Чтение 77–й страницы книги ~Преемник~

слов Скитальца ползет по шкуре ледяной, могильный холод... И Луар. О
Луаре. О нем...

...Потом заговорила Тория. Кажется, она плакала; кажется, она
взваливала на себя какую-то вселенскую вину, вину и за Луара, и за
грядущий конец света - тоже...

Скиталец оборвал ее сразу и жестко. Пойди на кухню, сказал он, и сунь
руку в очаг... И насладись самоистязанием, а потом возвращайся...

Он видел мою улыбку. Он точно ее заметил, хоть я прикрывалась и
отворачивалась. От тщетных стараний укротить собственное лицо у меня
болели губы; я улыбалась, как кукла или мертвец.

Тория замолчала. Эгерт попытался что-то спросить - и осекся. Рука его
бессознательно терзала лицо, царапала щеку от скулы до подбородка.

- Мне должно быть все равно, - медленно признался Скиталец, и
прозрачные глаза его чуть прикрылись кожистыми веками. - Решаете вы...
Стоит ли этот мир... таких усилий? Может быть, Луару... лучше остаться
тем, кем он есть? Привратником?

Паршивый мир, подумала я. Флобастер с перерезанным горлом...

Тоска упала на меня, как мешок. Вернуться назад. Вернуться в тот
день, День Премноголикования, когда мы прибыли в город, исполненные
надежд... Вернуться бы, да там и остаться. А Луар...

Кто такие привратники? Почему ЭТО приходит вот уже который раз, а его
все не впускают и не впускают? Что останавливает руку Привратника, когда
он...

- А почему ВЫ не открыли? - спросила я шепотом.

Напрасно спросила. Здравый смысл запоздало заткнул мне рот: дура! С
тобой ли говорят! Придержи язык!..

Скиталец медленно повернул голову - но так и не взглянул на меня. Его
глаза остановились на Тории:

- Зря вы так его назвали. Думали о Луаяне... А вышло - Руал наоборот.
Теперь он повторяет... Но в отличие от меня доведет до конца. Ничтожный
шанс... Но он ваш. И мир, в общем-то, скорее ваш, нежели мой...

- Наш сын, - сказал Эгерт чуть слышно. - Наш.

Тория поднялась; на бумажно-белую шею упал черный завиток:

- Нам не страшно и умереть, - сообщила она почти весело. - Мы уже
столько раз...

- Решайте, - уронил Скиталец и поднялся тоже. - А я, с вашего
позволения, хочу пить.

Он жестом остановил Эгерта, потянувшегося было к колокольчику; шагнул
к двери, взялся за ручку - и оглянулся на меня. Ох, как он умел все
объяснить взглядом. Коротко и ясно.

Меня будто ветром сдуло. Следовало уйти раньше, надо было сообразить
самой и оставить их наедине.

Закрыв за собой дверь, я обеими руками вцепилась в свою судорожную
улыбку, пытаясь сорвать ее прочь; тут-то и выяснилось, что Скиталец никуда
не ушел, что он стоит рядом. В полутьме коридора тускло поблескивал витой
эфес; я отшатнулась.

- Тебе действительно интересно, почему? - его прозрачные глаза
оказались совсем рядом. - А как по-твоему... Мир действительно так плох?

Деваться было некуда. Я перевела дыхание:

- Но ведь другого нет...

- А был бы? Вдруг?

Хороший мир, подумала я горько, это мир, где Флобастер жив и Луар
меня любит...

- Представь себе, - в полутьме блеснули его зубы, - что вот десяток
кроликов резвится на полянке... И всем хорошо. Вот приходит лис... И
перегрызает кому-то горло. Страшно, кровь на траве, хруст костей... А что
другие, те, кто остался в живых? Радуются. Потому что острее чувствуют
жизнь... Насыщеннее. Мир, где невозможна смерть... Пресен. Так?

- Не знаю, - сказала я глухо.

Далла удивленно смотрела на нас с нижней лестничной площадки. Кролики
радуются жизни... но если уж лис повадился, то завтра может быть чья
угодно очередь. Кролики-то все одинаковы... А люди подчас не могут жить,
потеряв того, кто рядом. И думают: лучше бы это был я.

Скиталец смотрел и молчал. Я тоже молчала под его взглядом; наконец,
его рука ухватила меня повыше локтя:

- Я хочу пить... Пойдем на кухню, а ты скажи мне пока... Была бы ты
Привратником - открыла бы?

Я глядела под ноги. А что мне, в самом деле, этот мир? Кладбище
добрых намерений... Та широкая лужа на распутье, сузившиеся глаза Луара...
Тарелочка с медяком на донце. Примятая трава перед логовом Совы...

- Не знаю, - я проглотила ком. - Но вы-то не открыли?

Он звякнул кружкой о стенку ведра с водой. Запрокинул голову;
смотреть, как он пьет, было одно удовольствие. Флобастер сказал бы -
"артистично пьет". Смачно, красиво и вместе с тем жадно - глядя на него,
мне тоже захотелось воды. Бесстрастный старик - и жизнелюб, оказывается...

- Я хотел тебе сказать, - он вытер губы, - только тебе... Если он
пойдет к двери, но не выполнит... не свершит, не откроет... Тогда его ждет
смерть. И жуткая смерть. Я знаю... Я не Ларт Легиар, я так себе, маг-не
маг... Хоть и... Но не спасу. Не смогу спасти... Решай ты тоже. Или он
откроет и... сольется, соединится с Тем... Или умрет, как я сказал. Ты
думаешь... что лучше?

С опущенной кружки в его руке капала вода. Каждая капля расплывалась
на полу, как маленькое черное солнце.

- Не знаю, - сказала я сухим ртом. - Не знаю.

Три свечи на низком круглом столике. Прогибающиеся под ногами
половицы. Он чувствовал себя тяжелым, непривычно мощным и оттого
неповоротливым - а медлить нельзя, некто, поселившийся в сознании, торопит
и подначивает, скорее, скорее, вот уже от нетерпения дрожат руки, как
будто шел по безводью и встретил ручей...

Три огня срослись в один. Вот. Вот оно; Амулет на мокрой ладони.
Фигурный вырез, залитый огнем. Светлые ворота...

Нужно только сделать шаг. Первый шаг.

Огонь окутал его с ног до головы. Ажурные языки сплетались, как
стебли вьюнка, ложились на плечи царственной мантией, спадали, подобно
складкам невиданного одеяния... А потом огненные ворота остались позади,
снова на ладони, но уже позади, и Амулет бессильно закачался на своей
цепочке.

Луар стоял перед бездной. Справа и слева темнели застывшие водопады
тканей, а над головою не было ни неба, ни потолка. У ног - четыре круглые
медные монетки, приколоченные в ряд к старым, рассохшимся доскам, темным,
бесшумно принимающим каждый шаг.

СКОРЕЕ. СКОРЕЕ. Я ТАК СПЕШУ.

Царапающий червячок в душе: скорее! Скорее утоли свою жажду.
Сейчас...

Он обернулся.

Дверь. В конце длинного коридора между падающих теней. Там...

СКОРЕЕ. НО НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ. СДЕЛАВ ШАГ, НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ, ТОЛЬКО
ВПЕРЕД. СТУПАЙ.

И он ступил. Под тяжестью его доска напряглась, как натянутый лук.

НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ.

Вот так. И жил мальчик, и был он счастлив... А у порога его дома...
Милый, симпатичный щенок посреди стужи нашел в сугробе окоченевший кошачий
труп... Он думал, это игрушка. И он играл... А я увидел и заплакал. Дождь,
запотевшее стекло, и кто-то прижался к нему ладонью... Серая гладь - и
одна только ладонь, полустертая, как призрак. При чем тут ладонь?

Море любви. И вот тебя вышвырнуло на камень, потому что ты не
дельфин, а крыса... Сохни. Пусть твоя кожа трескается, покрываясь
сукровицей. Твое море ушло во вселенскую яму...

Или вот, груда мусора, и на краю какого-то ящика - высохшая роза.
Черной головой вниз, сухими шипами в растопырку, со стеблем толстым, как
трость... При чем?

Солнце, красное, как колесо. Мать возвращается домой, и солнце лежит
у нее на голове, будто красный поднос. Тонкие руки, тонкие пальцы, белые и
холодные, запах зимы и свежести, и - "погоди, простудишься, я с мороза"...

А там щенок играет кошачьим трупом. И долго, долго будет играть... Но
я не увижу. Окно в изморози...

Кричащая лошадиная морда. Страх и рука на плече. Нет, тебя нет...
Тебя вообще нет в моей жизни. Мать останется матерью, а ты...

Впрочем, ты сам все сказал. Ты оторвал меня, как отдирают от штанины
приставший репей. А я крепко держался... Но ты был сильнее.

Свечку задули... Да, я помню. Имя - как звук капели. Полустертый грим
на щеках... Я буду носиться над землей, я буду Тем, Кто Пришел Извне - но
тебя я буду помнить, и каждая погасшая свечка вернет мне твой запах. Я
буду специально гасить их, буду задувать костры и пожарища - но и ты все
сказала, разве не так?.. Я не в силах изменить то, в чем ты упрекнула
меня. Я вообще ничего не в силах изменить...

ДВЕРЬ.

Ого, еще как в силах. Одна большая измена... или перемена. Одно и то
же. Изменивший... Изменяющий... Небо, сохрани мой разум. Ты, Сила, помоги
мне...

ДВЕРЬ!

А ты, сестренка - ты не поймешь меня. Ты слишком мала... Оставайся
такой. Как бы я хотел быть таким, как ты... Твоим братом, но близнецом. И
вечные пять лет...

Последний шаг. Так близко... Исполинский ржавый засов льнет к рукам.
А там, за Дверью...

ЭТО Я. ЭТО Я ЖДУ ТЕБЯ. ЭТО ТЫ ЖДЕШЬ СЕБЯ ОБНОВЛЕННОГО, СЕБЯ
НАСТОЯЩЕГО. НУ.