Чтение 34–й страницы книги ~Ведьмин век~

как только не дразнили - этот самый лисенок ждал его, забившись за до-
щатый домик, а дождавшись, полз на пузе через всю клетку, и протянутая
сквозь прутья рука хватала воздух в каких-нибудь нескольких сантимет-
рах от острой страдальческой морды. Куда потом девался лисенок? Что
отвлекло Клавдия от тягостных посещений зверинца?..

Все, хватит сантиментов. Он - Великий Инквизитор, чуть было не
пришибивший насмерть молодую неучтенную ведьму.

Вода в канистре была неожиданно холодной. До ломоты в зубах. Это
хорошо.

Ивга ловила в ладони тугую, неэкономную струю; брызги мгновенно
промочили ей свитер, но это плевать, свитер и без того пропал. Столько
крови... Что за мерзкое лето, когда надо ходить в свитере. В прошлом
году в это самое время стояла жара...

Простые мысли ни о чем были защитной реакцией. Ивга не сопротив-
лялась - думала о траве и об одуванчиках. О погоде, о скором дожде, о
незамысловатом узорчике, нарисованном в уголке ее собственного носово-
го платка. Купленного в галантерейном магазине два месяца назад...

- Что болит?

Болело, кажется, все. Но как-то нехотя, тупо. И при любом поворо-
те головы темнело перед глазами.

- Что ж вы со мной возитесь? Сдайте в изолятор да и дело с кон-
цом...

- Приляг на спину. Платок на лицо.

Она выбрала место, где не было одуванчиков. Не хотелось тревожить
белые шапки; раз собьешь - назад не вставишь...

- Очень больно было?

Нестерпимо, подумала она. Преодолевая головокружение, пожала пле-
чами:

- Ерунда... Так, немножко...

Ее голову приподняли; через секунду ее затылок лег на жесткое и
теплое. На чьи-то колени, причем в первый момент прикосновения ее буд-
то дернуло слабым разрядом тока.

- Не дергайся... Так надо... Родители у тебя живы?

- Зачем...

- Просто так. Интересно.

- Мать. Я ей с полгода не писала.

- Не любишь?

- Люблю... Потому и... думала - устроюсь... тогда напишу, вроде
как порадую...

- Может, она болеет? Может, ты ей помочь должна? Если не писала -
как ты знаешь, что она жива-здорова?

Ивга помолчала. С трудом подняла веки; в небе было пусто. Безоб-
лачное бесптичье.

- Мне брат сказал... ну, в общем он хороший парень, надежный.
Старший брат. Младший - тот лоботряс... Сказал - поезжай. Если объ-
явишься - и тебе будет хуже, и всем. Ведьмы - они все безродные?

- Не все. Но большинство.

- Шестьдесят два процента?

Мимо прокатила машина. Чуть замедлила ход - но не остановилась.

- Назар не станет... никогда на мне не женится. Он не может же-
ниться на ведьме. Это нормально. Вы ведь тоже не смогли бы.

Инквизитор чуть усмехнулся:

- Я... Я. Я бы смог. Наверное.

От удивления она даже чуть привстала. Слабость тут же взяла свое
- Ивга опустилась обратно, пережидая головокружение.

- Скажи, Ивга. Ты помнишь, что ты мне говорила?

- Я приношу извинения, - выдавила она через силу.

- Извинения не приняты. Помнишь? Могла бы повторить?

Она помолчала.

- Нет. Я... забыла.

- А ОТКУДА те слова взялись, помнишь?

- Не знаю...

Кровь, которая совсем было остановилась, полилась опять. Ивга
прижала к лицу мокрый платок.

(ДЮНКА. АПРЕЛЬ)

Наутро Клав попросил прощения у Юлека Митеца. Обрадованный прими-
рением, тот весь день стрекотал, как кузнечик, и делал Клаву множество
мелких приятностей.

Клав не поехал в город. Честно отсидев занятия, он вернулся в
комнату, улегся на койку поверх покрывала и крепко зажмурил глаза.

Вчера он чудом избежал гибели. Гибели нелепой и страшной, и, на-
верное, достаточно мучительной; фантазия его не скупилась на подроб-
ности, он шкурой чувствовал отголоски той боли, которая была уготована
ему вчерашним стечением обстоятельств. Достаточно дурацким и странным
стечением, надо сказать.

"Навы, как правило, общаются с людьми затем, чтобы убить. Уров-
нять, так сказать, шансы..."

Уровнять шансы. Вечно мокрые Дюнкины волосы... Интересно, она
помнит, как нашла смерть... в воде? Что испытала при этом? Как болели,
рвались легкие? Как корчили тело все новые судороги? Как хотелось кри-
чать, но язык провалился в горло?..

И он тоже умер бы в воде. Другой смертью, но...

Хорошая парочка. Дюнка в купальнике, с прозрачными капельками,
скатывающимися по плечам... И он, голый, в клочьях оплывающей пены.
Парочка хоть куда...

Он сжал зубы. Чугайстры врали. Всякий палач ищет себе оправдания
- казненный, мол, был удивительно мерзким субъектом... Нявки - не лю-
ди...

Это Дюнка не человек?!

И он заплакал от щемящего раскаяния.

Раскаяние придало ему силы. На рассвете следующего дня он уже це-
ловал Дюнку в быстро теплеющие губы, и чувство вины перед ней было так
велико, что даже не пришлось, как обычно, преодолевать барьер первого
прикосновения. Дюнка была живая, Дюнка смотрела испуганно и влюбленно,
и Клав сказал ей, что сегодня исполнит любое ее желание. Что хочет ее
порадовать.

Дюнка захлопала ресницами. У Клава ком подступил к горлу - так
давно он помнил за ней эту привычку. Знак растерянности, удивления,
замешательства; хлоп-хлоп, сметаем пыль с ресниц. И какой круглый иди-
от сможет после этого поверить, что "это не люди. Пустая оболоч-
ка..."?!

У Клава свело челюсти. От ненависти к чугайстрам.

- Я хочу... - несмело начала Дюнка. - Я бы... на воздух. В лес...
теперь весна...

Клав закусил губу. Город и пригород полны опасностей и врагов -
но бедная девочка, как она истосковалась в четырех облезлых стенах.
Как ей душно и одиноко...

- Пойдем, - сказал он шепотом. - Погуляем...

За два часа дороги он устал, как за целый день непрерывного экза-
мена. Они трижды пересаживались из машины в машину, и путь их, будь он
отмечен на карте, предстал бы замысловатой кривой - но зато на этом
пути ни разу не встретился ни пост дорожной инспекции, ни отряд поли-
цейской проверки.

Патруль чугайстров они видели только однажды, издали. Замерев и
подавшись назад, Клав чувствовал, как в его руке леденеет, сжимается
влажная Дюнкина ладонь; несколько долгих секунд светофор медлил, уста-
вившись на примолкшую улицу одиноким желтым глазом, потом смилостивил-
ся и вспыхнул зеленым, и законопослушный водитель тронул машину, сво-
рачивая прочь от патруля, а патруль, в свою очередь, повернул в проти-
воположную сторону...

За городской чертой хозяйничала весна.

Они выбрались из машины на полпути между двумя кемпингами - и
сразу же углубились в лес. Дюнка шла, высоко вскинув голову, подметая
полами плаща первые зеленые травинки, и клетчатая кепка на ее голове
смотрела козырьком в небо; Клав шагал рядом, чуть поотстав, и удержи-
вался от желания закурить.

Два или три раза им встретились гуляющие - такие же парочки, од-
новременно доброжелательные и пугливые; Дюнка улыбалась и махала им
рукой. Клав вертел в кармане сигаретную пачку и чувствовал, как холод-
ная тяжесть, жившая в груди после встречи с чугайстрами, понемногу
рассасывается и уходит. Никто не сумеет отнять у него Дюнку. Ни силой,
ни ложью. Вот так.

Потом они сидели перед крохотным костерком, неторопливо подсовы-
вали ему пупырчатые еловые веточки и смотрели друг на друга сквозь
дрожащий воздух. Клаву казалось, что Дюнкино лицо танцует. Темные пря-
ди на лбу, влажные глаза, губы...

Потом эти губы оказались солоноватыми на вкус. И совсем не холод-
ными. И язык шершавый, как у котенка. И кожа пахнет не водой, а весен-
ним дымом елового костерка.

И он часто дышал, удерживая навернувшиеся на глаза... слезы, что
ли? Не помнит он своих слез. На Дюнкиной могиле, кажется... Как давно.
И ведь только сейчас он поверил до конца, что она вернулась. Только
сейчас - совершенно и полностью поверил. Обнять...

Потом как-то сразу стало смеркаться. Весна - это все-таки не ле-