Чтение 9–й страницы книги ~Ведьмин век~

каждом сходе, что Вижна везде сует своих людей.

Клавдий усмехнулся. Его смешок хорошо слышен был на той стороне
провода, и потому заместитель поспешно прикусил язык.

- Всех арестованных, - Клавдий пощелкал золотым зажимом авторуч-
ки, - Всех арестованных - доставить в город. Ко мне.

- Да, патрон, - пробормотал заместитель чуть суетливее, чем поз-
воляло его достоинство.

Клавдий помедлил, разглядывая узор виноградных листьев за окном.

Если он предчувствовал только ЭТО - что ж, ничего... Еще ничего,
бывает и хуже...

- Я сейчас приеду - мне понадобится очень подробная информация,
Глюр. Вплоть до расположения колодцев округа Рянка... Кстати, почему
вы до сих пор не сообщили, что герцог звонил?

Заместитель осекся.

- Патрон... Откуда вы знаете?..

- А как же, - Клавдий ухмыльнулся. - Всякий раз, когда у нас про-
кол... Вы ведь догадываетесь, Глюр, что все случившееся есть наш боль-
шой прокол? Да?

Заместитель сглотнул - так, что было слышно в трубке:

- Да, патрон. Конечно, да.

(ДЮНКА. ИЮНЬ)

...В день похорон Дюнкина сестра отозвала его в сторонку и, не
сводя воспаленных ввалившихся глаз, попросила:

- Имей совесть, Клавдий. Ты ведешь себя так, будто Докию любил ты
один.

Он осел, будто от удара обухом. И кивнул.

Три дня слиплись в одни бесконечные сутки. Трижды наступала ночь;
он отвечал на какие-то вопросы, а за спиной у него переглядывались,
переговаривались приятели, однокурсники и вовсе незнакомые люди: "Это
тот мальчик, с которым она была в тот день на пляже. Это тот маль-
чик..."

- Она не могла так просто утонуть! Она плавала, как... Она не
могла!..

- Успокойтесь, Старж. На теле нет следов насилия. Ее погубила
простая судорога.

Простая.

- Клав, ну ты, это самое, не убивайся так... Пойди вот, экзамен
сдай, отвлечешься...

- Клав, ты, это, прости, но вы с ней хоть раз, это... были?..

...Потом он дождался, пока опустеет кладбище.

Люди, еще недавно бывшие скорбной процессией, теперь понемногу
тянулись к выходу; один только Юлек Митец отстал, растерянно оглядыва-
ясь в поисках Клава. Не нашел, бегом догнал ребят - подавленных и воз-
бужденных одновременно. Дюнкиной матери уже не было видно - за ней
захлопнулась дверца машины...

Все эти люди перестали интересовать Клава много часов назад.
"Иметь совесть" - значит быть последовательным в своем эгоизме.

Вечерело. Сильно, густо, тяжело пахли увядающие цветы.

- Дюнка, - сказал он, опускаясь на колени. - Дюнка, я хотел ска-
зать тебе, что мы поженимся после экзаменов... Не прогоняй меня. Мож-
но, я тут посижу?

Мягкое закатное небо. Примиряющие голоса цикад.

- Дюнка...

Он не нашел слов.

Возможно, он хотел сказать, что непростительно привык к ее любви.
Что слишком часто позволял себе высокомерно отмахиваться - приходи
завтра. Что она была для него наполовину вещью, наполовину ребенком.
Что он не знает, как себя наказать. И поможет ли самое страшное нака-
зание...

И тогда он сказал то, что счел нужным. Что считал единственно
правильным и естественным.

- Дюн, я клянусь тебе никогда и никого, кроме тебя, не любить.

Ветер ли тронул верхушку темной кладбищенской елки? Или Дюнка,
смотревшая ОТТУДА, бурно завозмущалась, затрясла мокрыми волосами,
возмущенно вздернула заострившийся нос?

- Я сказал, - прошептал он неслышно. - Прости.

За спиной у него треснула ветка. Он напрягся, медленно сосчитал
до пяти - и обернулся.

Он не запомнил всех, кто был на похоронах - но почему-то был уве-
рен, что именно этого старика там не было. Мятый темный костюм, разби-
тые ботинки - может быть, кладбищенский сторож?.. У бродяги, промышля-
ющего пустыми бутылками, определенно не может быть такого волевого ли-
ца. И такого ясного взгляда.

- Я лум, - сказал старик, будто отвечая на беззвучный вопрос. -
Не беспокойся.

Лум. Утешитель на кладбище. Говорят, что ремесло это происходит
от какой-то забытой ныне веры. От служителей, когда-то находивших сло-
ва для самых больных, самых обескровленных потерей душ. Родители Дюнки
не прибегли к услугам лума, гордо не пожелали делить ношу собственного
горя; возможно, старик решил, что отбившийся от процессии Клав станет
его клиентом.

- Нет, - Клав отвернулся. - Спасибо, но... Я не верю во все это.
Мне не надо. Я сам.

- Во что ты не веришь? - удивился старик.

- Я хочу быть один, - сказал Клав шепотом. - С... ней. Пожалуйс-
та, уйдите.

- Ты не прав, - старик вздохнул. - Ты не прав... но я уже ухожу.
Только...

Клав досадливо поднял голову.

- Только, - старик пожевал губами, будто пытаясь на вкус подоб-
рать нужное слово, - ты... делаешь, что делать нельзя. Ты ее тревожишь
и зовешь. Ты ее держишь; тех, кто принадлежит ТОМУ миру, ни в коем
случае нельзя тащить СЮДА. Нявки...

Клав дернулся:

- Уходите.

- Прощай...

Черные еловые ветки дрогнули, пропуская неслышно уходящего лума.
Клавдий Старж, шестнадцатилетний мальчик, считающий себя мужчиной, ос-
тался в одиночестве.

С Дюнкой.

* * *

Ночь она провела на вокзале.

Болезненное чувство незащищенности гнало ее с этажа на этаж, из
зала в зал; всякий раз, засыпая на несколько минут в глубоком самолет-
ном кресле, она просыпалась, будто в бреду, и долго не могла понять,
кто она и где находится.

Наконец, устав от душного тепла и неестественного света белых
плафонов, Ивга выбралась на влажный от мороси перрон; мельчайшие час-
тички воды вились вокруг нестерпимо ярких фонарей, будто мухи. Прихо-
дили и уходили неудобные ночные поезда, кто-то деловитый и черный шел
вдоль огромных страшных колес, звонко постукивая железом о железо.
Стрелки круглых вокзальных часов намертво прилипли к циферблату, ночь
навалилась навсегда, Ивга отчаялась.

Полицейский, дежуривший около касс, покосился на нее сперва рав-
нодушно, потом заинтересованно; остановившись прямо перед ним, Ивга
долго и демонстративно изучала расписание поездов, огромное поле наз-
ваний и цифр, целый мир, собранный на ровных мерцающих линеечках.

Ей вдруг захотелось вывернуть карманы - и на последние деньги ку-
пить себе право ходить по вокзалу хозяйкой. Хозяйкой билета и собс-
твенной судьбы, и свысока поглядывать на любопытного полицейского, и
быть хоть в этом - совершенно легальной. Законопослушной. Правиль-
ной...

Мысль оказалась столь заманчивой, что она даже шагнула к окошку,
на ходу прикидывая, как далеко смогут завезти ее оставшиеся жалкие фи-
нансы; впрочем, уже следующий шаг был вполовину короче, а потом ноги и
вовсе отказались идти, потому что уехать сейчас - значило окончательно
отказаться от Назара.

Полицейский удивленно вытаращился; Ивга стояла, подняв глаза к
расписанию, и наивно полагала, что если слезы не бегут по щекам, то их
и вообще не видно...

Но глаза ее переполнились. Как два пруда, пережатые плотинами.

- Девушка, могу я вам помочь?

Полицейский был виден нечетко. Кажется, он смотрел с сочувствием.

Ивга мотнула головой и поспешно направилась к выходу.

Утро застало ее в обществе наяды из городского фонтана. Кутаясь в
серую куртку - подарок Назара! - она пыталась удержать остатки тепла,
не допустить за воротник ни струйки сырого воздуха, задержать дыхание;
на голове у наяды сидел голубь, и лапы его соскальзывали, соскальзыва-
ли, срывались...

Временами Ивге казалось, что никакого голубя нет. Что это плод ее
воображения, что вместо наяды белая скульптура изображает женщину, це-