выдался небывалый, рекой лилось молодое вино за накрытыми вдоль улиц
столами, повсеместно устраивались сложные, красочные обряды, призванные
отблагодарить землю за благополучное разрешение от бремени. Хорошей
приметой считалось, если в этих обрядах примет участие посторонний
человек, странник. Руал благоденствовал - хозяева щедро благодарили его за
ту особую значительность, с которой он произносил предписанные обычаем
слова.
сахарной подковой, кто-то под хохот толпы гарцевал верхом на дородной
свинье; кто-то, обряженный пшеничным снопом, бродил с величальной песней
от двора ко двору и получал за каждое доброе пожелание по стаканчику, пока
не падал где-нибудь под забором на радость курам, которые тут же окружали
его кольцом, выклевывая из колосьев зерно. Дети тонко и трогательно пели
хором, молодежь краснела и перемигивалась - на подходе было время свадеб.
вдоль улиц, сытный дымок от коптилен, музыканты-умельцы со своими
звенящими гребешками, дудочками и бубнами, румяные лоснящиеся лица,
похожие на спелые плоды, и плоды, похожие на довольные лоснящиеся лица. И
там, и тут Руала звали остаться - но он вежливо отказывался и шел дальше.
Плакали невесты, выдаваемые замуж против их желания, грозно диктовали свою
волю властные отцы, рядом ворковали парочки, которым посчастливилось-таки
соединиться по любви. И снова - рекой молодое вино, делавшее слезы
отчаяния неотличимыми от слез глубокого счастья.
холоднее становились ночи. Руал неделю работал подмастерьем кожевенника и
заслужил старые, но еще крепкие сапоги вместо развалившихся башмаков.
Следующей большой радостью стала плотная пастушеская куртка, купленная по
случаю за несколько грошей. Зима не страшила совсем - он был силен, уверен
в себе и вполне доволен жизнью.
дорогой и ноющими ногами, вместе с тяжелой работой, за которую всегда
полагался ломоть хлеба, вместе с ветром, пробиравшимся под куртку, и
курткой, защищавшей от этого ветра. Та горечь утраты, что отравляла
воспоминаниями и застилала солнце, та изводящая боль, толкнувшая его
когда-то в петлю, та зияющая пустота в душе, которая, казалось, никогда не
заполнится - покидала его. Покидала по капле, покидала не сразу, но
покидала безвозвратно. Он ни от кого не бежал и никуда не стремился -
просто шел, насвистывал и поглядывал в небо.
однажды не изменила ему.
понял, что происходит. А происходило странное - дорога вырывалась из-под
его ног, проявляя скверный и упрямый норов.
морочила голову, и он поворачивал вправо; случалось, шел целый день, с
рассвета до заката - и непостижимым образом возвращался на место
предыдущей ночевки. Кружил, как заяц по лесу, хотя стремился вперед,
прямо, и ни разу не поворачивал. Дорога, предавшая его, над ним же
издевалась.
и шел, не сводя с них глаз. Уловка эта помогала лишь отчасти - скоро он
почувствовал, что ему подсовываются те метки, что выгодны коварной дороге.
виновата, а куражится нечто, связанное с ним, Ильмарраненом, с
наваждениями-голосами, со всей давно преследующей его галиматьей. Осознав
это, он был подавлен и на время перестал сопротивляться чужой воле -
чтобы, собравшись с силами, снова восстать против невидимого и неведомого
поводыря. Неизвестно, чем закончилось бы это единоборство, если б среди
бела дня на пустой дороге Руала не догнал однажды крик.
мужской голос, и крик повторился - со слезами в голосе:
листьями куст. С той стороны куста листья осыпались, сбитые на землю
ожесточенной борьбой: в густой блеклой траве мелькали, как спицы в колесе,
босые тонкие ноги, принадлежавшие кричащей; над ней, повернувшись к Руалу
мощными спинами, склонились двое, оба сосредоточенно возились над чем-то в
траве. Один что-то примирительно бурчал, другой норовил прижать к земле
отчаянно отбивающиеся ноги.
мощных спин зажал ей рот рукой.
бок, выругался, укусил себя за руку и вернулся к месту свалки.
массивное колено, кричащий рот плотно зажат, так что только мычание
доносилось из смятой травы - "М-м-м... усти-и, м-м-м..."
работника на горячем. По-видимому, обладатели спин слышали такие голоса
раньше - они сразу бросили свое занятие и обернулись. Вид Руала их удивил,
но нисколько не испугал. Их жертва, чумазая девчонка, воспользовавшись
минутным замешательством, рванулась и выскользнула бы, если б один из
парней не успел схватить ее за длинные, растрепанные в борьбе смоляные
волосы.
дороги, позвал воображаемых попутчиков:
выпустят жертву. Не тут-то было - один из парней накрутил девчонкины
волосы на мосластый кулак, а другой неторопливо поднялся, подтянул штаны и
выглянул из-за кустарника на дорогу. Дорога, конечно, была пуста.
Вали, пока цел. Тебе не достанется... Вобла!
насильникам и, наспех размахнувшись, врезал камнем по ближайшей бычьей
шее. Владелец шеи взревел, его товарищ не сразу определил, в чем дело, а
определив, получил уже коленом в челюсть.
увертывался, колотил твердыми носами недавно приобретенных сапог по
неуклюжим голеням нападавших, отчего те охали и приседали, хватаясь за
ноги. Несколько раз беспорядочно мелькавшие в воздухе тяжелые кулаки
попали Ильмарранену в лицо, и каждый раз он отлетал так далеко, что, на
счастье, успевал подняться прежде, чем башмаки нападавших добирались до
его ребер.
отвлекала парней на себя, колотила их где-то раздобытой палкой, кидалась
сзади, воинственно верещала и время от времени звала на помощь. Парни
тяжело дышали, вращали налитыми кровью глазами и сыпали ударами, любой из
которых мог бы убить девчонку, попади он в цель.
подняться вовремя. Двое навалились на него сверху, пыхтя и мешая друг
другу; Ильмарранен подумал было, что вот ему и конец, но в этот момент
один из парней ослабел вдруг и упал на Руала безвольной грудой - над ним
стояла девчонка с тем же увесистым камнем в руках. Второй нападавший
изумленно вскинул голову, и Руал из последних сил двинул его снизу - в
подбородок. Тот охнул, прикусив язык.
возился и стонал, а другой, прижав ладони к окровавленному рту, удивленно
пятился, пятился, потом бочком-бочком засеменил прочь, то и дело
оглядываясь.
кровь Руалу:
насмешливо.
отец, мачеха и младший брат, но семейство, по ее словам, сильно надоедало
ей за зиму, так что все лето она привыкла проводить в странствиях.
Странствовала она с тех пор, как научилась ходить. Летом хорошо, есть где
переночевать и что слопать, но вот уже холода не за горами, а возвращаться
к своим ох как не хочется, потому что отец, конечно, выпорет свою
беспутную дочь за неподобающее поведение.
рассказывала, как без шума поймать курицу, как наколоть рыбу на
самодельную острогу, а потом испечь в золе, и что она обожает нянчить
детей и часто этим зарабатывает, и как ее брат поймал в лесу хорька и
научил его прыгать через кольцо, и как мачеха родила мертвую двойню, и как
в животе у пойманной рыбины оказалась медная монетка.
пьяный, и какой свирепый на трезвую голову. Ее острых локтей и угловатых
движений не могла скрыть даже пастушья куртка, в которой Тилли утопала по
самый кончик носа. Вишневые глаза озарены были пламенем костра, и в них
отражался Руал - непобедимый, непревзойденный, мужчина и герой. Девчонка
хлопала черными пушистыми ресницами, заливисто хохотала без видимой
причины и бросала на Ильмарранена терпкие, тугие и опять-таки чуть
насмешливые взгляды.