Чтение 43–й страницы книги ~Преемник~

почувствовал, как по спине его бегут мурашки - в устах полузнакомой
девчонки явственно звучали интонации Луара. Она говорила, привычно
управляя вниманием слушателя, поочередно влезая в шкуру всех
многочисленных персонажей - а он смотрел в ее мерцающие черные глаза и
думал, что в ней проскальзывает что-то от Тории - совсем юной, еще не
пережившей смерти жениха, одухотворенной своей наукой и своей любовью...
Конечно, Танталь ни лицом, ни нравом ничуть не была похожа на Торию. Но
вот этот блеск в глазах...

Он позволил себе расслабиться. Чуть-чуть. Распустить бронированный
панцирь, отрезавший его от мира, подумать о молодой Тории, о родинках на
ее шее, и о первой брачной ночи строгого и целомудренного Луара...

Какое счастье, что все эти месяцы мальчик был не один.

Я рассказала ему все. То есть я, конечно, рассказала ему все, что
считала нужным, что, по моему мнению, он должен был знать про Луара.
Кое-какие подробности я, конечно же, упустила - и тут же попалась, потому
что Эгерт Солль не был дураком.

Он встал и отошел к окну. Глядя в его широкую спину, я снова
почувствовала головокружение от мысли, что пришла-таки, что он принял меня
и разговаривает почти как с равной, что я сижу в его кресле и грею ноги в
его ковре, что мы с ним беседуем один на один - а ведь он всегда
представлялся мне чем-то совершенно недосягаемым, как статуя на высоком
постаменте...

Я прикрыла глаза. Странствия хороши, когда ты трясешься полегоньку в
повозке, когда с тобой друзья и всегда имеется сытный ужин; то ли дело
пешком и в одиночку, да по нынешним неспокойным дорогам, да впроголодь, да
ночуя под заборами...

Я улыбнулась. Добрые деревенские ребята давали мне денег за "пшак". Я
подходила к первому попавшемуся и предлагала "пшакнуть" за медную монетку;
тот долго маялся - но любопытство брало верх, и я показывала несложный
трюк, которому обучил меня Флобастер, маленькое представление с надуванием
щек, шевелящимися ушами и смешным "пшаком" в конце... Эдакий
незамысловатый цирк.

Детишки и молодежь, жадные до зрелищ, собирались компаниями и
приводили друзей, порой я собирала целую пригоршню монет - но случалось и
так, что на околице меня догонял здоровенный парнище и отбирал все - и то,
что заработала, и то, что было раньше, и даже хлеб...

Улыбка моя погасла. Я не удержалась и вздохнула - Солль обернулся от
окна, за которым все так же лилась вода. Мы встретились глазами, и я
поняла, что все, о чем я умолчала, ясно ему как день.

- Да, - сказала я громко, пытаясь собственной дерзостью погубить свои
же неуверенность и страх. - Да. Я вот люблю его. Ну и что?

Он воспринял мое признание совершенно неожиданно. Криво усмехнулся:

- А я, значит, не люблю. Мать не любит.

Я заметалась, не зная, что ответить; он снова отвернулся:

- Меня тут в последнее время принято упрекать... То долг воинский не
выполняю, то сына вот отверг... То есть не сына, а... Но все равно
предосудительно. Бросил на произвол судьбы... Так?

Я встала. Подошла к нему, опустилась на колени:

- Так. Вот убейте меня, выгоните... Я же все понимаю. И про госпожу
Торию, и про вас... И вообще это не мое дело. Но Луар-то не виноват. Ну за
что же... Он же не виноват, что родился, за что ему это... И если с ним
теперь что-то случится... вы будете виноваты. А теперь можете бить меня...
И выгонять...

Он долго смотрел на меня сверху вниз. Потом наклонился, ухватил
жесткими пальцами под мышки - у меня даже дух перехватило. Поднял с колен
и поднял над полом, будто котенка; лицо мое оказалось вровень с его лицом.
Так прошло несколько долгих минут, на протяжении которых я старалась не
дышать.

- Хорошо, - он вздохнул и поставил меня на пол. - Тебе потребовалось
мужество, чтобы сказать мне все это. Теперь я тоже... проявлю мужество.
Сядь...

Повинуясь его жесту, я водворилась обратно в кресло. Он прошелся по
комнате, прислушиваясь к каким-то своим мыслям. Остановился напротив меня;
я заерзала и встала.

- Да сиди ты... - он легонько толкнул меня в плечо. Постоял,
раздумывая; вздохнул:

- Когда Тории Солль было двадцать с небольшим лет... Она, юная
невеста, приехала в Каваррен с женихом... Это был не я. Это был студент по
имени Динар Дарран.

Он помолчал, наблюдая за моей реакцией. Конечно, я удивилась, но
сочла неприличным показывать это. Он, похоже, остался доволен моей
выдержкой, хмыкнул и продолжил:

- Они прибыли в Каваррен по некоему делу, связанному с научными
изысканиями... На беду, тут случился я, первый боец и первый любовник в
городе, и, конечно, красота Тории не оставила меня равнодушным... Я повел
себя скверно, и взбешенный студент Динар вызвал меня на дуэль... Я убил
его, - Солль снова прошелся по комнате, искоса изучая, как понравится мне
это признание. Я сидела ни жива ни мертва - что-то говорило мне, что никто
другой не удостаивался раньше столь откровенной Эгертовой исповеди. Мне
даже стало страшно - честь это или наказание?

- Я убил его, - повторил Эгерт, глядя в потолок. - Он, бедняга, и
фехтовать-то почти не умел... Тем бы дело и кончилось - но вот случилось,
что в тот самый день в Каваррене оказался некто, ставший свидетелем
дуэли... И посчитавший меня виновным в намеренном убийстве. И правильно
посчитавший, между прочим, - он невольно поежился. - И он, этот некто,
вызвал на дуэль меня...

Солль замолчал. Я смотрела, как он вспоминает, нет - переживает
заново то, по-видимому, страшное, что случилось потом.

- Он заклял меня, - проговорил Солль глухо. - Внешне это выглядело,
как шрам на щеке, - он с усилием провел пальцем от виска до подбородка,
оставив на коже красную полосу. - Вот такой шрам... И заклятие трусости. Я
сделался невыносимо, болезненно труслив, я потерял себя, меня сожрало это
трусливое чудовище, я боялся темноты, высоты, боли, крови... Боялся позора
- но как раз позор стал преследовать меня по пятам, потому что трусов
принято презирать, - он перевел дыхание.

- Господин Эгерт, - сказала я шепотом, - может быть, не надо?

Он понял, что я хотела сказать. Хмуро усмехнулся:

- Надо, Танталь... Я хочу, чтобы ты поняла...

Он сел наконец, забросил ногу на ногу, сложил ладони на колене:

- Да... Мне пришлось оставить прежнюю жизнь и бежать из города. Я
пережил и боль, и грязь, и стыд, пока судьба не привела меня в город, где
деканом в университете был господин Луаян, а Тория - Тория! - была его
дочерью... Я хотел снова бежать - но декан не пустил меня. Он заронил в
мою душу надежду - встретиться с тем, кто заклял меня, и вымолить
прощение...

Дождь за окном перестал быть ливнем - теперь это был мелкая,
надсадная, залепившая стекло морось. Эгерт замолчал, и я решила было, что
больше он ничего и не расскажет.

Он вдруг улыбнулся:

- Значит, Луар теперь - настоящий мужчина? И ты оценила его по
достоинству?

Я вздрогнула от неожиданности и потеряла над собой контроль. Мои уши,
шея и лицо загорелись теплым и мучительно алым. Я потупилась, склонив
голову, безуспешно пытаясь скрыться от Эгертового взгляда.

Его рука легла мне на загривок:

- Ну... Меня-то зачем стесняться?

Я замерла, боясь поднять голову и ненароком сбросить его ладонь; он
вздохнул, осторожно потрепал меня по затылку, отошел к окну.

Он говорил и говорил; перед глазами моими возникали и расплывались
призрачные картины чужой жестокой жизни. Я видела двадцатилетнего Эгерта
Солля, впервые поднимающегося на крыльцо величественного Университета,
видела надменное лицо молодой Тории, замкнувшейся в своем горе... Слишком
много боли. Эти двое прошли длинный и мучительный путь, и стали счастливы
- будто бы затем, чтобы дать возможность Ордену Лаш изничтожить это
счастье. "Окончание Времен", разрытая могила, Черный Мор, явившийся на зов
безумного Ордена... Тут же зачем-то воспоминание о моем бледном прыщавом
дядюшке, вечно ущемленном, тонко и надрывно спорящего с моей матерью...
Тогда еще живой... И сразу - мурашки по коже, потому что, слушая Эгерта, я
будто своими глазами увидела декана Луаяна, мага, остановившего Мор ценой
собственной жизни.

Эгерт запнулся. Помрачнел, кусая губы. Резко обернулся ко мне:

- Фагирра. Того человека звали Фагирра; он пытался заставить меня
предать... Я же был трусом, я не мог противостоять насилию... После того,
как затея Ордена провалилась, во всем обвинили Луаяна, он-де вызвал мор
колдовством... И Торию. Ее схватили...

Я содрогнулась. Темница и пыточная камера. И тот человек, кровный
отец Луара: "Где же? Где Амулет?"

- Амулет? - переспросила я машинально. Солль, кажется, не услышал:

- ...А свидетелем обвинения был я... Вернее, мой страх. Я должен был
сказать то, чего ждал от меня Фагирра... Потому что мой страх был сильнее
меня. Он сделал меня рабом... Фагирра знал, - он снова уселся, сцепив
пальцы. Устало вздохнул:

- Вот... Когда она вошла в зал суда...

Я зажмурилась. Каждый шаг - боль в изувеченном пытками тело... И
толпа, густая, как кисель, плотная толпа, ненавидящие взгляды... Гул, рев
- и гробовая тишина... И помост, на который поднимаются свидетели... Судья
за длинным столом и скамейка для обреченной женщины...

Солль перевел дыхание: