них девять - с пристрастием; пятеро сподвижников Клавдия, от заката до
рассвета просидевшие в допросных подвалах, прятали теперь воспаленные
глаза. Сведений было по-прежнему до обидного мало; никто из допрашива-
емых ни намеком не указал на возможное местопребывание матки. Клавдий
ходил из угла в угол, и подробные карты деревень и местечек, областей
и округов шелестели под его ногами, как осенняя листва.
далеко, подальше, в горы, в безлюдье; их жены маялись теперь в гости-
ничном комфорте, беспокоились и слушали радио из Вижны. А сегодня на
рассвете радио замолчало - из динамика доносился ровный невозмутимый
треск.
Инквизиции, даже в подвалах, стоит густой запах дыма. Половина города
медленно горит.
но в эфире все больше, все гуще плодятся помехи.
держимое канализации выдавило чугунные крышки и превратило улицы в по-
добие зловонных рек.
крыше его резиденции, наконец-то снялся и улетел.
ведьм.
мгновение поймала в кадр серую женскую фигуру.
назад... он пытал ведьм, изловленных в Однице. Он пытал их и узнал о
судьбе, предназначенной людям на стадионе; он по локоть запятнал руки,
зная, что их вовек теперь не отмыть. Он замарался в кровавом и гряз-
ном, но он ведь спас?!
вой, он по уши нырнул бы в дерьмо, если бы этим можно было остано-
вить...
как никогда.
лы; матка не желает поединка. Матка играет с ним, как кошка с мышью.
собны собственных безобразий устрашаться...
ня сил, а ведь я должен приготовить для сударыней моих отдарок... Ибо
матка, матерь-ведьма, затаилась так близко, что я не могу спать, чуя
ее дух... И не далее как сегодня я схвачу ее шею железными клещами,
которые уже выковала моя воля..."
проведших ночь в подвалах, прячут воспаленные глаза.
чее, раскаленное, как стальная спираль; Ивга удержала стон. Попыталась
пошевелиться - ее руки были неподвижны. Ее ноги ей больше не принадле-
жали; страх прибавил ей сил, она сумела разлепить веки.
жгучее красное пятно.
точиться, задавая себе один-единственный, самый важный в мире вопрос:
я - это я? Никто другой не завладел мною, не поселился в моем созна-
нии, в моей памяти? Я - по-прежнему я?..
ровно работал мотор, Ивга в машине. Красное и жгучее над головой -
инквизиторский знак, нарисованный на железной крыше фургона. Полумрак
и пустота; серый свет, пробивающийся сквозь щели. Руки и ноги накрепко
зажаты в деревянных колодках, а это ведь именно колодки, точно так они
и должны выглядеть, они ничуть не изменились за последнюю тысячу лет,
нет не свете ничего неизменнее инквизиторских колодок...
нет?..
кувшинок, спортивная сумка, пропахшая дезодорантом, запах сигарет...
помнит. Не может осознать себя, не может восстановить в памяти мамино-
го лица...
чтоб за уроки села, знаю я эти посиделки..."
Щепка на истоптанном пороге...
Если ТЫ задаешься этим вопросом - конечно, это ТЫ и есть. Это ты и
никто другой, ты, какой ты была вчера и позавчера, и от рождения...
Это всего лишь ты...
ном чреве трясущегося грузовика, в тяжелых колодках, со жгучим знаком
над головой - Ивга смеялась и слизывала счастливые слезы. Вероятно,
для нее обряд не успел завершиться. Она осталась такой, как была; ве-
роятно, именно поэтому ее не убили на месте, а запихнули в эти дурац-
кие колодки и куда-то везут...
воспаленные глаза от горячего едкого знака. Нет сил ни о чем думать;
пусть события идут своим чередом. Она, Ивга, уже ничего изменить не
сумеет.
ло. Шаг, шаг, еще шаг...
но кисти, торчащие из прорезей колодок, были совершенно чужими. Не-
подвластными, недоступными, мертвыми, как две перчатки, набитых пес-
ком.
пол, поморщилась, когда на особо ощутимой выбоине голова ее подпрыгну-
ла на твердом, будто деревянный шар. Задремать бы... Ни о чем не ду-
мать... Отдыхать...
все больше и больше, заполняло собой всю машину, через щели вытекало
наружу, поднималось к небу, растекалось по дороге; Ивга тихонько пос-
танывала и хотела, чтобы сон сменился. Чтобы не такой страшный, чтобы
мама и трава, чтобы лето...
Ивга чувствовала, как гаснут бледные огоньки на горизонте - будто одна
за другой выдергиваются белоголовые булавки. Как небо подрагивает, как
остывает земля, как щекочет - что это? - ручей... И зудит город. Пол-
ный... чего-то... кого-то, она не может ощутить как следует, она толь-
ко морщится от зуда...
и смотрел на мир собственными глазами... Десятки ярких картинок, доро-
ги и пожарища, и надежда, и зов, и надежда...
рела ей вслед, с порога... Змеиное тело накладывалось на воспоминание
о матери, оплетало его кольцами, но это не страшно, это...
закричала.
ненно, теперь она знает правду о мире, это так прекрасно и совершенно
невыносимо, будто слепец, прозревший к старости, впервые увидел не-
бо...
глазами, пытаясь его забыть. Слишком прекрасно, нельзя носить это в
себе, слишком много для рыжей девчонки...