Чтение 18–й страницы книги ~Пещера~

торчащей из живота оси...

- А правда, - спросила Махи, не поднимая головы,- что оттудиков присылают к
нам, чтобы они отравляли колодцы?

- Разве я отравил хоть один колодец? - спросил он устало.

- Откуда мне знать? - Махи вздохнула. - Зачем они, эти оттудики, вообще
тогда нужны?

- Давай поспим, - он пристроил под голову рваную сумку. - Сейчас выспимся -
ночью пойдем...

- Ночью...- сказала Махи испуганно.- Здесь, в горах... Ночью...

- Не бойся, - сказал он неуверенно. Песок на солнце казался огненно-белым.
Тень, в которой укрылись путники, казалась черной как ночь.

- Мы все равно не дойдем, - сказала Махи равнодушно. - Здесь посты... здесь
щели, горные княжества, облавы на бродяг, на чужаков и на оттудиков... Танки, а
правда, что ТАМ хорошо?

- Да, - сказал он не задумываясь. - Там очень хорошо, Махи. Там люди не
убивают людей...

- Почему же ты пришел СЮДА? Он не ответил.

- Может быть, ты не хотел сюда идти? - продолжала допытываться девочка. -
Может быть, тебя послали?

- Кто же мог меня против моей воли послать?

Махи удивилась:

- Разве некому?

Тень передвинулась; бродяга подтянул сумку на новое место и снова лег,
вытянув ноги.

- Танки... Это твое настоящее имя?

- Почти.

- А сколько тебе лет. Танки? Он молчал.

- Ну, восемнадцать есть хотя бы?- она была очень серьезна, как будто от
ответа на этот вопрос зависело нечто важное.

- Мы дойдем, - сказал он сквозь зубы. Махи вздохнула - устало,
по-взрослому. Гремели цикады. По склону далекой горы пылила еле различимая
отсюда повозка; бродяга поднялся на локте. Всмотрелся, прищурив глаза.

- Они не думали, что оттудики бывают такими молодыми, - сказала Махи, глядя
вдаль. - Иначе они подумали бы на тебя... И не трогали бы моего папу.

Бродяга молчал.

Павла возвращалась в сумерках.

Шла, низко опустив голову, покачивая тяжелым "дипломатом"; уже в который
раз за прошедшие несколько дней она ощущала себя сбитой с толку. Вроде бы и
ждала звонка- а вот теперь и сама не рада, потому что ее встреча с Тританом
произойдет не в ресторанчике "Ночь", а в очередном кабинете с хромом и никелем,
с зубоврачебными креслами, сенсорами и прочей ерундой...

Носились туда-сюда разноцветные машины; Павла с удивлением осознала, что
идет по самой дальней от них траектории - по кромке газона и тротуара.

И шкурой чувствует, когда кто-то из беспечных водителей превышает скорость.
Странно.

С того самого момента, как Кович рассказал ей про некую серую машину, якобы
желавшую ее крови... С того самого момента Павлу не оставляет чувство, что над
ней постоянно издеваются.

Вот и теперь...

Она вздрогнула и оторвала глаза от асфальта.

Посреди тротуара стояла дверь в добротной раме. Распахнутая настежь, обитая
дерматином дверь; медная табличка так и гласила: "Открыто". Павла замедлила шаг.

Мимо двери ходили люди. Кто-то останавливался, удивленный, кто-то скользил
равнодушным взглядом, кто-то вообще не замечал; какая-то старушка перешла на
противоположную сторону улицы, а пара мальчишек-подростков горделиво
прошествовали прямо сквозь дверь туда-сюда. Потом развлечение им надоело; они
поспешили прочь и, вероятно, тут же забыли о странностях городского дизайна.

Павла остановилась.

Никто из прохожих не принимал нелепую дверь так уж близко к сердцу; Павла
чувствовала себя тоскливым отщепенцем. Будто чья-то невинная выходка - еще одно
звено в муторной цепи дурацких совпадений. ^

Возможно, у нее мания величия, - но она почему-то уверена, что именно ради
нее, непутевой Павлы Нимробец, стоит посреди тротуара эта добротная дверь с
табличкой "Открыто". Стоит и пугает ее до дрожи. Совершенно невинная дверь.

"Открыто"...

Павла стиснула зубы. Хотела обойти дверь стороной - но передумала, злобно
фыркнула, подошла и захлопнула обитую дерматином створку - с грохо-! том, как
после скандала. Вот, оказывается, что называется "стукнуть дверью"...

Удивленно обернулись прохожие. Обернулись, пожали плечами, пошли по своим
делам.

Раман прекрасно знал, чем обернется для него подписание этого приказа. И
даже желал этого - бури, скандала. Пусть напишут в газету. Пусть пожалуются в
Управление. Пусть голодовку устроят, на худой конец...

И поначалу события так и развивались - к скандалу; слух об увольнении сразу
пятерых актеров пронесся театром как пожар, и Кович не без удовольствия наблюдал
возбужденную, бешено жестикулирующую группу курильщиков на скамейке у служебного
входа.

Потом пришла делегация - представители актерского цеха, всего четверо.
Стареющая примадонна, когда-то дружившая с его бывшей женой. Молодой и
перспективный парень - вот дурак, он-то зачем втравился?.. Ведущий актер театра,
издавна бывший с Раманом в натянутых отношениях, возглавлявший оппозицию- если
эту хилую горстку недовольных можно назвать оппозицией... И еще один,
добросовестный служака вторых ролей и эпизодов, - Раман его втайне уважал. Может
быть, потому, что тот совсем не боялся главрежа. Никогда.

Все они пришли и сели, на мягкой скамеечке, как ученики; собственно, именно
за этим Раман и держал скамеечку. Примадонна нервничала; молодой парень сверкал
глазами - он по молодости лет путал сцену с жизнью, и потому сам себе виделся
эдаким бескомпромиссным героем, борцом за справедливость; еще пригрозит, чего
доброго, в знак протеста покинуть труппу...

Разговора не получилось.

То есть сперва все шло, как по пьесе- ведущий актер долго и логично говорил
о лучших годах, которые лучшие люди отдали лучшему театру и в ответ получили от
лучшего театра горькое под зад коленкой; примадонна скорбно кивала, а парень
сопел и молча рвался в бой. И вырвался, и понес-понес околесицу, щедро
приправленную словами "предательство", "несправедливость", "произвол"; Раман
слушал, прищурившись, и видел, как округляются глаза у прочих делегатов: они
давно уже не рады были, что допустили в свои ряды глупую молодежь.

"Хороший был парень, - с сожалением подумал Раман. - Хороший вырос бы
актер, мастеровитый, сильный..."

- Что вы имеете в виду под "произволом", Гришко? Парень осекся. Свел брови:

- Если люди, всю жизнь отдавшие театру...

- Что вы имеете в виду под "произволом"?

- Да они были тут... тридцать лет назад!.. Сорок... Когда ни нас тут еще не
было, ни...

Все-таки и глупости бывает предел; парень осекся. Хотя, может быть, это
актер на эпизодах ткнул его чем-нибудь в спину...

- ...ни меня, вы хотите сказать, Гришко? Не было ни вас, ни меня?

Парень молчал; и прочие трое молчали тоже. Молчала, поджав губы,
примадонна. Молчал глава оппозиции, ведущий актер театра, любимец публики...
Молчал, а ведь мог бы сказать!.. И даже актер на выходах молчал тоже. Потому что
понимал, что слова его бесполезны... И Раман вдруг ясно понял, что скандала не
будет. Выдохся скандал.

"Ну неужели я такое чудовище, - подумал он равнодушно. - Ну неужели я всех
их так запугал? Прямо культовая фигура получается - Раман Кович в жестком кресле
худрука..."

- Не понимаю, что за трагедия? - он откинулся на спинку. - Должное
уважение, безусловно, мы устроим торжественные проводы...

- Похороны, - вполголоса сказал актер на выходах. Раман счел возможным не
услышать:

- ...Груз лет, заслуженный отдых, добротная пенсия и на покое - подобающий
почет?

- Это забвение, - тихо сказала примадонна, и глаза ее блеснули холодно и
гневно. - Вы прекрасно понимаете. Кроме "добротной пенсии" есть ведь их можно
было бы оставить на разовых... на выходах... и люди чувствовали бы себя нужными.
Но, как я понимаю, мы напрасно сегодня пришли...

- Не напрасно, - Раман вздохнул. - Я, по крайней мере, получил
представление о... Гришко, может; ли ваша совесть позволить вам работать в
труппе, где царят "произвол", "несправедливость" и даже "предательство"?

Зависло молчание. Парень набрал в грудь побольше воздуха:

- Я хотел сказать...

- В согласии со своей совестью вам следует,

Гришко, немедленно попросить меня об увольнении. И поверьте, я удовлетворю
вашу просьбу... Это все, господа?

Они по-прежнему молчали.

- Парень осознавал полученный урок, примадонна ругала себя за потраченное
время, ведущий актер раздумывал о собственной судьбе, потому что сегодняшний
любимец публики завтра будет забыт ею, критики осудят его за малейший промах, а
главный режиссер дважды и трижды повторит перед телекамерой, что в его театре не
"звезды" главенствуют, а ансамбль, атмосфера...

И только актер на выходах не боялся и не жалел. Он просто ясно понимал всю
бесполезность происходящего.

"А кто он в Пещере?" - неожиданно для себя подумал Раман. И покрылся потом
от одной этой мысли.

Четыре разных человека... Примадонна, конечно, хищница. Мелкая, возможно,
из желтых схрулей; многие актеры, скорее всего, хищники, но вот режиссеры-
хищные ВСЕ...

Он подивился своим мыслям и испугался их.

Через час после ухода делегации о встрече попросил один из увольняемых-
старый актер, чей взлет и успех совпали с Романовым сопливым отрочеством. Теперь
это был очень пожилой, очень нездоровый, ссохшийся, как вобла, человек- с