжевой гор-
кой лежали спасательные жилеты, а вдоль стены строго, как часовые,
стояли красивые лакированные весла. Клав садился на продавленную кро-
вать и ждал.

Он не знал, откуда она появляется. Ходит ли она через ГРАНЬ или
просто прячется в лозняке. Или, может быть, под водой?..

Деревянные ступеньки старого домика тихо поскрипывали под ее бо-
сыми ногами. Заслышав этот скрип, он всякий раз ощущал мгновенную об-
морочную слабость. И вот еще звук капающей воды - кап... кап...

Со скрипом приоткрывалась дверь. Дюнка стояла в проеме, и мокрые,
не собранные в прическу волосы лежали у нее на плечах. С прядей-сосу-
лек прозрачными ручейками скатывалась вода. Тускло посверкивала змеи-
ная кожа влажного купальника...

Поначалу ему было очень тяжело. Он плел чепуху, пытаясь за бол-
товней спрятать страх и мучительный дискомфорт. В такие дни Дюнка мол-
чала, чуть улыбалась сомкнутым ртом и печально, понимающе кивала.

Потом он успокоился. Привык, стал по-настоящему ждать свиданий -
без слабости в коленках, без обмирания и ночных кошмаров. Дюнка пове-
селела, и тогда он поверил наконец, что она вернулась.

Он говорил, она слушала. Все разговоры были ни о чем; иногда она
клала холодную ладошку ему на плечо, и он сжимал зубы, пытаясь на
вздрагивать. И брал ее руку в свою. И рука из ледяной делалась вдруг
горячей, и Клав касался ее губами. И бормотал, как заведенный: "Дюнка,
я никого, кроме тебя... Дюночка, ты бы не могла вернуться совсем...
Пойдем со мной, пойдем, будем жить в городе, хочешь, я брошу лицей..."

Она молчала и загадочно улыбалась. Не то "да", не то "нет"...

А потом она уходила, приложив палец к губам - точеная фигурка,
олицетворение вечного молчания. А он оставался в опустевшей комнатуш-
ке. ходил из угла в угол, считал до ста; потом выходил наружу, брал
из-под крыльца облезлую метлу и тщательно выметал дорожку, потому-что
кое-где на снегу, на мерзлом песке проступали отпечатки босых ног.
Дальше, у камышей, следы терялись; Клав отдыхал, смотрел на проступив-
шие звезды, потом брал на плечо спортивную сумку и уходил к автобусной
остановке, чтобы через день приехать опять...

Юлек Митец молчаливо радовался перемене в настроении соседа. Клав
наконец-то завел себе девочку - хорошую, "стационарную", порядочную,
не то что Линка-профура; Юлек не шутя полагал себя причастным к изле-
чению приятеля - не зря так долго и ненавязчиво склонял его к подобной
мысли. Не зря познакомил Клава с красавицей-Мирой, своей собственной
бывшей подружкой, и пусть с Мирой у Клава не сложилось - но в конце
концов парень нашел-таки свое успокоение!..

Единственное, что не нравилось добродушному Юлеку - постоянный
запах табака, прочно поселившийся в их комнате. Клав курил, как целый
химический комбинат. Дешевые вонючие сигареты.

Ранней весной Клаву исполнилось семнадцать. Хроническое душевное
напряжение, любовь, радость и тайна, которые он постоянно носил в се-
бе, сделали его необычайно привлекательным для девчонок всех мастей и
пород; Юлек ворчал, обнаруживая под дверью комнаты очередное игривое
послание. Клав только улыбался уголком рта, и жизнелюбивый увалень-Ми-
тец в глубине души поражался его прям-таки рыцарской верности. Надо
же, какой однолюб, на сторону и подмигнуть боится!..

* * *

Его звали Пров, и на чистой лестничной площадке перед узкой
дверью его квартиры пахло влажной пылью и остывшим табачным дымом. Ив-
га закусила губу - этот запах, да еще узор на коричневом дермантине и
причудливо изогнутая дверная ручка напомнили ей тот день, когда Назар
впервые привел ее в свою городскую квартирку. Будто бы время, издева-
ясь, повернуло на следующий круг, и все, случившееся когда-то с Ивгой,
теперь повторяется, будто в кривом уродливом зеркале.

- Входи.

В прихожей пахло иначе - клеем, мылом и чем-то еще, неопредели-
мым; Ивга проглотила вязкую слюну.

- Кофе будешь?

При мысли о кофе Ивгу передернуло. Все эти дешевые кофейни с
одинаковыми белыми чашечками, темная жидкость на донце, взгляды зав-
сегдатаев - косые и масляные...

Чая бы или молока, тоскливо подумала Ивга, но губы не пожелали
разлепиться, и потому она молча покачала головой.

- Есть будешь?

Она кивнула - поспешно, даже суетливо.