Чтение 25–й страницы книги ~Преемник~

Я кивнула. Некоторое время мы молчали, глядя в огонь.

- Луар, - сказала я шепотом. - Я поеду с тобой, ладно?

Его плечи опустились, будто придавленные внезапной тяжестью:

- Ты не понимаешь... Я один. Я должен сам... найти.

- Да что это за штука?! - рявкнула я, разом наплевав на все приличия.
- Что за штука, что ее, видите ли, нужно искать? Зачем, разве она сможет
вернуть все, как было?!

- Ничего не бывает, как было, - сказал он, и мне померещилось, что не
Луар сидит рядом, а умудренный жизнью старец. - Ничего не бывает... Но мне
надо. Нужно. Хочется... Как хочется есть. Пить. Спать... Целовать тебя...

...Я уснула, счастливо ткнувшись носом в его голое худое плечо.

Девчонке не сказали, куда и зачем идем. Капризная, с вечно надутыми
губами, с неизменным отвращением на круглом лице, Алана то и дело пыталась
выдернуть ладонь из нянькиной руки. Хныча и бормоча, она постоянно
шарахалась в сторону - чтобы поддать носком сапожка осколок сорвавшейся с
крыши сосульки. Она не желала слушать мягких нянькиных уговоров; гостиница
"Медные врата" заинтересовала ее на секунду - но только на секунду.

- Куда это ты меня притащила? - поинтересовалась она со вздорной
гримаской. - Что тут, при-идставление будет, да?

В ее маленькой голове мой облик прочно вязался со словом
"представление".

Посапывая и спотыкаясь, она взобралась вслед за мной по высоким
ступеням. Я стукнула в дверь - три раза, условным стуком.

Прошла секунда.

Алана стояла ко мне боком; я видела щеку под теплым платком, хмурую
бровь и выпяченные губы.

Дверь распахнулась.

В первое мгновение она, кажется, не узнала брата.

В следующее мгновение это уже был комок, смеющийся и плачущий,
молотящий по воздуху ногами, намертво вцепившийся в Луарову шею. Нянька за
моей спиной длинно всхлипнула.

Он вертел ее по комнате. Летали ноги и полы шубки, сбился на ухо
платок, Алана хохотала, запрокинув голову - и на враз порозовевшей
мордашке не осталось и следа того угрюмого раздражения, которое так
отвращало меня утром.

Я подумала, что при столь значительной разнице в возрасте Луар мог
сделаться для нее чем-то вроде третьего родителя; наверное, так оно и
было. Можно представить себе, кем оказался для девчонки старший брат -
взрослый брат! - который одновременно и ровня, и символ превосходства, и
друг, и наставник, и покровитель...

Они уже сидели в углу; Алана удобно устроилась у него на коленях.
Вцепившись в его воротник и поедая брата влюбленными глазами, она серьезно
шептала что-то о кладе, вырытом соседскими мальчишками из-под куста сирени
- а он так же серьезно утешал ее, уверяя, что клад можно сделать новый и
спрятать его так, что никто никогда не отыщет...

Потом они ушли гулять - вдвоем; Луар отстранил няньку и сам помог
Алане привести в порядок платок и шубку. Дородная женщина долго вздыхала
им вслед; потом скорбно обернулась ко мне:

- Деточка... Вы, может быть, знаете... Да что же делается-то у них,
жили ведь душа в душу... Неужто у господина Эгерта... знаете, как
бывает... взыграло, вторая молодость вроде, ну, в народе покруче
говорят... А?

Я молча покачала головой. Избавьте Эгерта от ваших подозрений;
впрочем, Эгерту наверняка плевать.

Гульба затянулась до рассвета; в последнее время всегда было так.
Каждая новая попойка оказывалась отчаяннее предыдущей - а эта, последняя,
была отмечена некоторым даже надрывом.

Эгерт усмехнулся. Несколько дней назад капитан гуардов интересовался
как бы между прочим - когда господин Солль собирается отбыть?

По всему Каваррену стонали жены - известно, что попойка со старым
другом вещь благородная и естественная, но тридцать попоек одна за
другой?! Небо, не у всех же такое железное здоровье, как у господина
Эгерта...

Он не пьянел. Он обнаружил это с раздражением и тоской - никакого
облегчения, никакого расслабления, трезвый рассудок и тупая головная боль
под утро...

Дни шли за днями. Слуги сбивались с ног, приводя в порядок разоренный
обеденный зал. Пьяные Соллевы собеседники вываливались из седел, и
обеспокоенные домочадцы повадились присылать за ними кареты.

Эгерт знал, что городом ползут самые невероятные слухи. Среди сплетен
попадались простые и пошлые, как то: признанный герой заливает вином
многочисленные измены красавицы-жены. Другие байки, наоборот, были сложны
до неправдоподобия - Солль-де заключил договор со злым колдуном и получит
сказочное могущество, если до срока пустит на ветер все достояние своих
каварренских предков...

Эгерт потер висок. До "на ветер" еще далеко - впрочем, если
постараться...

Слава небу, он не единственный источник сплетен в спокойном мирном
Каваррене. В последнее время много говорили о разбойниках, о каких-то
кровавых набегах, о беспокойстве на больших дорогах... Ветераны хватались
за шпагу по десять раз за коротенький разговор - вояки, бойцы, не кровь -
кипящая смола...

Эгерт усмехнулся особенно криво и желчно. Каваррену не суждено было
пережить Осаду; Каваррен не знает, как изо дня в день делить между
голодными оставшиеся крохи, дежурить на стенах, вешать мародеров и каждую
ночь ждать штурма...

Впрочем, орда приходила раз - почему бы ей не прийти снова?

Его вяло царапнуло беспокойство. Тория одна... Тория... от которой он
отрекся.

Сгорбившись над столом и стиснув зубы, он переждал очередной приступ
- желание прямо сейчас, сию секунду тронуться в путь, вернуться к ни в чем
не повинному, родному, измученному, смешанному с грязью, самому дорогому
человеку...

Потом его бросило в жар, он застонал и закрыл глаза ладонью. В бреду
и снах он сотни раз видел это - Фагирра обладает Торией...

И Тория устало покоряется неизбежному. Кротко...

Он ткнулся лицом в стол. Под окном пронзительно, надрывно возопила
молочница.

Тяжелое дыхание. Влажная от пота кожа. Скрипучий деревянный топчан...
Ее запрокинутая голова...

Эгерт Солль наотмашь хлестанул себя по лицу. Видение исчезло.

Алана хранила тайну целых полдня.

Вечером, прибежав в комнату матери и уткнувшись лицом ей в подол, она
жалобно просила позвать Луара домой - она, Алана, звала, но он так и не
пошел... Маму наверняка послушает, надо позвать, ему ведь одному плохо...

Узнав, в чем дело, Тория призвала к себе няньку и тоном, которому
позавидовал бы и ледяной торос, велела ей убираться.

Пожилая женщина расплакалась:

- Небо... Госпожа моя... Столько лет... уже она... как родная... Не
знаю, в чем провинился этот несчастный мальчик... Но девочка-то ни в чем
не виновата, госпожа моя... Я знаю... Не щенок же он - человек... За что
же, госпожа...

Тория молчала. Впервые за много дней она увидела себя - и свои
поступки - чужими, хоть и верными и преданными глазами. Бесчеловечная
мать...

Криво улыбнувшись, она отменила приказ. Повернулась и ушла к себе -
прямая, как мачта. Ей мерещилось, что она разносчица с площади, что на
макушке у нее лежит ноша, которую нельзя уронить или расплескать; нельзя
даже повернуть голову - а ноша давит, норовит вдавить в пол, оставить на
ковре бесформенное мокрое пятно...

Ночью ей показалось, что она вспомнила.

На крик прибежала Далла - перепуганная, в смятой сорочке. Тория
стояла посреди комнаты, в судорожно стиснутом кулаке вздрагивала горящая
свечка, и расплавленный воск капал на побелевшие от усилия пальцы.

...Его руки были без костей. Мягкие и прохладные, будто тесто, белые
холеные ладони. Этими руками он тащил ее по изощренному лабиринту пытки;
она не знала, что коснется ее тела в следующую секунду -
ободряюще-ласковая ладонь или раскаленный докрасна, дымящийся стальной
прут.

В его глазах стояло наслаждение. Руки...

...Нет, он не касался ее. Все допросы подряд он просиживал в высоком
кресле с удобными подлокотниками, и только один раз, отослав палача...

Тория захлебывалась водой из поднесенной Даллой чашки. Он не отсылал
палача... Он...

Память взбеленилась. Исступленная память не желала допускать разум за
эту проклятую дверь; Фагирра мертв, кричала память - и была права.

Грохот инструментов в железном тазу. Бескостные ладони на ее
бедрах...

Отчаянно завопила Далла. Чашка покатилась по полу, расплескивая воду;
на глазах горничной госпожа Тория Солль побледнела как мертвец и лишилась
сознания.

Бродячий театр - не иголка, в городе ему не потеряться. На площади