Чтение 10–й страницы книги ~Последний Дон Кихот~

- Что ты... Альдонса? Почему ты на коленях? Вставай...

Только расширившиеся зрачки выдали ее боль, когда она попыталась
подняться.

Отвергла его помощь, встала сама, двинулась к двери...

В дверях чуть не упала. Ухватилась за притолоку.

* * *

Она сказала себе: если всю ночь вот так простоять на коленях у его
кровати - помешательство минует его; уже через несколько часов ночного
бдения у нее, кажется, не было ног. Только тупая саднящая боль.

Алонсо метался, стонал сквозь зубы и бормотал неразборчиво не то
мольбы, не то угрозы; Альдонса стояла, как коленопреклоненное надгробие,
готовая не сходить с места и год, и два, или до смерти.

Потом Алонсо понемногу успокоился. На тумбочке догорала свечка,
Альдонса видела, как лицо мужа разглаживается, как забытье переходит в
сон. За окном стихали цикады; пришел рассвет, но шторы были плотно
задернуты, и только тонкие лучики, ползущие по выщербленному полу,
напоминали Альдонсе о времени.

Алонсо пошевелился.

Открыл глаза.

В первую секунду ее поразил бессмысленный, как у младенца, взгляд;
мертвели, наливались сединой волосы у нее на висках. Длинная секунда
потного смрадного ужаса...

- Альдонса? - выговорили его запекшиеся губы.

Ужас все еще жил в ней. Трясся в каждой жилочке.

- Альдонса... какое сегодня число?

Она закрыла сухие глаза:

- Двадцать шестое.

Он улыбнулся. Ни дать ни взять мальчишка, проснувшийся рано утром в
день своих именин:

- У нас мало времени... Уже двадцать шестое... Осталось два дня...
Росинанта подковали? Где Фелиса?

Вот и все, сказала себе Альдонса. Не надо гневить Бога... Он
действительно уйдет. Ничего не изменилось... Не надо гневить. Он здоров...

- Прячется... Росинанта подковали, Фелиса прячется...

- Ерунда... Два дня! Подумать только... Где мои сапоги? Где одежда? Где
Фелиса? Почему она не приготовила завтрак?

Все как прежде, подумала Альдонса. И усмехнулась - мысленно, потому что
улыбаться по-настоящему было больно губам.

- Завтрак приготовил Панса. Твоя одежда перед тобой, на стуле...

Он вдруг замер, будто прислушиваясь:

- А где это письмо?! Альдонса... где?!

Кинулся ворошить одежду. Обыскивать карманы...

- Где письмо? Где оно? С деньгами?

- Оно у Пансы, - ровным голосом отозвалась Альдонса.

- Да? Я хочу узнать... а кто все-таки заказал... кто заплатил за меня.
Вот черт... ну почему меня интересует такая ерунда?! Так мало времени, так
много дел... и вот эта ерунда... Я хочу это знать, Альдонса. Кто хотел
свести меня с ума?

Он выбрался из постели и проковылял к окну. Ой, не надо света, успела
подумать Альдонса.

Ударило солнце. Альдонса спрятала лицо; предстояло встать с колен, а ей
не хотелось подниматься при свете. В присутствии мужа. Не нужно
свидетелей...

- Что ты... Альдонса? Почему ты на коленях? Вставай...

Злость придала ей сил. Рывок...

Собственно, ничего страшного. Главное теперь - удержать равновесие.
Если ноги от колен - чужие чулки, набитые песком...

В дверях она все-таки упала.

* * *

- ...Я говорил с этим, который Панчитин отчим. Час назад говорил.
По-свойски, - Санчо, ухмыляясь, потер правый бок, которому, признаться,
здорово досталось от кулаков неуемного пьяницы. - Так верите ли, господин
мой, пообещал мне, собака такая, что падчерицу свою больше пальцем не
тронет. Ни в жисть. Никогда. Языком хоть что твори, а руки при себе
оставь... Так что не волнуйтесь, с Панчитой все улажено, девочка хорошая,
живая такая, ух, глазищи! Говорю: пойдешь за меня замуж? А она
засмущалась, покраснела, как яблочко... Эх. У нас в селе тоже был такой,
как напьется, давай жену мотузить... Так дед мой, царство ему небесное,
головатый был старикан... Присоветовал ей сзади под юбку кирпич
приспособить.

То-то, драчун, все на пинки был скор... Так дал ей пинка, сломал палец
на ноге, охромел... и все. Любились, как голуби, до старости. Вот как...

Санчо говорил, не умолкая, стараясь держаться поближе к двери. Чтобы
сразу, как только сеньор Алонсо задумает высказать все, что о продажном
оруженосце думает - чтобы сразу наружу, верхом на Серого и вскачь со двора.

Санчо не раз и не два собирался улизнуть вместе с Серым. И только стыд
пока удерживал его - сбежать сейчас означало окончательно втоптать в грязь
честь славной семьи Панса.

- Что ты под дверью топчешься? - спросил наконец сеньор Алонсо. - Иди
сюда...

Сядь.

Санчо занервничал:

- У нас в селе еще так говорят - вы бы сели, чтобы полы не висели... Я
тут постою, ладно?

Алонсо посмотрел ему в глаза.

Взгляд был тяжелый, но нестрашный. Того презрения, которого так
опасался Санчо, того отвращения, которого он, конечно же, был сейчас
достоин, в глазах хозяина не наблюдалось.

Подошел. Нащупал седалищем самый край лавки:

- Сеньор Алонсо...

- Ты поедешь со мной, Санчо?

Он разинул рот:

- Так это, сеньор Алонсо... Разве вы еще поедете куда-то?

Сдвинувшиеся брови хозяина заставили Санчо шлепнуть себя по губам:

- Нет, то есть я... Я не то имел в виду! Может, вы поедете... два дня
же осталось, много дел... в лавку, или к кузнецу, так я о том спрашиваю. И
говорю:

а разве вы поедете? То есть поедете в лавку, или к кузнецу, или...

Усилием воли он заставил себя заткнуться.

- Ты поедешь со мной, Санчо? - повторил Алонсо.

Санчо понял, что запутался. Что попал впросак, не надо было лезть
хозяину на глаза, надо было спрятаться, как умная Фелиса...

Алонсо встал - Санчо поднялся тоже и попятился к двери; Алонсо рванул
на себя стол, Санчо в какой-то момент показалось, что сейчас его строгий
хозяин, подобно пьяному великану в корчме, начнет швыряться мебелью...

На обратной стороне столешницы тоже был портрет. Нос этого идальго
казался огромной каплей, готовой скатиться с лица, но почему-то в
последний момент задержавшейся. Прищуренные глаза смотрели холодно и
отстраненно.

- Это Кихано-Отступник, - сказал Алонсо. - Федерико Кихано... Он тоже
мой предок, поэтому я держу его портрет в гостиной. Он тоже отправился в
путешествие... но не ради помощи обездоленным! Он предал и продал все, что
можно. Он стыдился своей Дульсинеи и в конце концов отрекся от нее. Он без
мыла лез во дворец, заводил дружбу с герцогами и маркизами, лез из кожи
вон, чтобы на него обратили внимание... Его оруженосец был ему под стать -
пьяница, обжора и предатель.

Санчо вздрогнул и отступил еще дальше.

- Я не называл предателем тебя, - медленно сказал Алонсо. - Я хочу
объяснить тебе... Санчо. До выезда осталось два дня. Я не боюсь больше
ничего на свете; помешательство пощадило меня, а значит, в мире не
осталось силы, способной меня удержать.

Санчо, сопя, привел мебель в надлежащее положение, подобрал с пола
рассыпавшиеся свечи, заново постелил скатерть, разгладил складочки:

- Сеньор Алонсо... Я таки и есть предатель. Я... купился, сеньор
Алонсо. Но когда я купился... я еще не знал вас. Я думал... что вы просто
останетесь дома.

Что это ничего, ничего особенного. Я не хотел, чтобы вы сходили с ума!
Я готов сжевать эти проклятые деньги. Сеньор Алонсо, что мне сделать,
чтобы вы меня простили?

Алонсо помолчал. Усмехнулся:

- Ты поедешь со мной, оруженосец?

Санчо опустил глаза:

- Сеньор Алонсо... Вот ведь... Вас не зря прозвали - Алонсо Кихано
Добрый.

Куда мне деваться, сеньор Алонсо... Поеду.

Секунду Санчо смотрел, как на невидаль, на протянутую ладонь; потом
вскочил и пожал ее двумя руками.

* * *

...Рыцарь Печального Образа улыбнулся бы и кинул голубенький, сложенный
вчетверо листок - в печку.