лопастями и шестеренками, и ловят беспомощное те- ло на острия зубцов... Теперь
кошмар повторялся, и Ивар был в толще его: такой привычный, такой устойчивый мир
вывернулся наизнанку, и Ко- мандор, всемогущий Иваров отец, потерял над этим
миром всякую власть.
руках, он бессилен, он ничего не может сделать... Он беспомо- щен, будто
мальчик, пусть хоть как сверкают нашивки на парадном мунди- ре, пусть хоть кому
отдаются грозные приказы, пусть хоть сколько крейсеров поднимаются из своих
шахт... Город в тысячу, в десять тысяч раз сильнее злобного Поселка - но Ивар
лежит здесь, на перекрестке, ле- жит ничком, и перед глазами у него темнеет след
чужого башмака...
возвращалась боль.
остается, и отец допустил это... Белый Рыцарь не оглянулся, холодная земля,
ржавые прутья клетки...
четыре огромные трубы, расходились под прямым углом, и в недрах их было темно и
пусто, как в брюхах голодных чудовищ. Тускло мерцали светильники под потолком; в
центре перекрестка - Ивар вздрогнул - возвышалась неподвижная темная фигура.
человек. Тогда он через силу встал и, медленно ступая разбитыми о дверь ногами,
приблизился.
взрослого человека, тщательно укрепленный на металлическом постаменте. Кое-где,
на месте сколов, посверкивали прожилки кристаллов; камень отбрасывал четыре
тени, потому что прямо над ним нависали четыре тусклых светильника.
первого взгляда он почему-то понял, что это не украшение и не причуда дизайнера,
что это нечто странное, совсем неведомое, чу- жое...
одной из четырех коротких теней.
Надо держаться. Может быть, у Поселка что-нибудь испортится или взорвется... И
тогда Барракуда сдастся Городу с позором. Сдастся... Что они говорили о
тюрьме... Он бежал из тюрьмы? Из тюрьмы нельзя бе- жать, отец рассказывал...
Нет, не надо об отце, слишком грустно... Ти- гарды... Кто такие тигарды... Где
он слышал раньше это слово...
покачивается седло, и покачивается спина едущего впереди, и постукивают копыта
сзади... Мелькнул огонек - и погас. Вечереет, и лу- на, круглая и желтая, как
привидение, понемногу наливается белым... Ка- валькада выезжает на перекресток,
и посреди его высится черный высокий камень, и кто-то сидит, привалившись к
камню спиной... ("Весь в кро- ви... зачем ты оставил его... а не старшего...
проблемы...") Сидящий - мальчик в странной одежде, грустный, измученный,
маленький...("Он еще маленький... Зачем ты...") Тень от камня укрывает его с
головой, он си- дит неподвижно и смотрит снизу вверх на огромных всадников, но в
глазах его нет страха - только доверие и доброжелательность. Фыркают кони...
Всадники спешиваются, луна горит так, что полночь кажется ясным днем... Кто-то
протягивает мальчику руку, он поднимается, кладет ладони на не- ровную
поверхность камня...
быстрее всегда оказывался Саня; в какой-то момент Ивару показалось, что жить
вовсе незачем - раз он такой маленький и слабый, и вечно проигравший. Он
заплакал, и слезы, поначалу горькие и злые, вскоре сменились солеными и
жалобными. Ему так хотелось, чтобы его по- жалели - и мама вошла в бассейн,
погрузилась по плечи в теплую воду, кончики ее волос намокли и потемнели, и
заколыхались, как подводная трава...
нету пластиковых стенок, а есть бесконечный океан, безб- режный, как космос,
подчиненный плавному ритму приливов и отливов, и они с мамой плывут, кочуют,
плывут...
в нее, будто в колодец, чувствуя, как высыхают на щеках бороздки слез.
каменную, человеческую фигуру.
В глазах его, выпуклых, как линзы, отражались четыре све- тильника.
к камню, и смотрел мимо Барракуды, в пространство; Барра- куда, казавшийся
статуей, глядел не на Ивара, а на камень. Больше на перекрестке улиц-труб не
было ни души.
снилось?
расскажет, в подробностях расскажет, у-сю-сю...
шепотом. - Касаться, сидеть рядом... Ты вот ухитрился заснуть. Тебе лучше?
лучше. Не было боли - ни в ногах, ни в локтях, ни в затыл- ке; не саднили
опухшие глаза, и не так горько было думать о плене, о маме, об отце...
тянулись глубоко-глубоко, в самые недра... А на поверхности - вот, стояли камни,
такие, как этот, их поливал дождь, их сек ветер, па- лило солнце... Потому что
стояли они не в подземном бункере, а прямо среди степи, или среди леса... Ты,
наверное, не представляешь себе...
оперся рукой о пол. - Ивар. Все это... тяжело, я понимаю. Ты не бойся, ладно?
Пару дней - и отец заберет тебя тоже...
и немыслимое презрение; он как мог желчно скривил рот - но уже в следующую
секунду губы вышли из повиновения, расползлись, как два мокрых червяка, и почти
против воли прошептали:
отрекаться?
упрека - и справедливого ведь упрека!..
своих представлений о достоинстве, конечно. Ты же хочешь быть похожим на него...
а не на меня, мерзавца?
заплывшие глаза. Пойдем, - и он протянул мальчику руку.
сам, с трудом разогнув затекшую спину.
него - и неожиданно для себя самого жалобно попросил:
удержаться от беспомощного вопроса.
"Герцогиня"; сейчас она показалась Ивару напуганным зверьком, ожидающем своей
участи. Поодаль, хищно подобрав под себя опоры, застыли два крейсера -
флагманский "Вет" и равная ему по мощи "Крона". Ну до чего же могуч Город,
подумал Ивар равнодушно.
вину, и сочувствие, и желание ободрить... Но он не ответил на пожатие. Все равно
Саня уйдет, а он, Ивар, останется.
еще разрешается оставаться со взрослыми; старшего берут в учебный полет, а
младший смотрит вслед, потому что нельзя, потому что опасно, и нечего путаться
под ногами... Старшему дарят шлюпку, а млад- ший...
и тут же погасло, придавленное возмущением. Конечно, хорошо теперь искать
виноватых, сам, мол, заварил кашу, сам и расхлебывай! На- верняка Саня так и